Страница 48 из 58
Порог Приозерского санатория я переступил с некоторой опаской. Как тут посмотрят на мой странный наряд и на мое увлечение? Не сочтут ли за чудака, не отправят ли восвояси обратно?
Но, против ожидания, в приемном покое ко мне отнеслись очень приветливо. Миловидная медицинская сестра быстро рассортировала мой багаж:
— Ящик и пешню — в кладовку. А это что у вас в чулке? Мотыль? Няня, отнесите это на ледник. А теперь, больной, быстренько примите душ и — в столовую. Как раз к ужину поспели.
Утром я явился на прием к врачу.
— Ну-с, милейший, как вы себя чувствуете? — встретил он меня вопросом. И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Мне доложили, что вы привезли мотыль, — это очень ценно. Раздевайтесь. В детстве переносили какие-нибудь инфекционные заболевания? Нет? Ну, и отлично. Значит, будете ловить на мормышку? Хорошо. А у нас это дело здесь недооценивают, все блесна и блесна, как будто на ней свет клином сошелся. А я говорю… Да, я говорю, встаньте вот здесь, послушаем ваше сердце и легкие. Так, так, дышите. Тут важно нащупать… плотву и леща. Глубже, глубже… Да нет, не дышать глубже, а места надо находить глубокие: сейчас вся рыба в ямах. Так, легкие в порядке. Болей в сердце нет? Но вот тона глухие, да, глухие… В этих случаях надо места приваживать. У нас тут гречку бросают в лунки, но разве это привада? Теперь давление измерим, садитесь, пожалуйста. Да, давление у вас несколько пониженное. На медицинском языке это называется гипотония. Но это пройдет. Примете раза три процедуры, и все будет в порядке. Рекомендую третий плес: это место мало кто знает, но уверяю вас, лучше и быть не может…
Надо ли вам говорить, что я выслушал этот монолог с восторгом. Как приятно встретить в лице лечащего врача такое глубокое понимание психологии больного, его душевных наклонностей и страстей!.. Моя радость еще больше возросла, когда я, придя в палату, развернул свою санаторную книжку и в графе «Назначения» еще раз прочел: «Рыбная ловля — 3–4 часа в день».
— Имейте в виду, эта процедура обязательная, — предупредил меня врач.
И началась поистине чудесная жизнь. Каждый день, наскоро позавтракав, я уходил на водоем. Собственно говоря, не на водоем, а на водоемы. Потому что всюду вокруг санатория простиралась водная гладь: необозримая Ладога, плесы Вуоксы и бесчисленное количество притоков. Я нашел места, где скопился на зимовку лещ, обнаружил великолепные отмели, где жировал окунь, места, в которых на жерлицы хватали трехкилограммовые щуки.
Через каждые три дня лечащий врач вызывал меня на прием, чтобы послушать сердце и мои рассказы о результатах рыбной ловли. По воскресеньям мы отправлялись на рыбалку вдвоем.
Я не знаю другого такого места, где бы рыбная ловля и все связанные с ней проблемы так занимали людей, как в Приозерском санатории. Половина отдыхающих сама ловила рыбу, другая половина живо интересовалась этой процедурой. Стоило только появиться на льду, как сразу же оказывались десятки желающих пробивать лунки. Постоянный персонал санатория сплошь состоял из рыбаков. В суждениях о работниках санатория часто можно было услышать: «Очень внимательный врач, прошлым летом он поймал двести шестьдесят одного леща»; «Если вас интересуют блесны, поговорите с садовником: он здесь лучший спиннингист»; «Смотрите, вон идет наш кондитер, в прошлом году осенью он выхватил лосося на двенадцать килограммов».
Однажды я вернулся с рыбалки очень поздно. Распределил улов среди нянь и сестер и пошел отдохнуть. В палате никого не было: все ушли в кино. Я лежал в кровати и перебирал в памяти впечатления от прожитых в санатории дней. Мне казалось, что я попал в сказочный край…
Вот я приближаюсь к воротам санатория. Арка украшена не вьющимися растениями, не зеленой хвоей, а сетями, ее венчает огромный осетр, искусно выпиленный из фанеры. На аллеях санаторного парка — скульптурные группы. Но это не дискобол, не девушка с корзиной плодов, не пионер с горном, к которым мы так привыкли. Я вижу стройного гипсового юношу со спиннингом в руках, девушку, наживляющую на удочку рыбку, пионера, пристально следящего за поплавком…
Кабинет директора санатория. Его стены украшены картами окрестных водоемов и набором разнообразных рыболовных снастей. На письменном столе — чернильница в форме лунки, пробитой в толстом мартовском льду, и ручка — миниатюрная пешня, в острие которой вставлено обычное канцелярское перо.
Проруби напоминают бассейны водолечебницы, где больные принимают хвойные ванны.
В комнатах врачей двое весов: большие — для взвешивания больного, поменьше — для определения веса пойманной им рыбы.
Медицинские сестры носят в ушах не серьги, а серебряные блесны с рубином в виде рыбьего глаза.
О ходе лечения больного здесь судят не по данным анализов, показаниям рентгена и электрокардиограммы, а по дальности и точности заброса спиннинга, твердости подсечки и степени выдержки при вываживании двухкилограммового головля.
Здесь говорят, думают, мечтают только о рыбной ловле. Дурным тоном тут считается заказать в столовой не рыбное, а мясное блюдо, смеяться, когда дует северный ветер, равнодушно пройти по аллее мимо дождевого червя-выползка.
Влюбленные здесь изъясняются в своих чувствах с удилищами в руках, целуются в перерывах между поклевками..
…Многое еще привиделось мне в эту ночь. Я присутствовал на лекции, посвященной образу жизни рыб в зимний период, видел научно-популярный фильм «Путина на Балтике», слышал радиосводку об уловах на различных водоемах Карельского перешейка.
Разбудил меня знакомый голос нашего санаторного диктора:
— Говорит радиоузел санатория. С добрым утром, товарищи! Передаем сводку погоды: температура воздуха — 6 градусов мороза, температура воды — 0,3 градуса тепла, ветер юго-восточный. Через пятнадцать минут физкультурная зарядка.
«Значит, чудесные видения этой ночи — только сон», — подумал я. И на минуту мне стало грустно. Но только на минуту, потому что наступивший день обещал не меньше чудес.
После зарядки я шагал по заснеженной аллее в столовую. Настроение было великолепное: ведь впереди обязательная процедура — увлекательный ледовый поход по Вуоксе.
Щука по-киевски
Так уж бывает, что, живя в Москве, вы по полгода не видите своих добрых знакомых, но стоит вам только покинуть пределы столицы, как происходит приятная встреча с московскими друзьями.
Я находился в Киеве несколько дней и уже начал думать, что на этот раз такая встреча не состоится, но случилось следующее. Деловое совещание, в котором я участвовал, подходило к концу. В комнате было так накурено, что табачный дым из полуоткрытых окон буквально валил прямо на людный оживленный Крещатик. Вероятно, из боязни привлечь внимание пожарного надзора, председательствующий стал «закругляться». В это время открылась дверь, вошла девушка-секретарь и передала мне записку. С некоторым удивлением развернул я сложенную вчетверо бумажку и прочел:
«Пора прекратить заседательскую суетню. Тебя ждут друзья».
Почерк был знакомый, но кому он принадлежит, определить было трудно. Наконец председатель произнес последнюю обтекаемую фразу своей заключительной речи, и все встали. Я поспешил к выходу. В огромной, залитой солнечным светом приемной стояли мои добрые знакомые москвичи, молодой прозаик Андронов и известный критик, сотрудник многих столичных журналов Кубышкин. Оба в светлых летних костюмах и ярких галстуках, они выглядели очень импозантно. На плече у Андронова висел новенький «Зоркий», Кубышкин держал в руках стального цвета шляпу с широкими полями. Мы обменялись рукопожатиями и вышли на улицу.
После нескольких часов, проведенных в прокуренной, завешанной тяжелыми портьерами комнате, здесь дышалось удивительно свободно и легко. Густая тень молодых деревцев скрадывала летний зной и придавала воздуху благодатную свежесть. Говорят, что идея создания городов-садов является утопичной. Может быть, и так, но опыт Киева говорит о другом. Трудно найти здесь площадь, не украшенную сквером, или лишенную зеленого убранства улицу. Когда смотришь на Киев с высоты десятого этажа, то он на самом деле кажется чудесным садом, созданным трудолюбивой и заботливой рукой человека.