Страница 13 из 90
— Ваше благородие, в наставлении по пароходству не значится подобной утвари, мы завсегда…
— Но тонуть-то нам с тобой пришлось бы, а не инструкции, понимаешь ты это?
— Так точно, ежели приказываете, я тотчас велю матросам изготовить.
— Приказываю. И делай тотчас.
Вскоре несколько дюжих матросов растянули по палубе треугольник плотной сероватой парусины. Ко всем четырем концам намертво прикрепили длинные канаты. Унтер-офицер водил по парусине толстой шваброй, макая ее в ведро с горячей водой. Боцман четко и уверенно командовал. Одному зазевавшемуся матросу, из новобранцев, не задумываясь, дал крепкого тычка в бок (чтобы служба медом не казалась!).
Вскоре все было готово.
— Подсушить парусину, свернуть в рулон и отнести в трюм, — скомандовал мичман.
— Есть, ваше благородие! — ответил боцман.
В Петербурге Макаров тут же поспешил в Публичную библиотеку. В красивом читальном зале с высоченным потолком было торжественно и тихо — истинный храм науки. Мичман погрузился в чтение морских изданий, малочисленных наших, многих английских. Вскоре он написал довольно объемистый трактат о пластырях.
Рукопись мичман Макаров отнес адмиралу Попову, своему бывшему начальнику на Тихом океане. Оценка знаменитого флотоводца значила очень много для молодого изобретателя. К тому же адмирал имел в ту пору необычайно большое влияние на флоте: фактически все технические нововведения решались им.
Попов был человек, бесспорно, одаренный, он любил смелые идеи, охотно поддерживал новые начинания. Увы, ему слишком часто мешала собственная неуравновешенность. Вспыльчивость его порой превращалась в каприз или, хуже того, в самодурство. Так случилось и на этот раз: адмирал, бегло ознакомившись с макаровским проектом, назвал его «незрелым».
Слов нет, всякий отрицательный отзыв о своем деле неприятен. Но получить его от человека авторитетного, который относится к тебе доброжелательно, — это особенно тяжело. После подобного афронта у иных, видимо, появилось бы желание забросить свой неудачный труд подальше. Макаров писал в те дни: «Пришел домой совершенно расстроенный. Думал, думал и думал — стал ходить из угла в угол, стал перебирать разные обстоятельства и остался в полном недоумении».
Всем известна фигура неудачливого изобретателя, этакого «непризнанного гения», человека нервного и обозленного на весь мир. Разумеется, случаи неприятия новых идей происходили везде и всегда, человеческое мышление порой консервативно. Не лучше ли, однако, даже в самом неблагоприятном случае вернуться к своему детищу и еще раз попробовать усовершенствовать его? Улучшить? Макаров пишет:
«Часто, знаете ли, приходится слышать от кого-нибудь:
— Я, — говорит, — предлагал то и то, да не приняли.
— А отчего не приняли? Потому что проект не был разработан.
— Изобретатели думают, что достаточно заявить, что „вот, мол, идея, пользуйтесь ею и развивайте“. Ничуть не бывало: прежде свою идею развей, а потом претендуй, что не приняли вещи полезной».
Тем не менее Макаров добился опубликования своей рукописи в солиднейшем «Морском сборнике». Эта работа вызвала всеобщее внимание, и вскоре появился одобрительный отзыв о ней в газете «Кронштадтский вестник».
Молодым автором заинтересовался адмирал Григорий Иванович Бутаков — командующий броненосной эскадрой Балтийского моря, талантливый и высокообразованный флотоводец, герой Севастопольской обороны. Он командовал отрядом из нескольких паровых судов — очень мало было их тогда в русском флоте! — и смело нападал на превосходящие силы соединенных эскадр Англии, Франции и Турции.
Во время осады Севастополя Бутаков, считая, что решающие бои предстоят на суше, попросил Нахимова назначить его на наиболее опасные батареи. Знаменитый адмирал ответил:
— Нельзя-с, вас нужно сохранить для будущего флота!
Внимание такого человека значило немало.
Бутаков познакомился с Макаровым и предложил ему доложить свои идеи на заседании Морского технического комитета. Вскоре молодой изобретатель выступил перед членами комитета (с честолюбием юности он сообщал в письме к знакомой, что среди них был только один полковник, а остальные адмиралы и генералы).
Успех был полный. Технический комитет принял рекомендации Макарова, а вслед за тем они были одобрены Морским министерством и осуществлены на практике в русском флоте. С тех пор морской словарь обогатился еще одним термином — «пластырь Макарова». Имя изобретателя получило известность не только на родине, но и за границей. Через три года Макаров с успехом демонстрировал свой пластырь в качестве экспоната русского павильона на Всемирной выставке в Вене.
Осенью 1870 года он ушел в долгое плавание на паровой шхуне «Тунгус» — этот только что построенный корабль надлежало перевести в порты Дальнего Востока. Плавание продолжалось в общей сложности около двух лет. Лишь 21 августа 1872 года, оставив позади Атлантический и Тихий океаны, избороздив дальневосточные моря, «Тунгус» прибыл в Николаевск-на-Амуре. Там Макарова ожидало приятное известие: еще 1 января 1871 года по представлению адмирала Бутакова ему было внеочередным порядком присвоено звание лейтенанта.
По давнему морскому обычаю, новую звездочку на погонах полагалось «обмыть» в кругу друзей. «Обмывали», как водится, по-русски в лучшем ресторане города, на самом берегу Амура — он так и назывался: «На берегу».
В сентябре крабов уже полагалось ловить, так что был заказан отменный суп из них, а под водочку, настоянную на женьшене, шла свежепосоленная икорка, но не мелкая, а крупная, кетовая, размером с добрую фасоль. Ну, понятно, шли тосты за успехи новоиспеченного лейтенанта.
Герой дня чокался охотно (хотя пил, как и всю жизнь, безо всякой охоты), но не скрывал неудовольствия своим нынешним служебным положением.
— Что ты, Степан Осипович, — возражали ему сотрапезники, — должность твоя завидная: ревизор — он у начальства на виду.
— А знаете ли вы, что такое ревизор? — спросил Макаров и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Если не знаете, так я вас познакомлю несколько с этой обязанностью. Это старший над комиссаром, над канцелярией, управляющий всем судовым имуществом, словом, вроде келаря в монастыре, то, чем был Авраамий Палицын, если только не ошибаюсь. Приходилось, знаете ли, ходить по разным конторам, штабам, хлопотать, просить, клянчить. Ну, словом, приходилось поступать, как по доброй воле я никогда бы не сделал.
Отпив кофе, друзья вышли на набережную. Стемнело, с реки дул холодноватый ветер. Один из приятелей Макарова, взяв его под руку, негромко сказал:
— Ты знаешь, конечно, что я с одним здешним купцом организовал пароходную компанию, ему — дела денежные, мне — технические. Понимаешь, наше дело идет как по маслу, от заказов нет отбоя, край растет, ввоз и вывоз огромен. Я охотно, тут же возьму тебя капитаном нового парохода, который для нас построен в Англии и уже прошел Гонконг, вот-вот будет здесь. Ты какое содержание получаешь?.. Ну, это же смешно, я дам в три раза больше. Но это для начала, сам понимаешь. Ты моряк опытный, здоров, как лось, знаешь здешние воды, людей. Ну, по рукам? Ладно, подумай. Но не тяни.
И Макаров, действительно, задумался. Настоящего военного флота на Дальнем Востоке еще нет, создать его за десяток лет не удастся, это ясно. Здешняя эскадра небольшая, крупных кораблей нет. Какая тут военная карьера? Дома нет, имущества нет, а пора уже и о семье помыслить…
Было о чем задуматься. Военные моряки на Дальнем Востоке жили скудно. Жалованье, как и на Балтике, и на Черном море, значительное, больше, чем получают сухопутные офицеры в том же звании. Так, но в Европейской России условия жизни не в пример лучше. Ну ладно, бытовые неудобства по молодости лет можно и перенести. Ради успехов по службе, что для военного человека ничем не восполнимы. И тут перспективы не очень…
Но Макаров, да и товарищи его видели, как их же недавние сослуживцы, подав в отставку, великолепно устраивались «на берегу»: или в коммерческие службы, которые росли тут, как грибы в тайге. В портовую и таможенную службу. На торговый флот. А заработки — голова закружится!