Остров

Святой Иоанн был прав. В благословенно безмолвном мире Слово не только пребывало с Богом, оно являлось Богом. Как нечто, во что надлежит веровать. Бог как отвлеченный символ, не поддающийся наименованию. Бог есть «Бог».

Вера — совсем не то, что верование. Верование — это полное и безоговорочное приятие самым серьезным образом слов Павла и Магомета, Маркса и Гитлера. Люди воспринимают их слова слишком серьезно, и что же из этого происходит?

А происходит отсюда бессмысленное противоречие истории: садизм противопоставляется долгу, или — что еще хуже — понимается как долг; религиозному рвению сопутствует организованная паранойя; сестры милосердия ухаживают за жертвами своих единоверцев-инквизиторов и крестоносцев. Веру, напротив, невозможно воспринимать слишком всерьез. Ибо вера — это обоснованная опытом уверенность в нашей способности понять, кто мы такие в действительности, и позабыть отравленного верованиями манихея, перейдя в Благое Бытие. Господи, даждь нам нашу насущную веру, но избави нас от верований».

В дверь постучали. Уилл оторвался от книги.

— Кто там?

— Я, — прозвучал знакомый голос, и Уилл с неудовольствием вспомнил полковника Дайпа и кошмарную поездку в белом «мерседесе». Муруган в белых шортах, белых сандалиях, с платиновыми часами на запястье, приблизился к постели Уилла.

— Как мило, что вы пришли меня навестить! Другой посетитель обязательно спросил бы, как

Уилл себя чувствует, но Муруган, искренне поглощенный собой, не способен был притворяться внимательным.

— Я приходил час назад, — пожаловался он, — но старик еще не ушел, и мне пришлось вернуться домой. А потом надо было завтракать с мамой и ее гостем…

— Почему же ты не мог войти при докторе Роберте? — удивился Уилл. — Тебе запретили беседовать со мной? Юноша нетерпеливо покачал головой:

— Конечно, нет. Но мне не хочется, чтобы они знали, почему я сюда пришел.

— Что значит «почему»? — улыбнулся Уилл. — Разве посещение больного — не похвальный в высшей степени поступок?

Но от Муругана, сосредоточенного на собственных делах, ускользнула его ирония.

— Спасибо вам за то, что не открыли нашего! знакомства, — сказал он, едва ли не сердито. Можно было подумать, что он заставляет себя выражать свою знательность и недоволен Уиллом, которого приходится благодарить.

— Я заметил, что вы хотели скрыть наше знакомство, — пояснил Уилл, — и потому промолчал.

— Весьма обязан вам, — пробормотал Муруган; наверное, с тою же интонацией он процедил бы: — Грязная свинья!

— Не стоит благодарности, — с насмешливой вежливостью отозвался Уилл.

Что за удивительное создание, думал он, с любопытством созерцая золотистый гладкий торс юноши и обращенное к нему на три четверти лицо, с чертами, правильными, как у статуи; это была не классическая маска олимпийца, а скорее портрет человека эллинистической эпохи. Сосуд несравненной красоты — но что он вмещает? Какая жалость, подумал Уилл, что он не задал этот вопрос, прежде чем позволить себе увлечься несравненной Бэбз. Но Бэбз все-таки женщина. Желая ее, мог ли он относиться к ней рассудочно! И вряд ли человек, питающий слабость к мальчикам, стал бы задавать себе такие вопросы при виде обозленного юного полубога, сидящего сейчас у его кровати.

— Разве доктор Уилл не знает, что вы ездили в Рендан? — поинтересовался Уилл.

— Знает, конечно. Все это знают. Я ездил туда, чтобы забрать маму. Она гостила у родственников. Поездка была оформлена как полагается.

— Так почему же вы не хотите, чтобы я рассказывал им о нашей встрече? Муруган, поколебавшись, с вызовом взглянул на Уилла:

— Потому что мы встретились в доме полковника Дайпы. Ах, так вот оно что!

— Полковник Дайпа — примечательный человек, — Уилл не поскупился на комплимент, чтобы завоевать доверие.

Ни о чем не подозревающий Муруган тут же клюнул на наживку. Его угрюмое лицо просияло, и воодушевленный Антиной явился Уиллу во всей своей чарующей и сомнительной красе.

— По-моему, он просто чудо! — заявил юноша. Он взглянул на Уилла, как будто только что заметив его присутствие, и дружески улыбнулся. Чудесные качества полковника заставили Муругана забыть о своем неудовольствии и даже почувствовать на миг любовь к людям и даже к Уиллу, несмотря на то, что он был ему обязан. — Вы только подумайте, что он сделал для Рендана!

— О, он многое делает для Рендана, — — уклончиво ответил Уилл. На сияющее лицо Муругана набежало облачко.

— А вот они так не считают, — нахмурившись, сказал юноша. — Они считают полковника ужасным.

— Кто это они?

— Да почти все здесь.

— И потому они не хотят, чтобы ты встречался с полковником?

Муруган торжествующе улыбнулся — точь-в-точь как мальчишка, который успел скорчить рожу, пока учитель стоял к нему спиной.

— Они думают, что я все время был с матерью. Уилл мгновенно понял намек.

— А ваша матушка знала о встречах с полковником?

— Конечно.

— И не возражала?

— Она одобряет нашу дружбу.

Что ж, Уилл не ошибся, проводя параллель с Адрианом и Антиноем. Но неужто его мать слепа? Или она не желает знать, что происходит?

— Если вашей матушке все равно, — сказал Уилл, — отчего доктор Роберт и остальные против?

Муруган подозрительно взглянул на него. Поняв, что отважился вступить на запретную территорию, Уилл предпринял отвлекающий маневр.

— Неужто они думают, — сказал он, рассмеявшись, — что под его влиянием вы станете сторонником диктаторской власти? Уловка подействовала. Муруган широко улыбнулся.

— Не опасаются, но что-то вроде этого. Дипломатический этикет. — Юноша передернул плечами. — Глупее не придумаешь!

— Дипломатический этикет? — Уилл искренне недоумевал.

— Они ничего про меня не говорили? — спросил Муруган.

— Нет, кроме того, что сказал вчера доктор Роберт.

— То есть что я студент? — Муруган, запрокинув голову, расхохотался.

— А что здесь смешного?

— Да нет, ничего. Юноша отвернулся. Они помолчали.

— Я не должен встречаться с полковником Дайпа, — сказал Муруган, глядя в сторону, — потому что он — глава государства. Наши встречи — это международная политика.

— Я что-то не могу понять — при чем тут политика?

— Видите ли, я — раджа Палы,

— Раджа Палы?

— С пятьдесят четвертого года. С тех самых пор, как умер мой отец.

— Значит, вы сын рани?

— Да, моя мать — рани.

«Наладь прямую связь с дворцом». Но дворец сам устанавливает с ним связь. Провидение, безусловно, на стороне Джо Альдехайда и работает на него круглосуточно.

— Вы старший сын? — спросил Уилл.

— Я единственный сын, — ответил Муруган и, чтобы подчеркнуть свою уникальность, добавил: — Единственный ребенок.

— Что ж, все сомнения отпадают, — сказал Уилл. — О Господи! Мне бы следовало звать вас ваше величество. Или — по крайней мере — сэр.

Слова эти сказаны были полушутливо, но Муруган принял их совершенно серьезно, внезапно обнаружив подлинно царское высокомерие.

— Скоро вы сможете называть меня так, — сказал он. — В конце следующей недели мне исполняется восемнадцать. С этого возраста раджа Палы считается совершеннолетним. А пока я просто Муруган Майлендра. Студент, который учится всему понемногу, включая растениеводство, — чтобы я, став правителем, с умением брался за дела.

— Какие же дела предстоят вам? С чего вы начнете свое царствование?

Хорошенький Ангиной у кормила государственной власти — поистине комическое несоответствие!

— «Долой им головы!» — шутливо продолжал Уилл, — «L'Etat c'est Moi» [3]? Муруган, надменный и величественный, оскорбился.

— Не говорите глупостей! — последовал упрек. Уилл находил все это очень забавным.

— Я только хотел выяснить, сколь абсолютным будет ваше правление, — сказал он примирительно.

— Пала — конституционная монархия, — важно ответил Муруган.

— Иными словами, вы будете символическим, номинальным правителем, наподобие английской королевы, которая царствует, но не правит.

3

«Государство — это я» (франц.).