Банда гиньолей

— Нет, но эти педики!..

Никак не мог успокоиться по поводу военных. При малейшем намеке выходил из себя. Крепко в нем засело…

Провел ладонью по своей напомаженной пряди… Руки Каскада тяжелые и твердые… толстые большие пальцы душителя… Страшная сила была в его руках, левая даже покрепче, чем у меня… у меня-то, левши!.. А вот лицо имел добродушное, всегда готовое расплыться в улыбке… он никогда не упускал случая посмеяться, отпустить забавную шутку. Лондон не нагнал на него уныния. Огорчала его только война. Пропади она, эх!.. К нему вернулось хорошее настроение. Сбил котелок на свою прядь, и… бум-дье, вперед! Первый танец! Хоть со старухой, хоть с молодухой!.. Сумасбродная молодость!.. А все же постарел он за те три неполных месяца, что мы не виделись… Девки совсем не помогали ему, вешали на него тяжкий груз своих сумасбродств… Это было его каждодневной головной болью, каждодневным трафальгарским сражением по любому поводу, из-за всякой ерунды… Он опекал одиннадцать девиц… бабенок Рене, Жожо, Октава Колобка, Жана Поганки и еще кое-кого, шлюх второго эшелона Периго, Визона, Жандремера… Целый бордель, а то и два, если не все три… Он забирал женщин у всех, кто сбежал, кого забрали в армию, кто сам пошел туда под звуки труб… у свихнувшихся, загнанных в угол мужичков, обещая по-братски присмотреть за ними… и — с приветом!.. Жуткое свинство! Боже, какой это был зверинец!.. Ни сердца, ни сочувствия… Мне рассказывала о том Анжела. Каких мучений стоило просто послать денег своему мужику!.. Доходило до слез, женщины переставали следить за собой, ходили немытыми распустехами, становились ябедницами, несносными болтуньями, а главное, спивались… Конечно, в значительной мере виною тому был климат и, разумеется, скука, а тут еще и осложнения с врачом, каждый раз трагедия из-за прививки… Они махнули рукой на свои изъеденные болезнями органы, лишь бы напялить на себя новые тряпки, боа, замысловатые шляпки. Ну и, само собой, выпивка… Постоянные траты на всякую дрянь, в долгах как в шелках, даже у сапожника!.. Пропивались деньги, нужные для починки обуви, в туфлях хлюпала вода, они кашляли, не переставая… Вот такая была обстановочка… Что уж говорить о приступах ревности, когда они целыми днями не разговаривали друг с другом, вообще не желали подниматься с постели?

Взмокший, уставший Каскад вернулся ко мне и сел, наблюдая за увлеченно отплясывавшими, хохотавшими девицами.

— Так-то они просто душечки! Я буду их воспитывать только по одной в день!..

Нрава он был незлобливого и не выносил кулачных расправ…

— Я приведу их в человеческий вид или всех поубиваю! Он хотел во что бы то ни стало сдержать данное слово, а они со смешочками делали все наперекор ему: развязно вели себя на улице, угощали выпивкой макаронников, позволяли себе влюбляться во всякую шваль… Не все вам призраки да вампиры!.. По этой части ему тоже предстояло навести порядок, приструнить какого-нибудь сопляка, если только попробует вякнуть, да и копченых из Африки, совавших свой нос в его курятник… Было от чего постареть… А война все не кончалась…

— Я уже, знаешь, хотел завязать… Думаешь, это еще долго протянется?..

Сдавалось мне, еще годика два-три…

— Да мы все передохнем к тому времени!

Снова потолковали о делах, о качестве клиентуры, о том, о сем… А вокруг нас продолжали лакать, бессвязно препираться, орать во всю глотку, крушить все, что попадалось под руку, швырять рюмками друг другу в рожу…

Приходилось кричать в самое ухо… А тут еще и Анжела надсаживалась… имевшая свое мнение на сей счет, — тоже несносная трещотка, настоящее словоизвержение, недержание речи, неостановимый поток… в ушах звенело!..

Каскад не выдержал:

— Да замолчи, будь ты неладна!..

Каскада волновал только случай с Раулем, ничто другое его не трогало.

Снова завел речь о нашей встрече с Раулем, не выходила она у него из головы. Я уже понял, что ему нужно было.

— Нет, это надо же, надо же!..

Он хотел, чтобы я еще раз рассказал. Переваливался на скамье, наклоняясь то на один бок, то на другой, внимательно глядел на меня, чтобы я не заговаривал ему зубы… Он хотел быть уверенным, что я ничего не сочинил, что все именно так и происходило.

— Точно?.. Не ошибаешься?.. Он спал, когда они пришли? Уверен? Да?

— Но послушай, я же был там!.. Чего тебе еще? Я лежал на койке напротив, номер 14!..

Нет ничего убедительнее подробностей. Было видно, что на него они действуют, а все-таки небольшое сомнение глодало его.

— Они увели его в четыре часа? Ты говорил, уже рассвело?

— Нет еще.

— Он хромал?

— Я же тебе говорил!..

Спросил о взводе, сколько их было. Чего не знаю, того не знаю…

— Ну, видишь, видишь!..

Совсем небольшое, но сомнение оставалось. До конца он мне не верил, а между тем все так и было.

— Он дал тебе мой адрес?

— Да я же говорил тебе! Накануне вечером!.. А как бы иначе я пришел к тебе?..

Это я повторял ему уже сотню раз, а что еще я мог добавить?.. Между тем сомнение все грызло его, пришлось рассказывать в сто первый раз… Последние слова Рауля, обращенные ко мне: «Не ходи туда! Смывайся!» Что-то еще, уже забыл, но главное я запомнил — адрес!.. Я замолчал, выдохся, нет сил повторять одно и то же.

Нечего мне было добавить…

А он не находил себе места, мучился из-за пустяков… Сомневался, что Рауля действительно расстреляли. Не верил мне до конца… но ведь это действительно было так…

Так и сидел, покачиваясь, верхом на скамье. Тоска на него напала. Молчал. Ни на что, ни на кого больше не глядел, не слышал воплей распоясавшихся гуляк и только твердил одно и то же убитым голосом:

— Черт, вот черт! Как же это тяжело!..

Повторял как заведенный… все поправлял, приглаживал ладонью свою прядь… бормотал и бормотал себе под нос… эта мысль засела в нем, точно заноза… Другие его не волновали…

А кутеж тем временем гудел, бабенки заставили Проспера достать свою окарину, о которую и били свои бокалы… Услышав танго, начали обзывать друг друга истеричками… от танго они просто теряли рассудок, лезли друг на дружку… Анжела разобиделась из-за какого-то вздора, стала наскакивать на Кармен. Конец перемирию!.. Зашипели: «Кс-с-с! Кс-с-с!..», снова поднялась буча, заверещали дурными голосами… Одни «за», другие «против»: стали в круг, очистив место для потасовки… А Каскад даже внимания не обратил, ничего не видел, задумчиво уставившись в пространство перед собой, надвинул котелок на голову, потом снял — его томили собственные заботы.

Схватив меня за рукав, оттащил в сторонку, предоставив женщинам сводить личные счеты.

— Видишь ли, его мать… А в общем, тебе до этого нет дела… Ведь я вырастил его!.. Соображаешь? Это же самое важное!..

Он взывал ко мне как к свидетелю, совсем стал маньяком, просто тронулся умом от своих неотступных мыслей…

Молодость вечно торопится, даже испытания ничему не учат ее, лишь с возрастом, с летами, все приходит в ясность… Какой смысл крушить все подряд только потому, что кто-то сунул свой нос, куда не следует?.. Молодость — это дворняжье тявканье… В печенках уже сидел у меня Каскад со своим Раулем. Я вот забыл Рауля, а он нет… Есть много поводов для печали, но и для веселья тоже… Так мне думалось в ту пору.

— Ну, довольно же, Каскад! — пытался я образумить его. — Смиритесь! Думайте о чем-нибудь другом! Взгляните на Бигуди, она не слишком переживает!

Как раз в это время она раздевалась, собираясь улечься спать у всех на глазах на бильярдном столе, сняла корсаж, блузку, юбку, взобралась на стол. Удачная мысль!.. Охранники щекотали ее, она хихикала в полном блаженстве… Каскад совершенно не занимал ее.

— Малыш, останешься с нами? — спросил он. — Куда ты собирался плыть?

— В Ла-Плату на «Хамсуне», «Конге Хамсуне», с боцманом Жовилем…

— Кто это тебе устроил? Проспер?.. Он зло уставился на него.

— Я сам просил… — Не хотелось мне портить oтношений с Проспером. — Он ни в какую не соглашался…