Банда гиньолей

По залу гуляли сквозняки, дуло сквозь щелястые стены… Наспех сколоченный сарай… Посередине стоял огромный сейф черного дерева, сверху — прилавок, на столах — керосиновые лампы, пол накрыт целиком деревянной решеткой, как судовые палубы. Здесь могло разместиться немало люда, целый полк можно усадить.

— Гляди-ка, здесь у тебя больше места, чем в «Динги»! Расширяешься? Доволен, поди?

Любезничаю с ним.

— Что ж, ходит народ, — соглашается он. — Клиенту ведь не откажешь… Но временами взрываются бомбы!..

«Пошел напролом!» — подумал я.

Я уже решил, что с его уст слетит имя Боро… Но нет, на Кейбл-стрит была сброшена бомба с цепеллина, вечером второго дня… Он летел на малой высоте, тихо плыл над Лондоном, ярко светя прожекторами… Его целью был док святой Катерины, об этом писали в «Миррор»!..

— Послушай, а почему бы тебе не застраховаться? Сказал просто так, без задней мысли.

Но он истолковал меня превратно. Страховка от преступления? Какие могут быть страховки от преступления?

— Это ты говоришь мне?

— А хотя бы и тебе!

Он промолчал.

Я перевел разговор на другие темы — как бы не испортить дела… Мы-то пришли за другим… В его харчевне почти никого не было, два-три клиента в конце зала. Он пояснил мне, что самый наплыв начинается позднее, к четырем часам, когда трудовой люд — рабочие, портовые грузчики — поднимается из доков во время большого перерыва. Вот тогда набивается битком… А сейчас работа кипела, рабочие надрывались в трюмах, не щадя живота, как на войне, меняя бригаду за бригадой… Непрерывное снование туда и обратно… нагруженные доверху вагонетки, краны, швартовки, шипящие выбросы пара, авралы… Суетятся, кишат, ползают, крысиными полчищами стекают в трюмы, копошатся, взваливают ношу на плечи, цепляют товар крючьями, грузят и выгружают, сваливают вниз, с головокружительным проворством орудуют талями, опускают сверху, крепят на железнодорожных платформах. Готово! Полный порядок! Паровоз свистит, состав трогается… Выгрузить две-три партии товара в два-три ряда, да еще добавляется с каждым новым судном… Две-три бригады по тридцать пять человек, от шести до восьми часов работы… Сколько движения, грохота, сумасшедшая гонка и днем и ночью. Прямо-таки в ритме «Фероциуса»!.. Все носятся как угорелые! Кровь из носу, но сделай!.. От Кэтрин-док до Лондон-пиа ни на ком сухой нитки нет, ни одного, стоящего без дела — лишь надсадный труд! Платят щедро: два пенса в час!.. Из окна Просперова заведения видны были причалы, суетившийся на них люд, лебедки…

— Да, тут у тебя на пристанях не прогуливаются ручки в брючки! И народ к тебе валом валит… Надо думать, от жаждущих отбоя нет!.. Когда вся эта кутерьма кончится, купишь себе вот такую пивную!..

Я развел руки во всю ширь Темзы.

В жизни не видывал, чтобы столько мужиков таскало столько товара! Ящики, железные бочки, мешки с мукой… Тянулись вереницами от всех бортов, скидывали в бездонные недра трюмов, громыхали балластом, подцепляли лебедкой… Ах, несчастье! Она ломается со страшным грохотом, летят к черту все зубья, лопается цепь, отскакивает, все рушится. Ба-ба-бах-х-х! Судно качнулось, в его объемистой утробе гулко ухнуло… Гу-у-у! От страшного удара все внутри выбито, снесено… Пивную тряхнуло…

Может быть, вам неинтересно?.. Приношу мои извинения… Значит, я завел речь о том, как прощупывал почву у Просперо…

— Гляди-ка, откуда только не приплывают! Видел надпись? Брисбен, Австралия!

И точно, на борту судна, ошвартовавшегося прямо под окнами пивной, было выведено: «Брисбен. Австралия». Пришло с грузом шерсти и мороженого мяса. Настороженно взглянув, Просперо молвил:

— Да, да, Австлалия! Славная стлана! Стлаусы, овцы… Велно, мадемуазель?

«Р» он не выговаривал. Новый вздох…

— Одни пьиезжают со всех концов света, а дугие уезжают и никогда не возвлащаются…

Какими-то шарадами заговорил. Раздражал он меня… Я спросил:

— Так, значит, тебе ничего не известно? Я решил идти напрямик…

— Ты это о чем?

— Да об отъезде, непонятливый! Как смыться отсюда! Сказано было без обиняков…

— Ты дезелтил?

— Да нет, нет! Признан негодным!

— За тобой какие-нибудь гьешки числятся?

— Да так… Бывает и хуже…

Он узнал бы в любом случае…

— Старик и она с тобой?

— Это не то, что ты думаешь…

Я-то знал, о чем он подумал.

— Куда соблался?

— Туда, где нет Мэтью!..

— Не любишь?

— Нет…

— Я тоже. — Нашлось хоть что-то общее…

— У тебя паспойт есть? У деда? У девчонки?

— Как-нибудь раздобуду…

Он как-то странно уставился на меня…

— Так куда же ты, малыш, наладился?

И то правда, решение принималось впопыхах, но на раздумья времени не было… Ну и мужик!..

— Ну, так что? — продолжал я гнуть свое.

— А то, что у тебя с головой не в полядке!

Тут он был прав…

— Понесло тебя! Плешь, не глядя! Плевать тебе на все! Война идет, пьидулок, ты что, не знаешь? Думаешь, если тебе пвиспичило, ты можешь шататься по свету? Запьещено во всех стланах! Никогда не слышал?

Конечно, я знал — обычная вещь, просто он пытался избавиться от меня.

— Пьимите мои поздлавления и похвалы, мадемуазель! Землеплоходец! Захотелось, видите ли, поближе познакомиться со стланой! Плеглад для него не существует! Великий путешественник!

Он вышучивал меня — такая у него была старая привычка: подначивать собеседника при дамах. Как был комедиантом, так и остался…

Я не сердился, момент был неподходящий. Попытаюсь вызвать его на разговор.

— Что ж, ладно, видать, не любишь ты оказывать услуги…

— Я — не люблю?

Он так и подскочил. Самолюбивый павлин…

— Плоси плосения! Знайте, господин хахаль, что Плоспело оказал ценных услуг больше, чем у вас ластет под носом! В высшей степени ценных! Плишел клутить мозги со своим бзиком! Сдохнуть мозно: уехать… Уехать!.. Эпилептический пьипадок! El signer манежится с несовелшеннолетними девочками, с дедусками… Какой еще фокус отмочис?

Я безумно раздражал его. От злости он стал еще сильнее шепелявить…

— Сто, пьиказес восхисяться тобой? Валял дурака…

— Да нет же, нет! Ты же знаешь, не прошу ничего невозможного, посади нас на какое-нибудь судно!.. В Австралию, скажем!.. Неужели туда не бывает рейсов, это что, такая большая редкость?

— Заладил: уехать, уехать… А бабки как зе, бабки?.. Сто, нынче путесествуем задалма?..

Очко в его пользу. Здорово подрезал! Начисто забыл! Вот беспамятный, совсем вон из головы! Только этого и не хватало! Верно ведь: каких-то семь фунтов в обрез, что сперла малышка… Не густо для Австралии!..

— Ну, Фелдинанд! Ты великолепен, Фелдинанд! Неподлажаем! Синьол длапало! Тайное бегство и nulle peso! Вот так уцудил!

От смеха он даже закашлялся… хлопал ресницами… Подкатывал глаза, рукоплескал…

— Неслыханно!.. Неслыханно!.. Подлужка!.. Знакомая!.. Клиент!.. Полный набор! Синьол кавалел! Синьор кавалел!

Он принял Состена за клиента проститутки, и тут он сильно ошибался…

— Мадемуазель, он сголает от любви к своей бамбино! Сголает!

Просперо отчаянно крутил головой…

— Совсем ополоумел, малый! Ополоумел!

Но замылить мне глаза ему не удалось — на меня не действовало его кривляние… Пока он не сказал ничего путного.

— Дай нам бульона, если нет сваренного кофе… Ты ведь здесь не для того, чтобы поносить нас? А мяса с отваром у тебя больше не готовят?

Мне были известны главные блюда его стряпни: закуски для завсегдатаев, простой подсоленный бульон, овощные приправы с душистым уксусом, жирное мясо с отваром двойной крепости… Чего только не было в кухне, отгороженной от зала!.. Мы сходили туда полюбоваться на его овощные рагу, колбасы, горячие сосиски, томленное на малом огне ирландское stew… Глотая слюнки, мы от чистого сердца хвалили, с достоинством отведывали яства… Вообще Просперо был шкура, но не жадина — друзей всегда принимал хлебосольно: ешь, чего душа пожелает! В те годы так было заведено: ежели отведывал какого-либо кушанья, изволь съесть все до крошки. Достойных — за стол, жлобам — позор! В этом проявлялось своеобразное благородство. Вопросов не задавалось… Я умер бы двадцать пять раз от голода рядом с кучей шамовки, не будь сутенеров марсельского квартала Сен-Жан, их вовремя протянутой руки… Я был бы неблагодарной свиньей, если бы ныне, по прошествии тридцати лет с хвостиком, не отдал должное их великодушию. Я давно уже дошел бы до ручки, я не стал бы сентиментальным писателем, если бы не встретил на своем пути этих добросердечных людей. Мне повезло… Когда бы не они, я заболел бы от тумана и кашлял до конца своих дней. Лишь благодаря их участию мне удалось пережить немало черных дней… В те времена ты садился за стол, и тебя кормили, чем Бог послал, не подсчитывая отправленных в рот кусков. В Лестерском пансионе, например, кушанья подавались с утра до вечера, и никто не корчил недовольную рожу из-за пятнадцати или двадцати дополнительных приборов… Днем непременно заявлялась без всяких церемоний невесть откуда взявшаяся и вконец отощавшая мелкая сошка: двоюродные братья девок… какие-то знакомые… безымянные сутенеры, калеки, букмейкеры, фраеры, маникюрши… Даже поздним вечером приходили ужинать всякие чудики — торговцы чулками… клиенты ночных бабочек… двое-трое вдрызг пьяных, засыпавших, уронив голову на скатерть… проститутки, забегавшие сюда украдкой между сеансами в номерах перекусить на скорую руку куском хлеба с колбасой. От северной окраины Сохо до Тильбюри и от Альберт-Гейт до Лестера во всех борделях с меблирашками кухонные плиты не остывали круглые сутки. Непрерывно несли окорока, пулярдок, честерскую ветчину… В жратве отказа никогда не было, и все наилучшего качества. А как набрасывались на шамовку!.. В брюхе бурчало, от голода быка съел бы без соли! После долгих часов блуждания по улицам среди ледяного тумана приходили посинелые, полумертвые от голода девочки, которых надо было хорошенько накормить… Мы немного прошлись в промозглую погоду — и то уже расклеились. Проспер прекрасно все понял, и мы с жадностью набросились сначала на сосиски, потом на мелко нарезанную и поджаренную на сале свинину с горчицей. Сразу стало веселее… Недомогание Вирджинии прошло. Посидели еще, калякая о том о сем, полюбовались на панораму за окном — отсюда много чего было видно: доки, шлюз, мост, крутой склон холма… Вон и развалины прежней пивнушки Просперо «Динги», той, что взорвалась. От нее остались обломки балок, кучи всякого хлама… Похоже было на рухнувшие в воду и тину останки разбившегося корабля. В этом месте Темза разливалась на триста или четыреста метров в ширину. Дивный простор!.. Чувствую, вновь примусь описывать вам величавое зрелище бегущих вод с тянущейся вдаль чередою судов, пассажирских и грузовых пароходов, шумно пыхтящих, выплевывающих клубы дыма, с трудом преодолевающих течение, жмущихся к берегу, в точности следующих фарватером, едва не чиркающих бортом о бакены — франтоватых чудовищ, обвешанных флажками, окруженных чайками и куликами, реющими и садящимися там и сям на воду, точно лепестки, слетающие с неба на плещущие волны… А несметное множество перевозчиков и прочей снующей туда и сюда плавучей мелочи — простых легких плоскодонок, яликов, челноков, лодок посолиднее — пристают к берегу… взбивая кормой пену, игриво пляшут с одной бурливой волны на другую… рвутся с причальных концов… гонят во всю мочь к шлюзу, подпрыгивают, подскакивают, вертятся волчком… Захлестывает, крутит волна! Безжалостные волны!.. Вы чувствуете по моему повествованию, что это отнюдь не легковесное желание понравиться, следствие подавляющего очарования речной жизни… Ради Бога, не подумайте, будто я собираюсь — это было бы подло — вскружить вам голову, ошеломить и сбить с ног, постепенно подготовить вас к предательскому головокружению… подмигнуть вам, барахтающемуся в пучине простофиле… посмотреть, как в нагруженной до отказа лодке вы плывете на рассвете у песчаных банок, у песчаных кос Саутэнда… где море накатывается длинными грядами волн, длинными зелеными валами… ревет, бурлит, беснуется, сметает все!