Римская кровь

Я шагнул к выдвинутому для меня креслу. Тирон последовал за мной и ловко его пододвинул. Я покачал головой: не мешало бы его протереть. Взгляд на отца девочки немедленно меня отрезвил.

— Где твои рабы, Секст Росций? Конечно, в своем доме ты никогда бы не подумал просить жену и дочерей принести кресла для посетителей.

Загнанные глаза заблестели:

— Почему бы и нет? Думаешь, они слишком хороши для этого? Женщинам только на пользу пойдет, если ставить их всякий раз на место. Особенно таким женщинам, как мои, ведь их муж и отец достаточно богат, чтобы позволить им сидеть без дела и заниматься целыми днями всем, что душе угодно.

— Прости, Секст Росций. Я не думал тебя обидеть. Ты говоришь разумно. Возможно, в следующий раз мы попросим принести кресла Цецилию Метеллу.

Руф подавился смехом. Мое нахальство заставило Цицерона поморщиться.

— А ты действительно умник, не так ли? — огрызнулся Секст Росций. — Городской ловкач, как и эти двое. Чего же ты хочешь?

— Только правды, Секст Росций. Потому что находить ее — моя работа и потому что она — единственное, что способно спасти невинного человека — такого, как ты.

Росций вжался в кресло. Доведись нам померяться силой, он шутя справился бы с двумя из нас, даже теперь, в ослабленном состоянии, но его легко можно было одернуть словами.

— Что же ты хочешь узнать?

— Где твои рабы?

— Конечно, дома, в Америи. В имениях.

— Все рабы? Ты не взял с собой слуг, чтобы убирать и готовить, ухаживать за твоими дочерьми? Не понимаю.

Тирон вплотную склонился над Цицероном и что-то прошептал ему на ухо. Цицерон кивнул и махнул рукой, и раб вышел из комнаты.

— Какого благовоспитанного маленького раба ты с собой водишь, — зашевелил губами Росций. — Просит у хозяина позволения помочиться. Вы видели, какой здесь нужник? Никогда не встречал ничего подобного. Проточная вода прямо в доме. Отец любил рассказывать об этом: вы знаете, как старики не любят, когда им приходится выходить ночью из дома, чтобы отлить. Не здесь! Если спросите моего мнения, это чересчур хорошее место, чтобы здесь испражнялись всякие рабы. Обычно здесь пахнет лучше, но сейчас слишком жарко.

— Мы говорили о твоих рабах, Секст Росций. Особенно я хотел бы поговорить о двух рабах. Любимчики твоего отца, единственные, что были с ним в ночь его смерти. Феликс и Хрест. Они сейчас тоже в Америи?

— Почем я знаю? — огрызнулся он. — Может быть, они уже сбежали. Или им перерезали глотки.

— И кто же это сделал?

— Перерезал им глотки? Те же люди, которые убили моего отца, конечно.

— А почему?

— Потому что рабы все видели, глупый ты человек.

— Откуда ты это знаешь?

— Потому что они мне это сказали.

— От них-то ты и узнал впервые о смерти отца — от рабов, которые были с ним?

Росций помедлил.

— Да. Они прислали из Рима гонца.

— В ночь убийства ты был в Америи?

— Где же еще? Двадцать человек подтвердят тебе это.

— А когда ты узнал о том, что отец убит?

Росций снова помедлил.

— Гонец прибыл два утра спустя.

— И как ты поступил?

— В тот же день я был в городе. Это, скажу я вам, прогулка не из легких. На доброй лошади можно домчаться за восемь часов. Выехал на рассвете, прибыл в сумерках — осенью дни коротки. Рабы показали мне его тело. Эти раны… — Он перешел на шепот.

— А они показали тебе улицу, где произошло убийство?

Секст Росций уставился в пол:

— Да.

— То самое место?

Он содрогнулся:

— Да.

— Мне нужно побывать там и осмотреть все самому.

Он покачал головой:

— Второй раз я туда не пойду.

— Понимаю. Меня могут проводить туда два раба, Феликс и Хрест. — Я изучал выражение его лица. Его глаза засветились огнем, и внезапно я что-то заподозрил, хотя и не могу понять что. — Ах, но ведь рабы в Америи, я правильно понял?

— Я уже ответил тебе, — казалось, несмотря на жару, Росция бьет дрожь.

— Но мне нужно посетить место преступления безотлагательно. Я не могу ждать, пока этих рабов привезут в Рим. Насколько я знаю, твой отец направлялся в заведение под названием Лебединый Дом. Возможно, преступление свершилось где-то неподалеку.

— Никогда не слышал об этом месте.

Лгал он или нет? Я внимательно следил за его лицом, но мое чутье ничего мне не говорило.

— Все равно, ты, наверное, смог бы рассказать мне, как найти это место.

Он действительно рассказал, как туда пройти. Это меня немного удивило, ведь Росций совсем не знал столицы. В Риме тысячи улиц, и только некоторые имеют названия. Но по приметам, которые смог припомнить Росций, мы с Цицероном сумели восстановить дорогу. Она была достаточно запутанной, и ее пришлось записать. Цицерон посмотрел через плечо и что-то недовольно пробормотал об отсутствии Тирона; к счастью, Тирон оставил свою навощенную табличку и стиль на полу за креслом Цицерона. Руф вызвался быть нашим писцом.

— Теперь скажи мне, Секст Росций: ты знаешь, кто убил твоего отца?

Он опустил глаза и долго молчал. Возможно, его недомогание объяснялось просто жарой.

— Нет.

— И все-таки ты сказал Цицерону, что боишься той же участи, что те же люди полны решимости убить и тебя. Что предстоящий процесс — это покушение на твою жизнь.

Росций покачал головой и обхватил себя руками. Тоскливый огонек померк. Его глаза почернели.

— Нет, нет, — поспешно возразил он. — Я не говорил ничего подобного. — Цицерон бросил на меня озадаченный взгляд. Бормотание Росция становилось все громче: — Бросьте меня, вы все! Бросьте! Я обречен. Меня зашьют в мешок и швырнут в Тибр, и за что? Да ни за что! Что станется с моими доченьками, моими прелестными доченьками, моими красавицами? — Он заплакал.

Руф подошел к Росцию и положил руку ему на плечо. Тот дернулся и сбросил его руку.

Я встал и учтиво поклонился:

— Пойдемте, господа, полагаю, что на сегодня достаточно.

Цицерон остановился в нерешительности.

— Но мы ведь только начали. Спроси его…

Я приложил палец к губам, повернулся к выходу и позвал Руфа, поскольку видел, что он все еще пытается утешить Секста Росция. Придержав занавеску и пропустив Цицерона и Руфа вперед, я оглянулся на Росция, который кусал себе пальцы и трясся мелкой дрожью.

— На тебе лежит какая-то страшная тень, Секст Росций из Америи. Не могу разобрать, что это: вина, стыд или страх. Очевидно, ты не намерен ничего объяснять. Но пусть тебя утешат или измучат мои слова: обещаю, что сделаю все возможное, чтобы раскрыть убийцу твоего отца, кто бы он ни был, и своего добьюсь.

Росций хлопнул кулаком по подлокотнику. Его глаза блестели, но он больше не плакал. В его взгляде снова засверкал огонь.

— Делай, что хочешь! — огрызнулся он. — Еще один городской дурак. Я не просил тебя о помощи. Как будто правда имеет какое-нибудь значение или малейший смысл. Давай, иди пялься на пятна крови! Иди посмотри, где умер старик по пути к шлюхе! Что это изменит? Что? Я не чувствую себя в безопасности даже здесь!

Он еще что-то говорил. Слушать это было бессмысленно; я опустил руку, и его ругань замерла за тяжелыми шторами.

— Мне кажется, он знает гораздо больше, чем говорит, — заметил Руф, пока мы возвращались по коридорам в крыло Цецилии.

— Разумеется, знает. Но что? — состроил печальную физиономию Цицерон. — Я начинаю понимать, почему Гортензий увильнул от этого дела.

— Правда? — спросил я.

— Он невозможен. Как я могу его защищать? Ты догадываешься, почему Цецилия заткнула его в этот вонючий угол? Боюсь, я напрасно злоупотребил твоим временем. Я и сам почти готов отказаться от этого дела.

— Я бы не советовал.

— Почему?

— Потому что мое расследование только началось, и начало оказалось весьма многообещающим.

— Но что позволяет тебе так говорить? Мы не узнали ничего нового ни от Цецилии, ни от самого Росция. Цецилия ничего не знает, и она вовлечена во все это лишь из-за своей нежной привязанности к погибшему. Росций что-то знает, но не желает говорить. Что могло его так напугать, что он не хочет помогать своим защитникам? Мы знаем слишком мало даже для того, чтобы установить, в чем он лжет. — Цицерон состроил гримасу. — И все равно, клянусь Геркулесом, я верю в его невиновность. Разве ты не чувствуешь, что я прав?

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.