Возвращение в «Кресты»

– Лицом к стене!

Погремев связкой ключей, вертухай открывает дверь и докладывает кому-то, кого я не вижу:

– Разин! – И, обернувшись, бросает мне: – Входи! Давай!

И не успел еще я отнять от стены руки, чтобы повернуться и войти в кабинет, как в груди возник неприятный холодок. Скверный такой холодок дурного предчувствия.

«Предчувствие меня не обмануло». Едва войдя в кабинет, я сразу уловил запах духов – запах женщины! Просканировал взглядом небольшое и мрачное помещение от стенки до стенки. Как я и ожидал, вурдалаки-упыри были на месте. Лже-Живицкий поблескивал очками в своем углу, Муха сосредоточенно сопел за столом, перебирая какие-то бумаги. С понтом занят важным делом. Именно такую картину я и ожидал увидеть. А вот третьей фигуры в прошлый раз в комнате не было. Но фигуру эту я знал настолько хорошо, что лучше можно знать только свою собственную.

На казенном стуле в эффектной позе, положив ногу на ногу, сидела Ангелина. Моя благоверная женушка, которая, как я полагал, все еще ублажает арабов в пустыне, доит верблюдиц и вообще ведет кочевую жизнь. Я узнал ее сразу, как только взгляд выхватил из полумрака знакомый силуэт. Причем выглядела она на все сто. Гораздо лучше, чем я помнил. Холеная, видно, что при бабках, – совсем не похожа на ту домохозяйку с дурной головушкой, которая когда-то была моей женой. То есть, напомнил я себе тут же, – женой Кости Разина. И которая этого самого Костю, мужа любимого, подставила под мокрое дело и в зону сплавила. Непонятно только, чем объясняются подобные метаморфозы – неужто среди египетских клиентов попался шейх или эмир, который пленился ее сексуальностью настолько, что выкупил бедняжку для собственных нужд? Или это сделал тот самый Карабас-Барабас, о котором говорил Бахва?!

– Разин? – спросил Муха со странной интонацией, словно удивившись – кого это ему привели. – Ага... Оч-чень хорошо. Отлично.

Было похоже, что следователь сегодня, против обыкновения, рассеян. Шелестел бумажками, заглядывая то в одну, то в другую, словно надеялся найти в них еще что-нибудь важное. Держал паузу, давая мне убедиться, что дама на стуле – действительно моя бывшая супруга, и привыкнуть к этому невероятному, учитывая жизненные обстоятельства, факту.

– Садитесь, Разин! – радушно улыбнувшись, указал он наконец на стул рядом с Линой. – Помните, что мы с Борисом Наумовичем вам вчера обещали? Очную ставку с вашей супругой. Дело мы ваше в долгий ящик откладывать не можем. Справедливость требует, правосудие ждет, начальство наседает... Хе-хе! Мы выполняем свое обещание! Узнаете? Ваша жена, гражданин Разин! Согласно свидетельству о браке, – он взял со стола очки, не надевая поднес их к глазам и прочел, водя пальцем другой руки по строкам документа на столе, – Разина...Ангелина (господи, имя-то какое!) Ивановна!

Лина медленно повернулась. Наши взгляды встретились. И на бесконечное мгновение я погрузился в омут этих лживых карих глаз, в самую их глубину, где, вопреки «ангельскому» имени моей благоверной, плясали самые настоящие дьяволята. Я ясно их видел. Что ж, подходящая компашка собралась – два упыря и демоница с востока. Лилит! Удивительно, как много полезного можно узнать всего за один взгляд! Она тоже узнала меня. Я видел – дрожь прошла по ее телу, дрогнули ресницы, метнулось что-то в глазах. Не только от страха, хотя и он присутствовал в достатке. Что-то чувственное! Я подумал о том, что похотливость Ангелины достойна книги рекордов Гиннеса, но, откровенно говоря, мне было это приятно.

Я отвернулся с бесстрастным и слегка недоумевающим видом – мол, кого это вы мне здесь сватаете! Во всяком случае очень надеялся, что это выглядело именно так.

– Ну что, гражданин Разин? – осведомился Муха. – Узнаете? Или тоже скажете, что ранее никогда эту женщину в глаза не видели?

Я еще раз бегло взглянул на нее.

– Совершенно верно, Владимир Владимирович, я никогда до сегодняшнего дня не встречался с этой особой.

– Ясно, – удовлетворенным тоном сказал Муха, но в голосе его все же сквозило разочарование. – А вы что скажете, госпожа Разина? – обратился он теперь к Лине.

Ангелина еще не произнесла ни звука, и я с волнением ожидал момента, когда она откроет свой накрашенный ротик. Откровенно говоря, очень хотелось услышать ее голос.

– Я... – тихо и как-то даже растерянно начала она и оглянулась на меня. Я продолжал равнодушно разглядывать пол.

– Вы! – пришел ей на помощь Муха. – Узнаете ли вы человека, который сидит рядом с вами? Встречали ли вы его раньше, и если да, то при каких обстоятельствах? Расскажите, будьте любезны.

– Да, я знаю этого человека! – вдруг сказала она твердо. – Это мой муж.

– Ваш муж... – как эхо отозвался следак. – Это хорошо, что ваш муж. Зовут его как?

– Костя... – ответила Лина. – Константин Александрович.

– Ну?.. – поторапливал ее следователь. – А фамилия?

– А... – спохватилась супруга. – Разин! Разин Константин Александрович.

– Так... – сказал Муха, зачем-то постучал ручкой по столу и снова повернулся ко мне: – А вы, гражданин Разин? Знакома ли вам эта женщина?

Я отрицательно покачал головой.

– Вы, гражданин Разин, не головой трясите, – неприязненно сказал он, – а говорите вслух, чтобы ни у кого из присутствующих на очной ставке не оставалось сомнений относительно ваших ответов. Я доходчиво выражаюсь?

Я решил, что не стоит прямо сейчас дразнить этих жирных и глупых гусей, и сказал четко и ясно:

– Я уже сказал, что не знаю эту женщину и никогда раньше ее не встречал.

– Вот как?! – деланно изумился Муха. – Не встречали? Вот ведь загадка природы! Она его видела – а он ее нет! А?! – Он повернулся к Живицкому, всем своим видом как бы говоря: «Нет, ты таки видал ухаря?», и, не дожидаясь ответа, снова обернулся ко мне:

– Вы, гражданин Разин, все менее прозрачно намекаете нам, что у вас с психикой не все в порядке? Я бы не рекомендовал вам этого делать. Термин «лоботомия» вам известен? – бросил он как бы невзначай.

Сразу представилась сцена, будто из фильма ужасов: закованные в заляпанную кровью одежду люди – в узких прорезях видны только их сосредоточенные холодные глаза – загоняют блестящий хирургический инструмент в ноздрю пациенту, наглухо пристегнутому к столу широкими кожаными ремнями. У несчастного не только все конечности и грудь стягивают черные кожаные полосы с никелированными пряжками – лоб и подбородок тоже жестко зафиксированы ремнями, не дернешься! Пациент в сознании и ужасе, в его обезумевших глазах с покрасневшими белками – безысходный и безголосый кошмар. Он весь исходит холодным липким потом, его зеленая роба мокра насквозь. Вот инструмент – я уже не помнил, как он называется, помнил только, как он выглядит, – инструмент с хрустом взламывает кости черепа и входит в лобные доли мозга. Человек бьется с такой силой, что даже вмурованный в бетон стол заметно вздрагивает. Хирургам это нравится, раздаются возгласы «О-о!», возбужденные похохатывания... Один из них с усилием проворачивает инструмент, и тот с хрустом и чавканьем размалывает мозг жертвы, прямо под лобной костью. Человек под ремнями в последний раз выгибается в страшной, почти предсмертной судороге и отключается.

Забытье его теперь не закончится никогда. Ему никогда не стать тем, кем он был до операции, которая называется не всем понятным термином «лоботомия». Это существо отныне обречено вести растительное существование, у него сохранятся только основные физиологические функции и некоторые простейшие инстинкты.

«У НАС – могут» – подумал я. И усилием воли отогнал от себя неприятное наваждение – мало мне, что ли, ужасов в объективной реальности, мать ее так и эдак?

– Мне известно много разных терминов, гражданин следователь, – как можно проникновеннее ответил я Мухе. – И не только терминов, поверьте мне, а много чего другого полезного из мира медицины. Известны, например, еще внешние признаки, симптомы заболеваний и волшебное словосочетание «окончательный диагноз»! Вам его не приходилось никогда слышать?!