Поп

66

В разгар осени, воскресным днём, во время богослужения отец Александр вздрогнул, увидев своего личного убийцу среди пришедших к исповеди. С чем он явился на сей раз? Батюшка старался не думать о нём, исповедуя других. Наконец Алексей подошёл к разножке, на которой лежали крест и Евангелие.

– Неслучайно сегодня мы празднуем икону «Всех скорбящих радость». Вот и Алексей явился. Молодец! Твои-то родители ходят, а до сих пор ни разу не исповедались. А ты раньше них. Ну, с чем пришёл?

– Хочу, чтоб ты снова так меня перекрестил, как в прошлый раз, – угрюмо промолвил Луготинцев.

– Но для этого надо исповедаться. Крест на тебе есть?

– Нету.

– Ну вот. А ведь есть даже выражение: «Креста на тебе нет!» Это когда человек на всякое плохое дело способен. После исповеди возьмёшь у матушки Алевтины крестик и наденешь себе на шею. А теперь говори, какие твои были грехи с тех пор, как мы с тобой не виделись?

– Грехи.

– Так. Ну, грехи. Так какие же? Что молчишь?

– Не знаю, как сказать.

– Я помогу. Начнём с десяти заповедей. Иисус Христос прямо говорит: «Если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди». Итак, первая заповедь: «Аз есмь Господь Бог твой; да не будут тебе боги иные, кроме Меня». За ней вторая: «Не сотвори себе кумира и всякого подобия, елика на небеси горе́, и елика на земли низу́, и елика в водах под землею; да не поклонишися им и не послужиши им». А ведь ты, раб Божий Алексей, забыл о Боге, поклонялся земным кумирам, Кирову, Ленину… Больше надеялся на людей, а не на Бога. Правда, с оружием в руках воевал с поработителями земли Русской – за это тебе сии грехи спишутся. Третья заповедь: «Не приемли имене Господа Бога твоего всуе». Это ты вряд ли нарушал. Четвёртая заповедь: «Помни день субботний, еже святити его: шесть дней делай, и сотвориши в них вся дела твоя, в день же седьмый, суббота, Господу Богу твоему». Это значит, что надо было в храм ходить, а ты только сейчас понял, что такое храм. Но и то слава Богу! Пятая заповедь гласит: «Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет, и да долголетен будешь на земли». Я говорил с твоими родителями, они хорошо о тебе отзываются. Только сокрушаются, что не хочешь забыть свою невесту и не ищешь другую. Но да ладно, это твоё дело. Шестая же заповедь гласит кратко: «Не убий».

При этом Алексей вздрогнул и слегка отшатнулся. Священник понял, что наступил страшный миг.

– Убивал, – тихо произнёс Алексей.

– Захватчиков, – приблизившись к нему, зашептал батюшка, – врагов России, так туда им и дорога. Благословляю тебя и впредь сражаться с ними.

– Не только, – сказал Алексей. – Участвовал в казни священника Владимира в селе Знаменском.

Отец Александр оледенел. Хотел что-либо сказать и не мог… Они так и стояли молча некоторое время оба. Первым заговорил священник:

– Я знаю, он искренне служил немцам. Но убийство остаётся убийством. Тем паче – священника. Пусть Господь рассудит.

Он хотел уж было накрыть голову грешника епитрахилью, как вдруг тот вымолвил нечто ещё более страшное:

– Я убил Таисию Медведеву.

Отец Александр запнулся, растерянно прошептал едва слышно:

– Как же это?..

– Она ехала с немцами на мотоцикле. Я же говорил тебе, как возненавидел тебя. А заодно и всех, кто при тебе.

– Господи Боже, – закачался из стороны в сторону отец Александр. – Каешься ли ты?

– Не знаю… Мне жалко её.

– Да это тебя, дурака, жалко! – воскликнул отец Александр, но тотчас снова заговорил вполголоса: – Ведь ты не её убил, а себя!

– Как это?

– А так! Её душа вознеслась в рай. А твоя погибла в тот самый миг, как ты совершил злодеяние.

– Как погибла?

– Думаешь, ты живой? Да ты мертвее мёртвого! Душа твоя аду теперь приговорена. А ад – это гибель. Вечная гибель! Становись сейчас же на колени и говори: «Всем сердцем раскаиваюсь в смертном грехе!»

И Луготинцев, сам от себя не ожидая, встал на колени и повторил слово в слово:

– Всем сердцем раскаиваюсь в смертном грехе!

Батюшке было плохо. Он, не чуя рук и ног, покрыл грешника епитрахилью и с огромным усилием произнёс отпущение грехов. Перекрестил голову убийцы, покрытую епитрахилью, да так, что пальцы сильно ударяли по этой голове.

– Встань, целуй Евангелие и крест. Иди. Приходи ещё…

Шатаясь, отец Александр удалился в алтарь. Там он лёг на пол ничком и обхватил руками голову… Через некоторое время дьякон Олег робко вошёл в алтарь и перепугался, увидев батюшку в таком положении, но отец Александр сам тотчас испугался, что испугает людей, и пробормотал:

– Иди, Олежек, скажи, что я сейчас выйду. Мне уже лучше.

67

Луготинцев не понимал, что с ним происходит. Всю душу перевернул ему поп! Всё это время, прошедшее со дня убийства Таисии Медведевой, он часто с жалостью вспоминал убитую, но теперь эта жалость вдруг запылала жгучим, нестерпимым огнём. А поп дал этой жалости имя – раскаяние. Так вот оно какое! Раньше он слышал это слово, но применял его к совсем другому. Например, когда нужно было поступить так-то и так-то, а он не сделал этого и упустил для себя какую-то выгоду или удовольствие. К примеру, ходил ловить рыбу на одно озеро, а клёв был на другом. «Как же я раскаивался, что весь день дураком простоял там!» Но оказывается, это было не раскаяние, а всего лишь обычная бытовая досада.

Убийство неповинной Таисии теперь представлялось ему страшным сном, хотя раньше то же самое казалось справедливой реальностью. Но сон можно вычеркнуть, а то, что Таисия Медведева – молодая женщина, мать двоих детей, лежит в могиле, убитая его руками, – не вычеркнешь.

Вот почему Луготинцев снова яростно злился на попа, лишившего его прежнего покоя и миропонимания. Мало того, он и в убийстве Знаменского попа стал раскаиваться, хотя тому-то поделом было, предателю!

В то же время голова Лёшки Луготинцева приятно зудела, неся на себе четыре удара батюшкиных пальцев – крестное знамение, наложенное во время принятия исповеди. Как будто поп вколотил туда четыре золотых гвоздя, от которых Лёшка стал крепче…

68

В начале декабря отец Александр всё ждал хороших вестей с Волги. Он был уверен, что так же, как и в прошлом году, именно в день погребения Александра Невского, шестого декабря по новому стилю, начнётся контрнаступление русских войск.

Миновала заветная дата, вот уж и декабрь подходил к концу, а радио по-прежнему дундело: немцы продолжают громить Красную Армию в окрестностях Сталинграда и в предгорьях Кавказа!..

Но что-то уж больно однообразное стало звучать в этих победных реляциях, и отец Александр приговаривал:

– Нет, Аля, чую, не так всё у них хорошо, как они бряцают на своих тимпанах и гуслях! И ты глянь, как мало немцев осталось в Закатах, одни только шу́мки и держат власть немецкую.

Шуцманы или шу́мки, как называл их отец Александр, и впрямь захватили в селе полную власть. Это были жители Закатов, согласившиеся служить у немцев. Они получали обмундирование и оружие, паёк и денежное довольствие. Немцы называли их «шу́ма», сокращённо от слова «Schutzma

При Владыкине обреталось ещё человек двадцать вспомогателей, среди которых числились и вполне, казалось бы, приличные мужики, и откровенные шавки, у которых и имён-то вроде не было, а так – одни прозвища: Ластик, Петрик, Микешка. Удивительно, но печать предательства накладывалась на человека как-то очень быстро и заметно.

И чем меньше в селе становилось немцев, тем больше наглели шуцманы. Они словно самим себе старались доказать, что раз уж стали предателями, то должны полностью оправдать это позорное звание.

Некоторые из них посещали церковь. Но и здесь шуцманы старались вести себя развязно, показывая, что все должны им подчиняться. А двадцать пятого декабря Владыкин устроил в храме восстание. Когда отец Александр закончил проповедь, главный закатовский вспомогатель вышел на амвон и заявил: