Страница 2 из 76
Мы встретились с ним перед тем, как он снова оставил Россию и вернулся в Лондон. Он тогда уверял, что хочет бросить бизнес -- ради политики и Лондон -- ради Москвы. Встреча происходила ночью на конспиративной квартире: неприятности, которые начались у него в девяносто первом, так и не рассосались, депутатского иммунитета не было -- ну и приходилось быть очень осторожным. Опять в депутаты?
-- Артем, зачем вам это все надо? Вы же были уже один раз российским депутатом (это еще в Верховном Совете). И ушли из депутатов добровольно; мне Сергей Филатов осенью 1991-го показывал в Белом доме ваше депутатское удостоверение и значок -- вы это ему вернули по почте, с сопроводительным письмом. Теперь опять баллотируетесь. Как вы пришли к этому решению?
-- Мне в Лондон позвонили друзья: "Хотим тебя выдвинуть депутатом, соглашайся!" Я решил попробовать. Они за пять дней собрали пять тысяч шестьсот подписей, что стоило, конечно, огромного труда. Я до последнего момента не верил, что это удастся.
-- То есть это была идея ваших друзей?
-- Ну, идея была как бы общая.
-- Можно спросить, кто эти ваши энергичные друзья?
-- Пожалуйста. Это ребята из фирмы "Милан" (инвестиционная деятельность) -- там руководит Александр Яновский. Это и ассоциация "Нефтегаз" -- структура, которой я помог выйти на внешний рынок (президент Рафиков, коммерческий директор Садеков). И отдельные люди участвовали как частные лица. Миша Борисов, например, с которым я знаком с институтской скамьи. Сейчас он преподает в Щукинском училище.
-- У вас уже есть какие-то мысли о том, что вы в Думе будете делать?
-- Я очень хочу участвовать в создании законодательства, которое охраняло бы права человека. Нужно, чтоб человек чувствовал себя защищенным. Это самое главное! Потому что, если человек не чувствует себя защищенным, ему плевать, сколько он пожрал, как он одет...
Я хочу сказать о том, что считаю главным. Вот что главное: вся наша жизнь до того августа девяносто первого -- цепь нарушений закона. Но и дальше шло беззаконие: путч, разгон Советского Союза, снятие Горбачева -законно избранного президента. Все, что делает Гайдар, -- беззаконие, и последний разгон парламента -- тоже. Нельзя человеку жить там, где он беззащитен! Возникает мысль: надо защититься от этого. Каждый защищается как может. Кто-то начинает платить чиновникам и покупает полмилиции. Другой просто берет чемодан и уезжает. Ну какая еще реакция может быть на то, что завтра вам оторвут голову и никто за это не понесет ответственности? То, что я тогда уехал, -- это совершенно нормальная самозащита.
Руцкой обвинил его в краже
30 миллионов долларов
-- Вы тогда, в феврале девяносто первого, думали, что навсегда уезжаете?
-- Нет. Я так думал: отсижусь, поработаю на Западе, а когда в России не то чтобы восторжествует правда, но хоть элементарные законы будут соблюдаться, вернусь. Я рассчитывал, что коммунизм еще лет на десять, не меньше. На десять лет я закладывался. И решил это время провести с пользой: поступил учиться в Wharton school в Пенсильванском университете в Америке, где учатся президенты компаний. Это типа наших бывших курсов повышения квалификации. Проучился там два года, и теперь у меня много друзей по всему миру -- выпускников этой school.
-- Когда вы уехали, тут вас долго обсуждали -- было много серьезных обвинений против вас, против "Истока"...
-- Да, я все помню. У компетентных товарищей были претензии к "Истоку" по программе "Урожай". Но дело в том, что вся история разворачивалась уже после того, как я ушел из "Истока" -- а ушел я в марте девяносто первого. То есть я не мог отвечать за "Исток", поскольку не имел к нему отношения. Но нервы мне, конечно, потрепали.
-- Сейчас все эти неприятности кончились?
-- Куда там! Меня по-прежнему обвиняют в незаконном вывозе из страны тридцати миллионов долларов (на этой цифре настаивал вице-президент Руцкой). Ко мне в Лондон приезжал бандит, человек, видно, с большими связями -- в подробностях знал многое об "Истоке", обо мне, о ходе следствия. Хочешь, говорит, завтра министр выступит по ТВ, по радио, хочешь -- генеральный прокурор, и скажут, что ты честный человек.
-- Много просил тот бандит?
-- По-моему, очень много: три миллиона долларов. Я ему сказал: давай сначала снизим цену в десять раз, а потом посмотрим, что за товар. Вот Ряшенцева обелили (а ведь обвиняли в продаже танков), -- думаю, после того, как он заплатил. Это опасные игры... Я пока не вижу способа бороться. И потому готов ладить даже с этими людьми. Пишите об этом, не пишите -- мне все равно. Если вы прочтете когда-нибудь, что я очистился, -- значит, мы с ними сошлись в цене. Да... Все-таки слишком разбогатеть -- это плохо. Хотя, может, настало время, когда мы можем что-то сделать...
-- "Вы" -- это кто? Депутаты Думы? Да и что можно сделать -- известно же, что в бедной стране обычно не бывает законности.
-- Ну... Согласен. Но бороться с преступностью можно! Я знаю, как эту проблему решить в Москве.
-- Так скажите нам!
-- Это просто. Надо, чтоб москвичи каждый год скидывались по десять тысяч рублей, а предприятия -- по сто тысяч. Тогда на каждого милиционера выйдет девятьсот пятьдесят тысяч в месяц. Хорошая зарплата! (На 1994-й год приблизительно 600 долларов. -- Прим. авт.) За такие деньги люди будут работать, будут серьезно бороться с преступностью. "Бизнес -- это скучно"
-- Красивая идея! Но чтоб ее воплотить, надо бросить в Лондоне все ваши четыре фирмы и сидеть в Думе. Неужели наша российская политика интереснее английского бизнеса?
-- Я пробовал и то и другое и потому могу со знанием дела судить: политика -- это более интеллектуальное занятие, чем бизнес. Она многограннее, интереснее... В бизнесе для меня нет ничего нового! Все было: я рисковал, меня надували, я вылезал... Я знаю, что хорошо и что плохо, что сколько приносит и что чем кончается. Я знаю в России дела, за которые здесь никто еще не брался и которые могут принести сотни миллионов долларов... Но! Бизнес для меня потерял прелесть: я его весь просчитал.
-- Как так? Ведь даже миллиардеры заботятся об умножении капиталов, и это им не кажется скучным.
-- Деньги ради денег? Сначала -- да, это может увлечь. Но дальше, на каком-то этапе, когда ты удовлетворишь свои потребности, это становится неинтересным. Я пожил бога-а-то... И понял, что особенно много мне не нужно. Я не хочу развивать свои потребности в сторону невероятных богатств. Вот один мой знакомый (не хочу называть его имя) коллекционирует виллы. У него идея иметь по одной в каждом североамериканском штате, так вот -- он уже купил в двадцати восьми штатах по вилле. Ну, на фига это? Другой построил себе трехэтажную роскошную яхту, там у него к дверям приделаны золотые ручки. А у меня яхты нет -- я, когда мне надо, лодку рыбацкую беру напрокат, и это гораздо интереснее... Сколько ж у Тарасова денег?
-- Много?
-- Да не в этом дело...
-- Может, и не в этом. Но все-таки -- сколько?
-- Ну, я увез из России несколько своих личных миллионов долларов, они сейчас работают хорошо. На жизнь мне хва-а-тит. И на интересную работу хватит.
-- Как вы устроили свою жизнь в Лондоне?
-- Я принадлежу к типу людей, которые обладают капиталами, но личной собственности не создают. У меня ничего своего до сих пор нет. Ни дома, ни... Да в Лондоне и не нужна своя машина. Там кебы идут по улице непрерывным потоком, да и лимузин можно вызвать -- его через две минуты подадут. А с домом вот что... Сначала я его не заводил по формальной причине -- мне ж отказывали в резидентстве. Ведь мной занимался Интерпол, по российской наводке. И вид на жительство мне дали вот только недавно. А теперь опять дом не нужен -- нам ведь возвращаться в Россию; ну и снимем в Москве квартиру.
Вообще я понял, что это для меня органично -- не иметь собственности. Я могу купить дом. Но не хочу. Вот у меня знакомый приобрел в рассрочку пятикомнатный дом за шестьдесят тысяч фунтов (стерлингов) и выплачивает по триста фунтов в месяц. А я за аренду двухкомнатной квартиры плачу четыреста пятьдесят фунтов в неделю. Вот такая разница между нами.