Москва за океаном

Другой бы ответил уклончиво, а наш, видите, режет правду-матку… Мэр Москвы все-таки.

И потом, ему и в своей Москве проблем хватает. Надо, например, елки высаживать, чтобы как-то залатать следы порубок. Преступность растет — так и лезет жулье в богатые дома. Борясь с преступностью, мэр недавно вынужден был оснастить полицейских лэп-топами, чтоб, присоединив их к сотовому телефону, входить в полицейские компьютерные сети и узнавать там, как ловчее ловить жуликов. Но разве кто-нибудь это оценит?

— Если москвичи обнаружат какой-нибудь недостаток или столкнутся с временной трудностью, обязательно позвонят и попрекнут. А вот налоги я снизил, так никто спасибо не сказал! — жалуется мне мэр.

— Так у нас в Москве то же самое. Взять меня — столько мне хорошего сделал Юрий Михалыч, а я, ты думаешь, хоть раз ему позвонил, сказал "спасибо"? Я, честно, даже не знаю, какой он должен совершить поступок, чтоб я ему сделал такой звонок. Так что терпи, брат, такая ваша мэрская доля.

Дэни задумался.

— А ты знаешь, я ведь тоже в молодости, когда еще не был мэром, никогда тогдашнему мэру не звонил и не говорил добрых слов! И вот теперь, значит, пожинаю плоды… Such is life!

— Москва очень безопасный город, — делает правдивый комплимент наш гость. — Ну днем, по крайней мере. Я себя здесь чувствую безопаснее, чем в Нью-Йорке. Да и чище тут!

Про безопасность он мне твердил, несмотря на то что жизнь его в Москве подверглась однажды серьезному испытанию. На моих глазах. Да если б не я… В общем, слушайте по порядку. Шли мы как-то с мэром по Никитскому бульвару мимо одного дома, где как раз делали ремонт. Мэр в очередной раз собрался похвалить Москву и Юрия Михалыча Лужкова за строительную активность, но в этот момент на него чуть не поставили бадью с раствором, объемом этак с три ванны, которую спускали с крыши ремонтируемого дома. Я успел ухватить Дэниела за рукав и выхватить его из-под смертоносного груза. Бадья приземлилась на пустое место. Фактически я мэру спас жизнь, и за это вся Москва, да что там, вся Пенсильвания должна быть мне благодарна.

Да, не среагируй я вовремя, не дойти бы нам до галереи "Роза Азора". А мы туда и направлялись, чтобы открыть выставку произведений Эдвардса. В экспозиции были широко представлены различные керамические фигуры дяди Сэма, кошечек, мальчиков и иных персонажей, которые наш мэр в свободное от общественных обязанностей время штампует в своей мастерской. Самой загадочной фигурой долгое время оставалась скульптура под названием "Мальчик, оставляющий на снегу отпечаток ангела". Однако мы раскрыли секрет. Композиция изображала американскую народную забаву. Ребенок ложится на свежий снег и начинает двигать руками, имитируя движения крыльев. И когда он встает, на снегу остается отпечаток этих как бы крыльев.

Свои встречи с искусством мэр Москвы продолжил в мастерских видных московских художников — Андрея Налича (скульптура) и Андрея Бильжо (карикатура и живопись). С обоими мэр имел дружеские продолжительные беседы как их коллега по искусству и соратник по любви к Москве. Примечательно, что художники (два вышеперечисленных и еще Андрей Басанец) пили с мэром водку, а он с ними только сок и кофе. То же самое имело место и при посещении "Русского бистро", в котором я и фотограф употребляли с мэром "Старку", а он с нами — квас.

Во время этих прогулок мэра Москвы в Москве иногда даже узнавали! Теле, радио, фото и иные способы создания популярности сделали из Эдвардса теле-, радио- и фотозвезду. Пошел он как-то пообедать в некий встреченный на прогулке ресторан (мэр его определил для себя как artist's club), а на входе его спрашивают:

— Вы, случайно, не мэр Москвы?

Каково, а?

Ну, говорит он, мэр, подумаешь, невидаль какая. И сел обедать. Так с него там денег ни цента не взяли, как он ни пытался расплатиться.

Мэра на встречах с читателями и прессой часто спрашивали, какие места в Москве ему больше нравятся. И вот что он отвечал:

— Кроме Красной площади я еще люблю восхитительный квартал вокруг КГБ.

Под воздействием нашей Москвы неуклонно менялись взгляды мэра на жизнь, причем не раз и не в одном направлении. Иногда возникали даже колебания — как у маятника.

В первые дни в Москве мэр подумывал о том, что слишком они там у себя перебарщивают с формальной вежливостью и что надо бы попроще, поестественней. А теперь он не так в этом уверен.

— Ваши уличные торговцы — ну такие неласковые. Вот, например, подхожу я купить пепси-колы. Стою, а продавщица все считает и считает деньги. Уже очередь. Так я ничего и не купил и ушел. Зато я увидел разницу между американским и русским способами ведения бизнеса. Нет, эта девушка не выжила бы в Америке. Ее бы отовсюду уволили. Да я и сам, если б она у меня в фирме работала, через пять минут ее уволил бы! — Он очень спокойно говорил, но заметно было, как это все его, наивного, поразило.

Последнее — насчет девушки, которая там бы уже на улице прозябала, а у нас ни в чем себе не отказывает, — относится и к теме безработицы, которой его, бедного, тоже одолевали. Ну как же, Америка — родина безработицы. И Эдвардс деликатно давал понять, что у них там безработными становятся девушки, если они не торопятся налить клиенту пепси-колы и отвечают ему сквозь зубы.

Мэр, что также поучительно, глубже понял природу русского "макдональдса" и, кажется, разгадал секрет его популярности у нас: русские приходят поглазеть на такую диковину, как сервис и улыбки. А еда там совершенно необязательна.

Изменились взгляды мэра на москвичек. Он, как и множество других провинциальных американцев, думал, что они ужасно некрасивы. И вдруг он убеждается, что это гнусная ложь.

— И такая клевета не со зла, просто люди не знают жизни, и все! объясняет мэр.

Ему, конечно, неловко за промашку, но он честно рассказывает о своих переживаниях. Что было — то было. А причина такого недоразумения крылась, видимо, в "холодной войне". Составной частью "образа врага" обязательно была старушка в ватнике.

И, завершая тему красоты и любви, да и тему визита тоже, приведем такие мудрые слова мэра Москвы:

— Я прекрасно провел тут время! O boy, I have loved every minute of being here… У меня нет о Москве ни одного неприятного воспоминания (единственное, что вселяло в меня ужас, была мысль о том, что, не дай Бог, мне бы тут пришлось водить машину, нет, никогда!). Я увидел так много, и меня так тепло встретили… Я люблю всю Москву!

Мы ехали с ним в "Шереметьево-2", самолет там стоял под парами и ждал. Эдвардс волновался. Он сбивчиво мне говорил за жизнь. Он торопился — вдруг не успеет. Он спешил про самое важное. Что родители его поженились, когда им было по шестнадцать лет, почти Ромео и Джульетта. А потом отец умер от рака. И мать сейчас, в свои шестьдесят девять, собирается замуж, а расписывать их будет скорее всего мэр. Но лишь бы мать была счастлива, да… Он бы закурил, но ведь бросил лет пятнадцать назад…

И вот что сказал он под занавес:

— Я решил сюда еще приехать. С женой и детьми. Через два года. И все эти два года я буду готовиться к поездке — я выучу русский язык.

Если это не любовь, то что же?

Приезжай к нам еще, Дэни Эдвардс. Это же наш город!