Николай II (Том II)

Разобиженный родственник удалился, а Николай сел писать письмо жене. Он сообщил ей о болезни Алексеева, о том, что виделся с Николаем Михайловичем. Вместо изложения своих бесед с дядюшкой он послал Аликс его невскрытый конверт с письмом… Через два дня пришёл её ответ.

«Мой ангел милый,

Большое тебе спасибо за твоё дорогое письмо, только что мною полученное. Я прочла письмо Николая и страшно возмущена им. Почему ты не остановил его среди разговора и не сказал ему, что если он ещё раз коснётся этого предмета или меня, то ты сошлёшь его в Сибирь, так как это уже граничит с государственной изменой? Он всегда ненавидел меня и дурно отзывался обо мне все эти 22 года, – и в клубе также (у меня был такой же самый разговор с ним в этом году), – но во время войны и в такой момент прятаться за спиной твоей Mama и сестёр и не выступить смело (независимо от согласия или несогласия) на защиту жены своего Императора, это – мерзость и предательство. Он чувствует, что со мной считаются, что меня начинают понимать, что моё мнение принимается во внимание, и это невыносимо для него. Он – воплощение всего злого,  в с е  п р е д а н н ы е  люди ненавидят его, – даже те, кто не особенно к нам расположены, возмущаются им и его речами. А Фредерикс стар и никуда не годен, не сумел его остановить и задать ему головомойку, а ты, мой дорогой,  с л и ш к о м  добр, снисходителен и мягок. Этот человек должен трепетать перед тобой; он и Николаша – величайшие мои враги в семье, если не считать чёрных женщин и Сергея. – Он просто не выносит меня и Ани… Я не обращаю внимания на личные нападки, но так как я твоя жена, они не смеют этого делать. Милый мой, ты должен поддержать меня, ради блага твоего и Бэби. Не имей мы Его, всё давно было бы кончено, в этом я твёрдо убеждена, – я повидаюсь с Ним на минутку перед приходом Штюрмера. Бедный старик, – как подло с ним и о нём ежедневно говорят в Думе! – Во вчерашней речи Милюков привёл слова Бьюкенена о том, что Штюрмер изменник, а Бьюкенен в ложе, к которому он обернулся, промолчал, – какая подлость! Мы переживаем сейчас самые тяжёлые времена, но Бог всё же  п о м о ж е т  нам выйти из этого положения, я не страшусь. Пускай они кричат – мы должны показать, что мы не боимся и что мы тверды. Жёнушка – твоя опора, она каменной скалой стоит за тобой…»

Николай прочитал высказывание Аликс про речь Милюкова в Думе и удивился, как мягко она о ней отозвалась. «Видимо, ей ещё не дали текста этого мерзкого бреда сумасшедшего!» – решил Государь. Только сегодня ему привезли из Петрограда отчёт об открытии Пятой сессии Думы, он прочитал его и стал уже жалеть, что не послушался в своё время Аликс и не закрыл до конца войны эту богомерзкую говорильню. Подумать только! Адвокатишка Керенский, по сведению Департамента полиции получавший ещё до войны от немецких фирм огромные деньги и ведший на них противоправительственную пропаганду, осмеливается заявлять с высокой кафедры Государственной думы: «Связав великий народ по рукам и ногам, заткнув ему рот и завязав ему глаза, они бросили его под ноги сильного врага, а сами, закрывшись аппаратом военных положений, цензур, ссылок и других преследований, они предпочитают в то же время исподтишка, как наёмные убийцы, наносить удары. Где они, эти люди (Керенский показывает адвокатским жестом на правительственную ложу) в правительстве, подозреваемые, братоубийцы и трусы… Все жертвы и все попытки спасти страну бесплодны, пока власть находится в руках безответственных лиц, ставящих свои личные интересы, ставящих свои традиционные симпатии выше интересов и прав нации!»

Гнев поднялся в душе Государя от этих лживых и возмутительных слов, но он подавил его в себе и принялся за чтение донесения анонимного агента Департамента полиции.

Информатор прежде всего отметил, что появление Председателя Совета министров и членов Совета в правительственной ложе вызвало в зале оглушительные и явно сдирижированные вопли: «Вон Штюрмера! Стыдно присутствовать!» Лицо Императора вновь стало краснеть от гнева. Он прочитал ещё раз изложение речи Керенского. За этим следовало сообщение автора отчёта о том, что заявленное Родзянкой выступление магистра русской истории и бывшего приват-доцента Московского университета Милюкова долго готовилось, тщательно обсуждалось на бюро «Прогрессивного блока» и, по сути дела, предназначалось стать штурмовым сигналом к свержению правительства.

Далее информатор довольно подробно и с комментариями излагал речь Милюкова. Он писал о том, что лидера кадетов вдохновила на выступление речь британского посла в Англо-Русском обществе, где союзный дипломат клеветнически намекал на существование каких-то «тёмных сил» при Дворе и в правительстве России. В своей речи Милюков, писал автор из Департамента полиции, удары главным образом направил против Штюрмера. Он говорил о «подозрительных личностях», окружающих премьера, обильно цитировал германские и австрийские газеты, иронически отзывавшиеся о том, что «панславистскую» политику проводит «немец» Штюрмер. Вместе с какими-то немецкими листками Милюков причислял премьера к дворцовой «партии сепаратного мира» и формулировал свои мысли так, что получалось, будто сторонники «сепаратного мира» группируются вокруг молодой царицы и Александра Фёдоровна поддерживает изменников… Все свои лживые и клеветнические построения Милюков завершал риторическим вопросом: «Что это? Глупость или измена?» – и распалённые ненавистью к Государю и молодой Императрице левая часть и центр думских скамей во всю силу глоток ревели: «Измена!»

Информатор сообщил также, что после того, как Милюков сошёл с кафедры, рядом с ним неизвестно как оказался военный министр генерал Шуваев, который после такой подлой речи публично пожал приват-доценту руку.

Николай не мог далее терпеть. Он не глядя выхватил из серебряного стаканчика первый попавшийся карандаш, оказавшийся красного цвета, и резко, ломая грифель, подчеркнул эти слова. Затем очеркнул на полях и следующий пассаж автора о том, что несколько правых членов Думы, разъярённые выступлением Милюкова, направились к нему с явным намерением нанести оскорбление действием, то есть попросту поколотить клеветника и лжеца. Но Бьюкенен мгновенно подхватил под руку Милюкова и увлёк его через коридор министерского павильона в свой мотор, по дороге пригласив нескольких думцев, в том числе и Родзянку, ужинать к себе в посольство…

«Пока эта сессия Думы не закончится, я их, во избежание скандала во время войны, трогать не буду!.. Но она будет последней до дня победы! – решил проявить твёрдость Николай. – Может быть, прав был Алексеев и пора вводить в стране военную диктатуру?.. Только без самого Михаила Васильевича, который всё-таки замазан с Гучковым и вообще настолько болен, что просится в двухмесячный отпуск… Но Штюрмера, пожалуй, придётся менять… Старик слишком слаб, чтобы твёрдо держать вожжи… Пора гнать из правительства и военного министра Шуваева… Этим своим рукопожатием Милюкову после его подлой речи в Думе он открыл наконец-то свои истинные симпатии!.. А относительно поведения сэра Бьюкенена напишу-ка я, пожалуй, Джорджи…»

Чтобы немного успокоиться, Николай вышел в соседнюю комнату, где на узкой походной кровати, точно такой же, как и у отца, спал Алексей. Царь хотел общением с сыном утешить свои возбуждённые нервы, но оказалось, что у Наследника опухла и болит нога. Разговоры с ребёнком, а потом беседа с профессором Фёдоровым, пришедшим поменять повязку с мазью на ноге мальчика и сообщившим Государю, что опухоль начинает рассасываться, немного отвлекли Николая.

Наверное, утомление и дурное настроение послужили причиной того, что во время совещания с Алексеевым, отправлявшимся на два месяца лечиться в Севастополь, в Романовский институт, и Гурко, которому временно передали исправлять должность начальника Штаба Верховного Главнокомандующего, Николай упустил разрушительный смысл реформы пехоты и кавалерии, предлагаемой Гурко, и санкционировал её проведение.

В тот день голова у него была полностью занята отставкой Штюрмера и поиском такого деятеля, который мог бы взять бразды правления министрами в свои руки. Перебрав массу имён, но не обсудив их как следует с Аликс, он выбрал маленького толстенького человечка с грубым голосом и рыжими топорщащимися усами – министра транспорта Александра Фёдоровича Трепова, который в отсутствие Штюрмера всегда заменял Председателя Совета министров.