Тыква

Эл Саррантонио

Тыква

Оранжево-черный день. Полдень давно прошел.

Снаружи, под обнаженными, но все еще крепкими деревьями, по тротуарам носились тысячи листьев, похожих на тысячи ногтей, скребущих по тысячам классных досок.

Внутри же продолжался праздник.

По проходам между партами бродили вампиры, упыри и вурдалаки, кричащие друг другу: «Бу-ууу!». Повсюду висели раскрашенные в цвета Дня всех святых фигуры из гофрированной мягкой бумаги, а на классной доске — вперемежку и внахлест — дикие, безумные, страшные рисунки, исполненные цветными мелками: змеи, крысы, ведьмы на помеле. Оконные стекла были залеплены вырезанными из бумаги черными силуэтами кошек и безглазыми привидениями с громадными «О» вместо ртов.

В стоящей на столе мисс Гринби громадной тыкве подрагивало оранжевое пламя, пробивавшееся через прорези для глаз и рта и распространявшее по классу сладковатый аромат.

Мисс Гринби, молодая, веселая и полная энтузиазма, вышла в коридор, чтобы догнать блуждающего по нему маленького гоблина, и сразу же на одной из нарисованных на доске ведьм появилась корявая надпись: «Учительница». Мисс Гринби за руку привела беглеца, посмотрела на карикатуру и улыбнулась.

— Так, чья это работа? — спросила она, не надеясь услышать ответ. И не получив его, женщина попыталась изобразить на своем лице выражение грусти.

— Ну да ладно. Надеюсь, вы и сами понимаете, что я все же не такая. Разве что сегодня.

Затем она извлекла из шкафа остроконечный ведьмин колпак и широким жестом водрузила его себе на голову.

Взрыв хохота.

Праздник продолжался.

На партах появились маленькие кулечки — оранжевые и белые, — с только что оторванными макушками, наполненные оранжевой и белой засахаренной кукурузой.

Кукуруза полетела в маленькие розовые рты.

Было шумно, под аккомпанемент севшей за пианино мисс Гринби все распевали праздничные песни, а затем принялись отлавливать черную кошку, чтобы пришпилить булавкой ее хвост. А потом настал черед рассказа о привидениях, который передавался от одного ученика к другому — фраза за фразой:

— Стояла темная, дождливая ночь…

— …Питера в поле застала гроза…

— …и он зашел в единственный дом, что стоял у дороги…

— …в котором никого не оказалось…

— …потому что дом пустовал и в нем жили привидения…

На последней парте первого ряда рассказ оборвался.

Все взгляды устремились в тот угол.

Новенькая.

— Рейли, — мягко произнесла мисс Гринби, — а ты разве не хочешь вместе с нами продолжить рассказ?

Впервые пришедшая в тот день в класс, тихая, застенчивая, с черной челкой и большими, всегда опущенными глазами девочка по фамилии Рейли сидела, сложив маленькие, чуть сероватые ладони и устремив прямо перед собой взгляд своих темно-карих глаз — совсем как кролик, попавший в луч автомобильной фары.

— Рейли?

Маленькие, бледные ручонки Рейли задрожали.

Мисс Гринби быстро встала и, пройдя по проходу, легонько опустила ладонь на плечо девочки.

— Рейли просто стесняется, — сказала учительница, с улыбкой глядя в неподвижную макушку девочки. Она наклонилась, чтобы оказаться вровень с лицом ученицы, и тут же увидела две крупные круглые капли, притаившиеся в уголках ее глаз. Руки девочки были по-прежнему крепко сжаты.

— Ты не хочешь присоединиться к нашей игре? — прошептала мисс Гринби, добрым взглядом окидывая всю ее маленькую фигурку. В груди женщины всколыхнулась волна сочувствия. — Разве тебе не хотелось бы подружиться с другими учениками?

Никакой реакций. Ребенок уставился прямо перед собой; кулек с засахаренной кукурузой, по-прежнему нераспечатанный и аккуратный, лежал на углу полированной, испещренной царапинами парты.

— Она просто рохля!

Это была Джуди Линтроп, одна из четырех сестер Линтроп (все в возрасте от шести до одиннадцати лет), доставлявшая порой немало хлопот.

— Перестань, Джуди… — начала было мисс Гринби.

— Рохля! — крикнул Роджер Мэплтон.

— Рохля! Рохля! Рохля! — поддержали его Питер Пакински, Рэнди Феффер, Джейн Кэмпбел.

Все устремили взгляды на Рейли — как-то она поведет себя теперь?

— Бледная маленькая рохля!

— Ну хватит! — гневно воскликнула мисс Гринби, и в классе тотчас же воцарилась тишина. Игра зашла слишком далеко.

— Рейли, — мягко проговорила женщина. Всем своим молодым сердцем она сейчас сочувствовала этой девочке. Ей хотелось закричать: — «Не робей! Не из-за чего печалиться, ведь это же все не по-настоящему, я понимаю тебя, понимаю!»

На мисс Гринби мгновенно нахлынули воспоминания о ее собственном детстве, ужасном одиночестве, а вместе с ними к горлу подкатил комок.

«Я тебя понимаю, очень хорошо понимаю!»

— Рейли, — проговорила она еще тише в безмолвии приготовившегося к празднику класса, — ты хочешь играть вместе с нами?

Молчание.

— Рейли…

— Я могу сама рассказать историю.

Мисс Гринби вздрогнула при звуке голоса девочки, настолько неожиданно он прозвучал. Ее маленькое печальное личико резко вздернулось, словно ожило, зарумянилось, стало совсем настоящим. В глазах загорелся огонек решимости — они словно вынырнули из затравленной, смущенной темноты и вытянули за собой и ее голос.

— Если вы позволите, я расскажу вам свою собственную историю.

Мисс Гринби едва не хлопнула в ладоши.

— Ну конечно же! — воскликнула женщина. — Дети, — она глянула в лица остальных учеников — у кого-то лица были заинтересованные, у других ухмыляющиеся, некоторые пытались скрыть вертевшуюся на языке насмешку, словно выжидая удобного момента, чтобы съязвить. — Рейли хочет рассказать нам свою собственную историю. Историю ко Дню всех святых? — спросила она, снова наклоняясь к девочке, а когда та кивнула, выпрямилась, улыбнулась и провела ее к своему столу перед доской.

Мисс Гринби села на свой стул.

Несколько секунд девочка стояла молча, чувствуя на себе все эти ухмыляющиеся, пренебрежительные взгляды, кое-где прикрытые масками из гофрированной бумаги, картонными чудовищами и гоблинами.

Она стояла, устремив взгляд в пол, и неожиданно заметила, что машинально принесла с собой к доске свой кулечек с кукурузой и стоит сейчас с ним перед всем классом. Мисс Гринби тоже это заметила и, чтобы предупредить какой-ни-будь неожиданный поступок Рейли, а то и ее побег из класса, встала и сказала:

— Слушай, давай я подержу его, пока ты не кончишь, хорошо?

Взяв кулек из потных ладоней девочки, она снова села.

Рейли хранила молчание, по-прежнему устремив взгляд в пол.

Мисс Гринби собиралась уже было снова встать, чтобы в очередной раз выручить ее.

— Эта история, — неожиданно начала девочка, немного даже смутив учительницу, которая буквально шлепнулась назад на стул, — очень страшная. Она про маленького мальчика, которого звали Тыква.

Мисс Гринби затаила дыхание. Со стороны класса послышался какой-то шорох, но она одним взглядом заставила всех замолчать.

— Тыква, — продолжала Рейли тихим низким голосом, который, однако, звучал вполне отчетливо и совсем не дрожал, — был очень одинок. У него совсем не было друзей. Он был неплохим мальчиком и очень любил играть, но с ним никто не играл из-за его внешности.

Все звали его Тыквой, потому что у него была очень большая голова. По сравнению с остальным телом она росла слишком быстро, и была большой и мягкой. И волосы на ней росли только сверху, совсем немного — всего один клочок, а кожа на голове была мягкая и жирная. Ее можно было даже сжать, чтобы получились складки. И на этой голове, на ее жирном лице, было почти не видно глаз, носа и рта.

Кто-то сказал, что у Тыквы такая голова потому, что его отец работал на атомном заводе, и незадолго до рождения Тыквы у них там случилась какая-то авария. Но ведь это же была не его вина, и не его родителей, которые очень любили сына, хотя и немного побаивались — опять же из-за его вида. Да и он сам, когда смотрел на себя в зеркало, тоже боялся своего вида. Иногда ему хотелось разодрать свое лицо пальцами, изрезать его ножом или упрятать в большой пакет, а сверху написать: «Это я, и я такой же нормальный, как и вы все там». Временами ему было так плохо, что он хотел разбить свою голову о стену или пойти к железной дороге и положить ее на рельсы, чтобы поезд отрезал ее.