Страница 21 из 33
Вот сколько мыслей приходит в голову, когда изучаешь лица людей, встречающихся на обыкновенной московской улице.
Один из пешеходов чем-то напомнил мне Геннадия Степановича. Я даже обернулся и посмотрел ему вслед. Но это был не он.
— Ну что, удалось вам разузнать адрес Смирнова? — спросил я Афанасьева через несколько дней.
Мы опять находились в кабинете инженера.
— Узнал. Но он находится сейчас в отъезде.
— Жаль! А где — неизвестно?
— На объекте 21.
— На объекте 21? — воскликнул я. — Это ведь тот объект, который имеет какое-то отношение к Луне?
— Да, — улыбнулся Афанасьев. — Откуда знаете?
Я объяснил.
— Вот и отлично, — сказал инженер. — Там вы и увидитесь.
— Там?
— Ну да! Разве вам не говорили, что вы едете на этот объект?
— Я еду на этот объект? — изумлялся я все больше. — Что мне там делать?
— Это вам растолкуют на месте, если вы в принципе не возражаете против такой поездки.
— Надеюсь, придется лететь не на Луну?
Я задал этот вопрос полушутя, но, откровенно говоря, не совсем был уверен в отрицательном ответе. От техники наших дней можно ожидать чего угодно, вплоть до полета на Луну. У нас многое делается без шума, а узнаем мы об этом только после того, как цель уже достигнута.
— О нет, — Афанасьев улыбнулся еще шире, — нам незачем лететь на Луну. Для того чтобы заставить Луну работать на человека, вовсе не обязательно взять ее под уздцы в буквальном смысле. Это можно сделать издали, используя привод самый обыкновенный и вам давно известный. Вы с ним сталкиваетесь каждый день и каждый час. Это сила тяготения.
— Сила тяготения? — переспросил я, вспоминая раздел о тяготении в учебнике физики; я его «проходил» в школьные годы и с тех пор основательно забыл.
— Ну да! Это и есть те прочные «нити», что привязывают Луну к Земле. И это та самая сила, которая вызывает приливы и отливы на море. Проблемой использования энергии приливов занимается специальный институт. Он так и называется — Институт приливов. Объект 21 — один из опорных пунктов этого института.
Так вот оно что! Такая мысль мне не приходила почему-то в голову… Энергия приливов — это и есть энергия Луны, вернее энергия лунного притяжения! Как просто и вместе с тем какая величественная задача обуздания спутника Земли решается советской техникой.
— Где же находится этот объект?
— На северном побережье, — ответил Афанасьев: — в точности я не знаю… Ведь наши взаимоотношения с институтом ограничиваются тем, что наша счетная фабрика делает для него вычисления, как и для многих других заказчиков; а к помощи конструкторского бюро институт обратился только сейчас, да и то с просьбой откомандировать месяца на два толкового специалиста по учету. Там что-то нужно сконструировать, и требуется консультация именно счетного работника, или учет какой-то по-новому поставить, — я, право, в деталях не знаю. Они просили рекомендовать человека с выдумкой, с изобретательской жилкой. Николай Иванович (это был заведующий конструкторским бюро) считает, что вы самый подходящий для этого человек, и, по-моему, уже сказал об этом начальнику главка.
В тот же день меня вызвал к себе начальник главка и спросил, не имею ли я что-нибудь против откомандирования меня на объект 21. В кабинете начальника главка сидел Николай Иванович и ободряюще посматривал на меня своими ласковыми глазами.
— Я согласен, — ответил я. И добавил, что приложу все усилия к тому, чтобы сделать там все от меня зависящее.
— Куда нужно ехать?
— В бухту Капризную.
— Бухту Капризную?
Мне показалось, что я сейчас свалюсь со стула. Положительно жизнь решила преподносить мне сюрпризы один за другим. Даже при моем предрасположении к романтике было чему удивляться.
— Вы знаете это место?
— Я был там как-то, у нас случилась вынужденная посадка, и мы два дня ждали погоды.
— Когда это было?
— Лет восемь назад.
— А-а… — начальник главка с улыбкой переглянулся с Николаем Ивановичем. — Вы найдете там большие перемены.
Он пожал мне руку и пожелал удачи, а Николай Иванович затащил меня к себе и в течение часа рассказывал разные случаи из своей изобретательской и конструкторской практики.
— Главное — поглубже все продумать, — говорил он, заключая какой-нибудь очередной эпизод из личной жизни, из которого вытекало, что настойчивость и упорство, в конечном счете, преодолевают все. Я понял, что он просто хочет меня ободрить перед неизвестным для меня заданием.
Я был очень тронут вниманием Николая Ивановича и с благодарностью пожал ему руку.
Самолет летел в Загорянск — крупный центр Советского Заполярья.
Пассажиры были обычные для такого рейса.
Врач, молодой человек в очках и с черной бородкой клинышком, которая придавала, ему несколько старомодный вид, что, очевидно, его забавляло, возвращался из столицы к месту своей постоянной работы с женой-агрономом, только что окончившей Тимирязевскую академию.
Молодожены везли с собой целый ящик всевозможных электрических кастрюль, новейших плиток разных систем, чайник, кофейник и даже электрический самовар. На покупках настоял муж. Правда, он сознался уже в самолете, что все эти вещи можно было купить и на месте. Но, очевидно, ему трудно было отказать себе в удовольствии походить с женой по столичным магазинам.
— Надо же что-нибудь привезти и из Москвы, — оправдывался он перед женой и отчасти перед пассажирами, которые иронически-доброжелательно поглядывали на молодую пару.
Впрочем, во всем остальном Никольский — так звали врача — оказался вполне серьезным человеком. Как и большинство людей нашей эпохи, он в своей отрасли был работником творческим и успел, несмотря на молодые годы, внести кое-что новое в свою науку. Он рассказывал об испытаниях «комнатного солнца» — домашнего прибора для облучения ультрафиолетовым светом, усовершенствованного им вместе с товарищами. Любопытно, что один из изобретателей был не врач, а инженер-электрик.
— Есть такие проблемы, — сказал Никольский, которые находятся на стыке двух наук. И часто наук очень разных. Такие проблемы решаются только коллективно.
— Вообще, — добавил он, — коллективный метод — это самый лучший метод работы. Недаром он так распространен в наших исследовательских учреждениях.
Вся задняя часть кабины была заполнена продолговатыми свертками, аккуратно зашитыми в теплые стеганые одеяла. Как выяснилось, это были саженцы плодовых деревьев — полторы тысячи яблонь — какого-то особенного сорта, которые жена Никольского везла в Загорянск. Меня удивило, что саженцы везут в неподходящее время года — зимой.
Впрочем, из рассказов ее супруга явствовало, что в Загорянске имеются оранжереи с электрическим подогревом, электрическим солнцем на зиму, особыми шторами на лето — для создания искусственной ночи — и другими техническими новшествами. Эти оранжереи работают круглый год, и в них, по его словам, вызревали даже апельсины.
Он даже сказал, что там имеются яблоки, которые растут в открытом грунте и прекрасно плодоносят. Мне показалось, что тут он хватил через край. За Полярным кругом, в зоне вечной мерзлоты, яблоневый сад под открытым небом?! Гм… Спорить я с ним не стал, но в глубине души был убежден, что он просто подшучивает над нами. Два других пассажира были инженерами, возвращавшимися в Загорянск из служебной командировки. Один был химик, другой электрик. Оба работали на станции подземной газификации, которая обеспечивала Загорянск дешевой электрической энергией. Местные залежи угля, по их словам, не было смысла разрабатывать иным способом.
— А как же снабжение кораблей? — спросил я. — Ведь Загорянск — порт.
Инженеры засмеялись.
— От угля сейчас на флоте постепенно отказываются, — пояснил старший из инженеров, химик, высокий и сутулый человек с висячими усами, с ясным взглядом голубых глаз. — Уголь очень ценен для газификации, как исходное сырье для получения химических продуктов, в металлургии… А для кораблей есть другие источники энергии.