Страница 7 из 25
Я раскидываю мозгами так стремительно, что не успеваю даже собирать их по сторонам. Думать, думать — когда мы спустимся в подвал, будет уже поздно!
Так, вот и лестница. Пот струится у меня по лбу, как будто я играю в кочегаров. Боже, как медленно тянется время!
И тут в башке у меня что-то щелкает. Есть секунд пять времени, и использовать их нужно по максимуму. Шанс хлипковат, как листок папиросной бумаги, но попробовать можно — это может быть последней попыткой на этом свете.
Вот в чем, собственно говоря, дело: я успеваю заметить, что лестница, по которой мы спускаемся, выходит в узкий, идущий к ней прямо перпендикулярно коридор. Таким образом, оставив позади последнюю ступеньку, наш маленький кортеж вынужден будет, как ни крути, повернуть — либо направо, либо налево. Улавливаете?
Значит, принимая во внимание узость коридора, в один из моментов этого поворота я на какие-то доли секунды окажусь вне поля зрения одного из моих сопровождающих. Тем более, что, как и в большинстве подвалов, здесь довольно темно.
И вот мы в коридоре. Не теряя самообладания, с невинным лицом делаю лишние полшага вперед, чтобы оказаться чуть ближе к шоферу, чем к Артуру.
Ну, понеслась! Скорый на руку, как хамелеон на язык, вмачиваю шоферу здоровенную оплеуху, которая, пожалуй, свалила бы и носорога — столько я вложил в нее силы! Тот, издав что-то типа легкого кудахтания, плавно оседает на пол. Прижимаюсь к стене и, когда появляется Артур, выдаю ему такой же нехилый удар между ног. На все про все мне потребовалось несколько секунд — гораздо меньше, чем ушло времени на рассказ об этом. Пошатнувшись, Артур, тем не менее, успевает выстрелить — пуля проходит совсем рядом. Хм, парой сантиметров правее, и я мог бы уже примерять деревянный бушлат!
Сжав зубы, бросаюсь на него, и мы оба грохаемся на пол. Вторая пуля попадает мне в ногу. Черт, у этих ребятишек все задатки для стрельбы в темном коридоре…
Понимая, что медлить нельзя, цепляюсь за его руку и выхватываю пистолет как раз в момент третьего выстрела, успев понюхать пронесшуюся прямо перед носом пулю. Уже собираясь выпрямиться с отвоеванным стволом в руке, вовремя замечаю, что в левой у Артура блестит нож и, приподнимись я чуть больше, финальный росчерк пера будет не за горами.
Я скрежещу ему на ухо:
— Да брось ты свою зубочистку! — но в ответ мне несутся лишь матюки. Лезвие уже уперлось мне в бок. Дьявол, да это змея, а не человек! Надо пошевеливаться: — А ну бросай, а не то словишь пулю в лоб! — говорю я и приставляю пистолет к его тупой башке; но это мое движение позволило ему еще больше высвободить руку, и нож уже входит мне в тушу. Ну, вилять некогда, я стреляю — осколки черепа этого молодчаги стучат в дальних концах коридора.
Вскакиваю на ноги и осматриваю шофера. Тот, похоже, скоро очухается; на затылке у него красуется шишка величиной со страусовое яйцо, и, любя гармонию во всем, ставлю ему вторую такую же на темечко. Малыш опять вырубается, не заставляя себя упрашивать, а новая шишка растет полным ходом, как пузырь на старой камере от мяча.
Теперь — бегом в гостиную. Прежде, чем открыть дверь, прислушиваюсь: Ульрих все играет. И вот — театральный выход — я и моя пушечка.
Мой несостоявшийся гомик-пианист как раз воздел руки, чтобы родить очередное фа-диез, но…
— Але, гараж, — врезаюсь я, — надеюсь, я не сильно задержался?
Толстый Кинг-Конг от удивления аж слюну на галстук пустил и все силится разглядеть хоть что-нибудь у меня за спиной.
— Не сверни шею, Бозембо. Если ты тех двух казачков ищешь, так они внизу: Артур свинец переваривает, а второй лоботряс отдыхает, уставленный шишками, как банками от простуды.
Жиртрест все никак не отойдет от потрясения. А интересно, он действительно стальной, как с виду, или-таки из мяса? Проверку производим рукояткой пистолета в области виска. Все в порядке — из мяса: просвистев носом умильное «э-э-х-в-в-ф», он уже репетирует роль коврика у кровати.
ГЛАВА 7
И вот я наедине с моим милым музыкантом. Тот, надо признать, сумел довольно быстро взять себя в руки и теперь держится спокойно, даже почти насмешливо.
— Браво! — промурлыкал он. — Я вижу, ваша репутация отнюдь не преувеличена, и должен был предположить, что двое сопровождающих покажутся явно недостаточным эскортом человеку вашей закалки…
Вы себе даже представить не можете, как мне осточертели его длинные фразы! Этот тип уже начинает действовать мне на нервы — он, похоже, даже читать учился по учебнику для начинающих рыцарей. От подобных упражнений у него поехала башка, парень почему-то решил взяться за ремесло гангстера, но никак не может не приукрашивать его напыщенными оборотами. Что ж, познакомим его теперь с моей манерой изъясняться.
— Слушай, крошка, — начинаю я, — у меня волосы дыбом встают на голове от таких парней, как ты. Всякие там козлы, осветляющие себе прическу пергидролем, как-то не очень подходят моему темпераменту, а уж если они приказывают меня пришить, то я и подавно рассовываю их по соковыжималкам, понял, нет? Думаешь, ты крутой, раз треплешься под стать графьям с лубочных картинок, но я клал на все это с прибором, вот в чем дело!
Я собираюсь было оттягиваться и дальше, но очередная насмешка застревает у меня в горле: Бозембо, похоже, справился с моей затрещиной и поигрывает пукалкой на другом конце комнаты. Так, время читать лекцию о жизни пчел явно упущено!
Все-таки здорово, что Сан-Антонио реагирует чуточку быстрее тарелки макарон: в мгновение ока всаживаю ему на сто су железа в грудь, и наш общий друг уже разевает рот и покашливает с несколько растерянным видом. Он больше не вспоминает о своем пистолете, как я, скажем, не вспоминаю о маркизе де Севинье: зашатавшись, он рухнул прямо на ульрихову фисгармонию. Забавно получилось, такой, знаете ли, концерт для агонии в до мажор.
— Вот так вот, дружище, — поворачиваюсь я к Ульриху, держа перед собой еще дымящийся пистолет.
А что, на войне, как на войне! Только что он командовал парадом, а теперь это будет делать единственный сын моей мамочки, иначе говоря — знаменитый комиссар Сан-Антонио, который и нажимает сейчас на курок. Пиф-паф, ой-ой-ой!
Что за черт?! Ульрих, вопреки всем ожиданиям, не падает навзничь, а остается стоять, причем весьма прямо, и на его тонких губах играет легкая улыбка. Просто он догадался гораздо раньше меня, что мой пистолет пуст, словно школьные классы летом: последнюю пилюлю я скормил Кинг-Конгу.
— Нет, дружище, скорее вот так, — нараспев протянул Ульрих и не спеша поднес руку к внутреннему карману пиджака.
Вот сволочь, знает, что я безоружен, что между нами — эта треклятая фисгармония, и я не могу ему помешать, — и тянет время. Куда ему торопиться…
В подобных случаях полезно бывает напомнить себе, что, если поставить одну ногу впереди другой и быстро повторить это много-много раз, результаты могут быть просто потрясающими!
По счастью, я не успел прикрыть дверь — прыжок назад, и я уже в коридоре. На днях надо будет устроиться кроликом к какому-нибудь фокуснику: у меня есть способности. Ульрих из окна стреляет мне вслед, но его милые послания попадают лишь в торчащие по сторонам деревья.
Мокрый асфальт пахнет дождем и водорослями; то и дело оглядываясь, ковыляю вперед. Неосторожно, конечно, оставаться на этом шоссе, слишком оживленном для человека, за которым уже, может быть, гонятся. Но так, по-моему, куда лучше, чем петлять по дюнам, не зная местности и не подозревая о возможных ловушках.
За поворотом показалась какая-то деревенька. У большого приземистого дома стоит немецкий грузовик, битком набитый, если нюх мне не изменяет, свежим хлебом. Мотор работает на тихом ходу, значит, скоро машина уже будет рассекать ночной туман.
Это как раз то, что мне нужно, и я, не раздумывая, забираюсь в кузов. Уж здесь-то сероштанники точно не станут меня искать. Как следует спрятавшись за штабелем хлебных буханок, я жду… Ожидание было недолгим: два фрица споро простучали сапогами по лесенке в кабину, и мы трогаем.