Страница 2 из 25
ПРОЛОГ
Тощий адъютант — ну прямо спица от велосипедного колеса — с глазами цвета южных морей и чахлыми усиками, живо напомнившими щеточку для расчесывания бровей, проводил меня в кабинет Паркингса, майора английских спецслужб.
Паркингс — крепкий рыжеволосый мужчина лет пятидесяти, уже начинающий седеть, с лицом характерного кирпичного оттенка, — своей солидностью походил на старую английскую гравюру.
— А, комиссар Сан-Антонио, — поднялся он навстречу, — рад познакомиться!
Поприветствовав его, я погрузился в бездонное, похлеще угольной шахты, кресло и вытянул ноги, весь внимание.
— Мы получили ваш запрос, — продолжал тем временем майор. — Сдается, вам скучновато тут, в Англии?
— Да, есть немного. Местечко, конечно, само по себе недурное, но сейчас, во время войны…
Улыбнувшись, он оценивающе взглянул на меня и, внезапно посерьезнев, спросил:
— А что вы скажете о Бельгии?..
…И тут я, недолго думая, навостряю за девчушкой лыжи. Ступая по ее не успевающим остыть следам, прикидываю, как у малышки с рельефом местности. М-да, когда встречаешь такую кошечку, поневоле задаешься вопросом, сколько же нужно хлопнуть брома, чтобы уже больше не тревожиться по этому поводу!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА 1
Гнусная чахоточная серость Северного моря ухудшила мое и без того паршивое настроение. Протопав битых два часа по дюнам, до курортного городишка Ля Панн я добрался на последней стадии раздражения. Да и было, по правде сказать, из-за чего: песок тянул книзу отвороты штанов, резал глаза, набился в башмаки, а уж из легких его при вскрытии можно будет выковырять столько, что вполне хватит на реконструкцию, скажем, Берлинской оперы. В довершение всего, песок скрипел на зубах, навевая приятные воспоминания об оккупационном хлебе. Я всегда терпеть этого не мог и поэтому первым делом решил препроводить по назначению кружечку-другую «Гёза», крепкого бельгийского пивка — глотку-то надо промочить! Хотя, по правде говоря, и без этого способного доконать кого угодно песка я бы поступил точно так же.
Сказано — сделано, и я отправляюсь к пляжу, то и дело сходя с тротуара, чтобы уступить дорогу немцам, без дела слоняющимся по городу. Чем ближе я подхожу к воде, тем ядовитее она кажется на вид. Да, вечерок, похоже, будет погрустнее продуктовой карточки — повсюду серость, и даже закатное солнце выглядит пустым и потухшим. Ну и осточертело же ему освещать этот сволочной мирок! Впрочем, я его понимаю: солнце тоже предпочитает птичек торпедам и любит, чтобы вокруг росли цветы, а не сторожевые вышки.
Порывы ветра доносят с пляжа тучи песка, от которого глаза начинают слезиться хуже, чем у спаниеля. Короче говоря, этот уголок бельгийского побережья был немногим веселее каторги Синг-Синг. Чтобы сидеть в такой дыре, нужно или здесь родиться, или быть заброшенным со спецзаданием — а это как раз и есть мой случай.
Повторяю про себя адрес, данный майором Паркингсом: Камиль Слаак, «Альбатрос». Наверное, «Альбатрос» — что-то типа бистро, где хозяйничает нужный мне человек.
Я справляюсь, как до него добраться, у торговца велосипедами на главной улице. Он указывает на переулочек, ведущий дальше к морю:
— Это там, — и приветливо улыбается, осведомляя не только о своей интеллигентности, но и о пристрастии к сыру бри за обедом.
Буркнув что-то вроде «благодарю-вас-вы-очень-любезны», я отправляюсь туда, куда мне было указано. «Альбатрос», как и ожидалось, представляет собой небольшое, изящно отделанное заведение; на фасаде розового мрамора красуется розовая же вывеска со светло-голубыми буквами, из которых ясно, что цель моих поисков — передо мной.
Я вхожу. Внутри тоже довольно мило, а лакированная стойка бара напоминает дорогую яхту. На полочках — уйма разноцветных склянок всех мастей и калибров, и я уже вижу, как совершаю в этой области ознакомительную экскурсию. Только бы они не были наполнены лишь подкрашенной водичкой — я не раз прокалывался так в аптеках.
Несмотря на звякнувший над входной дверью колокольчик, никто не вышел. Бармен, должно быть, в погребе.
Я усаживаюсь на один из высоких табуретов у стойки:
— Э-эй! Контора!
Нет ответа. Спрыгнув с насиженной жердочки, я снова крикнул:
— Есть тут кто-нибудь?
Подумать только, да здесь пусто, как в черепе у жандармского капрала! Что ж, придется предпринять небольшую разведку местности. Отодвинув занавес из стекляруса, заменявший дверь в одной из стен, оказываюсь в комнатушке, заставленной ящиками с разным пойлом.
— Господин Слаак!
Сделав несколько шагов, попадаю на кухню. О-о, а вот и хозяин! Спокойно себе отдыхает у холодильника, от которого, пожалуй, не скоро отлипнет из-за шпаги, проткнувшей ему грудь. Судя по предельно точному описанию, которым меня сопроводил майор Паркингс, это и есть тот самый Камиль Слаак. Всякое приходилось повидать на своем веку, но наткнуться на парня, убитого шпагой, — да-а-а… Какая великолепная, истинно мушкетерская смерть… несколько, правда, неожиданная в середине XX века.
Осматриваю труп. Тот тип, что столь оригинально уладил свои дела, должен быть дьявольски крепко сложен — лезвие не только насквозь прошило незадачливого бармена, но еще и глубоко вошло в деревянную дверь холодильника. Мой, с позволения сказать, корреспондент оказался приколотым к доске, будто бабочка к картонке.
— Кто ж тебя так?.. — вырвалось у меня.
Бедняга, понятное дело, ничего не ответил. Подбородок его свесился на грудь, глаза остекленели, а из угла рта сбегала тоненькая струйка крови. Убит он был не больше четверти часа назад.
Вдруг в голову мне пришла мысль, что, войди сейчас кто в «Альбатрос», я буду презабавно смотреться в подобной обстановке, особенно, если это окажется кто-нибудь из немцев. Оторвав клочок от большого листа бумаги, очутившегося под рукой, я быстро написал печатными буквами: «Закрыто», задвинул засов на входной двери и наспех прицепил писульку к занавеске. Таким образом, если, конечно, не произойдет ничего непредвиденного, пока можно быть спокойным.
Принимаюсь обшаривать дом. Ничего интересного, если не считать того, что в столовой на стене я наткнулся на коллекцию оружия, в которой не хватало злополучной шпаги. Итак, оболтус, что пришил Слаака, был из своих и знал, что где лежит. Я возвращаюсь в бар, чтобы плеснуть себе коньячку. Вот уж действительно, лиха беда начало!
Дело в том, что среди ребятишек из бельгийского Сопротивления завелся один сукин сын, который вставлял в колеса общего дела не то что палки, а целые балки! Именно этого предателя в службе Интеллидженс-Сервис, на которую я работаю, мне и поручили выявить и убрать. Слаак своими советами должен был этому способствовать, а сейчас… сейчас, пожалуй, он может поспособствовать лишь плодородию почв, щедро снабжая их азотными удобрениями.
Кто же его пристукнул?
Явно не немцы, это точно. Они бы его сначала прокатили до комендатуры, допросили, а уж только потом отправили в рай малой скоростью с билетом в один конец… Да и такой своеобразный способ расправы никак не вяжется с их привычными методами.
Я покидаю «Альбатрос» через черный ход — не знаю даже, почему, но как-то не хочется, чтобы меня тут засекли. Завтра труп Слаака найдут, торговец велосипедами, конечно, вспомнит что я спрашивал про бистро, и… понеслась, короче. Да, хреново дело! Сероштанники сейчас порубали столько народу, что сотрут в образцово-показательный порошок любого со стороны, кто рискнет сделать то же самое; фрицам позарез надо обелиться и прослыть законниками без страха и упрека. Вот так петрушка…
Размышляя об этих малоприятных вещах, я тем временем выхожу на площадь, превращенную в гигантскую стройку: гансы сейчас очень шустрят с сооружением «Атлантического вала»[1], считая, что за этой штуковиной они будут чувствовать себя спокойнее влюбленной парочки в каморке под крышей.
1
«Атлантический вал» — система долговременных укреплений, созданных фашистской Германией в 1942–1944 г.г. — вдоль европейского побережья от Дании до Испании. Строительство не было завершено. (Здесь и далее примечания переводчика.).