Страница 13 из 18
8
К вечеру, придя домой, ребята узнали, что дядя Егор получил путёвку в санаторий и вечером уезжает. На следующий день — другая новость. Принесла её Люська. Она ворвалась в комнату, размахивая газетой.
— Вот! — кричала она. — Дождались! Всё написано! Сидите тут, ничего не знаете, дураки паршивые, а теперь всё без нас найдут!
И она заревела. Серёга выхватил газету, вместе с Гринькой стали читать. У Гриньки, когда он прочёл заметку, бешено заколотилось сердце. Было в ней сказано, что найдены документы, подтверждающие существование дороги через Большое болото, и что с такого-то числа работники комплексной партии № 1 приступят к изысканиям. Гриньку уже не интересовали клады, но всё же было обидно: обойдутся без него. У Люськи высохли слёзы. Она глядела исподлобья, будто это Гринька был во всём виноват. Только Серёга, поморщив лоб, вдруг объявил:
— А мы ещё успеем! Лодка есть, мотор перетащим, картошки возьмём…
— Да кто же нас отпустит?
— А мы спрашиваться не будем. Письмо оставим, чтоб не хоронили нас. Бензин добудем, ружьё есть, чего ещё?
Глаза у Серёги, этого спокойного человека, блестели, даже скулы стали розовые.
— Вдвоём-то запросто спроворим.
Люська встала, нос её побелел от гнева.
— Это почему же вдвоём? — просипела она, вдруг потеряв голос. — А я, что же, не человек вам?! Да я сейчас же маме всё расскажу, нахалы вы проклятые!
Ничего не поделаешь — пришлось брать и Люську. Всё равно от неё не отвязаться.
9
Побег из дому прошёл гладко, и путешествие в первые дни было спокойное. Только на Похмельном натерпелись страху, да и то больше из-за Люськи.
Было это вот как.
Лодка шла серединой реки, и берега, ещё недавно такие далёкие, что их можно было принять за длинные плоские тучки над горизонтом, медленно приближались. На синеве неба всё яснее пропечатывались верхушки прибрежных холмов. Вскоре на левом берегу появилась деревенька.
— Донга, — сказал Серёга.
К Донге с другой стороны шла большая лодка, нагруженная сеном. Гребцов за сеном не было видно, будто сами собой под водой поднимались и опускались длинные вёсла. На корме сидела девчонка в платочке. Две низкорослые коровы жевали сено и помахивали хвостами. Непонятно, как лодка могла выдерживать такой груз. На всякий случай ребята подбавили газу и проскочили мимо, не оглядываясь, — не хотелось никаких разговоров, а ещё пуще того, встретить знакомых.
В полдень показались скалы, похожие на Борсей и Крест. Они стояли, как ворота. Это было Донгинское ущелье. Моторка прошла под берегом, и дробный рокот мотора долго ещё висел над рекой. Впереди, у подножия утёсов, река пенилась седыми гребешками. И это уже не мотор стучал — это шумел порог Похмельный.
Серёга был бледен. Он то вставал, то садился, вертел головой, отыскивая по берегам известные ему приметы. Отец много раз говорил ему, что на Туроке посреди каждого порога обязательно есть проход. Он узок, опасен, и его не легко найти. Серёгино беспокойство передалось Гриньке. Только Люська была всем ужасно довольна. Да ещё спокоен был мирно дремавший Карат.
Хорошо, что на пути встретился островок — маленький, чуть больше болотной кочки. Серёга выпрыгнул и, придерживая лодку верёвкой, постоял немного, вглядываясь в реку. Затем протащил лодку к нижнему концу островка, прыгнул в неё и схватился за вёсла.
Проскочили шиверу — буруны, кипящие на мелководье перед порогом. И тут началось… Лодку швырнуло в воздух, затем она шлёпнулась на воду, и клочья пены полетели в лицо. Карат забился под скамейку, а Серёга кричал что-то, но ни Гринька, ни Люська не слышали его. Гринька не столько услышал, сколько догадался — черпак! Он с трудом оторвал руку от борта и схватил черпак. Теперь он всем телом чувствовал гуденье лодки. Она могла не выдержать и развалиться. Могла опрокинуться. Могла просто подпрыгнуть и выкинуть пассажиров. И ничего уже нельзя было изменить. Течение увлекало лодку туда, где ещё выше и круче кипели между чёрными камнями волны, а вода гремела, как неутихающий взрыв.
Серёга, сцепив зубы, тяжело ворочал вёслами, стараясь удержать лодку вдоль течения. Гринька вычерпывал воду, захлёстывающую борт. Обмирая, он смотрел через голову Серёги: скоро ли это кончится? И глазам своим не поверил: на носу лодки, ни за что не держась, стояла Люська в своём красном, как огонёк, платьишке. Когда лодка подпрыгивала — подпрыгивала и она. Когда нос зарывался в волну, пена захлёстывала голые Люськины ноги. А лодку несло самой серединой порога, вскачь по белым водяным буграм… Казалось, всё это длится бесконечно, хотя на самом деле не прошло и минуты, когда лодку перестало швырять и мягко закачало на шивере. Бледный Серёга поднялся, схватил Люську за косу и дал ей тумака.
— Дура, — сказал он и стал стягивать рубаху, насквозь мокрую, так же, как и штаны.
Глядя на Серёгу, разделся и Гринька, сразу же стиснутый ледяным ветром, плотным, как компресс.
А Люська, потирая шею, сказала, улыбаясь:
— Кто не трусил, тот сухой.
Так был пройден Похмельный, потом Бражный.
И снова тянулись берега, нетронутые, безлюдные. После Донги на островах встречались иногда приземистые постройки, стога сена, бродили лошади и коровы, которых никто не пас: ничто им тут не угрожало, удрать было некуда. И опять на десятки километров — ни дыма, ни столба, ни тропинки. Так добрались до Шамана.
10
Среди ночи Серёга разбудил Гриньку, передал дежурство. Люську от дежурства освободили.
— Пойдёшь серединой, — сказал он. — Острова обходи подальше, а то на мель сядем.
Он завернулся в полушубок и уснул.
Гринька честно не спал. Вести лодку при лунном свете было легче, чем в сумерках, когда всё расплывчато, нечётко, когда сбивают с толку полосы тумана. Лодка слушалась, Гринька держался фарватера, как было велено, и носом не клевал, хотя потом его и пытались обвинить в этом. Но в первую очередь виноват был, конечно, Серёга, знавший эти места больше по чужим рассказам. Нетрудно было ошибиться…
Неизвестно, что там произошло, — может, уши заложило, а может, он на минуту прикорнул, но рёва Шамана Гринька сразу не расслышал. Он очнулся, когда лодку уже закачало. Ещё не поздно было повернуть к берегу, но Гринька растерялся и стал расталкивать крепко спящего Серёгу. На это и ушли последние драгоценные секунды. Когда Серёга проснулся, было поздно. Лодка с размаху боком налетела на камень, перевалилась через него, налетела на другой, и даже здесь, среди непрерывного грома, было слышно, как хрустело дерево…
Полная воды, теперь она стояла среди скользких чёрных камней, блестевших под луной, а вокруг бурлила чёрная вода. Попытки вычерпать воду ни к чему не привели: воды не становилось меньше. Просто сейчас не было видно, что лодка треснула пополам. Мотор лежал в стороне, а винта и в помине не было — срезало начисто.
Ребята выбрались на большой плоский камень. Испуганные, ошарашенные спросонок, они даже не поняли, какой избежали опасности. Полушубок уцелел у одной Люськи, а Серёга и Гринька остались в чём были. Турока вымыла из лодки всё, что могло уплыть. Единственное, что удалось спасти, — это спиннинговые удилища, застрявшие под сиденьями. Больше у них ничего не уцелело. И ничего не оставалось делать, как сгрудиться и ждать рассвета в надежде на случайных рыбаков. Идти по скользким камням, по бегущей воде, обманчивой и неверной от лунного блеска, было верной гибелью.
Люська одеревеневшими пальцами расстегнула мокрый полушубок, стянула его с себя, накинула сверху на Гриньку и съёжилась вся, прижавшись к нему. С другой стороны к нему пристроился Серёга, и все они вместе облепили Карата. Так, сидя на корточках, они дрожали, пока не зашевелился Серёга.
— Брёвна! — крикнул он вдруг. — Брёвна, ребята!
— Что?
— Брёвна, говорю! Не понимаете, что ли? Видали, сколько брёвен?
Ободранные, изжёванные каменными челюстями порога, повсюду торчали концы брёвен.