Страница 7 из 68
Неожиданно он вскочил и ринулся в ванную. То ли ему понадобилось в туалет, то ли он почувствовал, что его вырвет.
— Не беспокойся по поводу Цинтии, Том, — сказал Эд мягко. — Мы ведь живем с ней здесь, — в смысле, в Лондоне. Она года три уже ведет себя тихо. С тех пор, как порвала с Бернардом. Или он порвал с ней.
— Она счастлива? У нее кто-нибудь есть?
— О, да, она вроде бы нашла себе приятеля.
Вернулся Бернард. Том налил себе скотч, Бернард выбрал перно, а Эд не стал пить ничего. Он сказал, что боится, так как принял успокоительное. К пяти часам Том выяснил или обновил в памяти кое-какие подробности, в том числе о греческом городе, где Дерватта видели в последний раз почти шесть лет назад. Если Тома спросят, он должен сказать, что покинул Грецию под чужим именем, устроившись смазчиком и маляром на греческий танкер, направлявшийся в Веракрус.
Пальто они позаимствовали у Бернарда: оно было более старым, чем плащ Тома или что-либо из гардероба Джеффа. Том с Эдом отправились в галерею, оставив Бернарда в студии, куда все они должны были вернуться.
— Господи, он как в воду опущенный, — сказал Том, когда они вышли на улицу. Он шагал тяжело, как бы с трудом. — Надолго ли его хватит?
— Не суди по сегодняшнему дню. Он всегда сам не свой во время выставок. Он вытянет.
Ну да, Бернард — рабочая лошадка, подумал Том. В то время как Эд и Джефф процветали и наслаждались жизнью, Бернард всего лишь писал картины, которые давали им эту возможность.
Том резко дернулся в сторону от автомобиля, забыв, что тут ездят по левой стороне дороги.
— Великолепно, — улыбнулся Эд. — Так и продолжай.
Они дошли до стоянки и сели в такси.
— А этот… смотритель галереи… — как его зовут? — спросил Том.
— Леонард Хейуорд. Двадцать шесть лет. Гомик с головы до пят, пасется в магазине женской одежды на Кингз-роуд. Но он в порядке. Мы с Джеффом посвятили его в наши дела. Пришлось. Так спокойнее — он не станет возникать или шантажировать нас, после того как подписал договор, что будет присматривать за галереей. Мы платим ему неплохо, и все это его развлекает. К тому же он иногда добывает для нас выгодных покупателей. — Эд посмотрел на Тома и улыбнулся. — Не забывай подпускать побольше просторечий. Я помню, у тебя это хорошо получается.
3
Эд Банбери позвонил у небольшой темно-красной двери с задней стороны здания. Том услышал, как в замке поворачивается ключ, и дверь открылась. На пороге стоял, улыбающийся во весь рот Джефф.
— Том! Это потрясающе! — прошептал он.
Они прошли по короткому коридору и оказались в уютном офисе, где был письменный стол с машинкой, книги и ковер кремового цвета, покрывавший весь пол от стены до стены. К стенам были прислонены картины и папки с рисунками.
— Просто не могу тебе передать, как классно ты выглядишь, — вылитый Дерватт! — воскликнул Джефф, хлопнув Тома по плечу. — Надеюсь, борода у тебя от этого не отвалится.
— Даже ураган ее не оторвет, — усмехнулся Эд.
Джефф Констант пополнел, цвет лица у него был здоровый, хотя, возможно, это объяснялось искусственным загаром. Его синий в черную полоску костюм был с иголочки, манжеты украшали квадратные золотые запонки. Том заметил небольшую накладку у него на макушке, где, Том знал, должна была образоваться уже немалая лысина. Через закрытую дверь, ведущую в галерею, доносился глухой гул толпы, из которого вдруг взмыл вверх женский смех. Словно выпрыгнувший из волны дельфин, подумалось Тому. Впрочем, сейчас было не до поэтических метафор.
— Шесть часов, — объявил Джефф, поглядев на часы и блеснув золотой запонкой. — Я сейчас шепну кое-кому из пишущей братии, что Дерватт приехал. Поскольку это все-таки Англия, то надеюсь, не будет…
— В Англии? Чего-то не будет? — сострил Эд.
— …не будет столпотворения, — закончил Джефф. — Я за этим прослежу.
— Садись, — предложил Тому Эд, указав на стул возле развернутого углом письменного стола. — Или стой, если предпочитаешь.
— Этот… Мёрчисон здесь? — спросил Том.
Улыбка, приклеившаяся к лицу Джеффа, стала еще шире и напряженнее.
— Да, конечно. Ты еще увидишься с ним, но после прессы. — Джефф явно нервничал и хотел добавить еще что-то, но передумал и вышел из комнаты, заперев за собой дверь на ключ.
— Вода есть где-нибудь? — спросил Том.
Эд показал ему маленькую ванную, спрятанную за раздвижной секцией книжного стеллажа. Том поспешно глотнул воды, а когда вернулся в комнату, два представителя прессы уже входили туда вместе с Джеффом. Лица их застыли от любопытства и удивления, и выражение на них было почти одинаковым, хотя одному из репортеров было за пятьдесят, а другому меньше тридцати.
— Разрешите представить вам мистера Гардинера из “Телеграфа”, — сказал Джефф. — Дерватт. А это мистер…
— Перкинс, — произнес молодой. — “Санди Таймс”.
Не успели они обменяться рукопожатием, как в дверь постучали. Том прошел, сутулясь, к столу, почти как ревматик. Единственная лампа находилась у дверей в галерею, футах в десяти от него. Но Том заметил, что у Перкинса была с собой вспышка.
Джефф впустил еще четырех мужчин и женщину. Пуще всего в данной ситуации Том боялся женских глаз. Ее представили как мисс Элинор Такую-то из “Манчестер как-то там”.
И сразу со всех сторон посыпались вопросы. Хотя Джефф и предложил задавать их по очереди, никто не обратил на его просьбу внимания, каждому хотелось выяснить все, что его интересовало.
— Вы собираетесь прожить в Мексике всю жизнь, мистер Дерватт?
— Мистер Дерватт, для нас это настоящий сюрприз. Что побудило вас приехать в Лондон?
— Без “мистера”, пожалуйста, — произнес Том сварливо. — Просто Дерватт.
— Вы удовлетворены своими последними работами? Считаете ли вы, что они лучше прежних?
— Дерватт, вы живете в Мексике один? — спросила Элинор Такая-то.
— Да, один.
— Вы не скажете, как называется ваша деревня?
Вошло еще трое мужчин, Том услышал, как Джефф велел кому-то подождать за дверьми.
— Что я вам точно не скажу, так это название своей деревни, — медленно произнес Том. — Это было бы неблагодарностью по отношению к ее жителям.
— Дерватт, а что… Ой!
— Дерватт, некоторые из критиков говорят… Кто-то барабанил кулаками в дверь. Джефф постучал кулаком с этой стороны и крикнул:
— Пожалуйста, успокойтесь! Позже!
— Некоторые из критиков…
Дверь стала трещать, и Джефф подпер ее плечом. Увидев, что дверь не поддается, Том обратил невозмутимый взор на спрашивающего.
— Критики говорят, что ваши картины напоминают тот период Пикассо, когда он увлекся кубизмом и стал расчленять лица и формы.
— У меня нет периодов, — сказал Том. — У Пикассо — есть. И поэтому на него невозможно навесить ярлык, если бы кому-нибудь вдруг захотелось. Нельзя сказать “Я люблю Пикассо”, потому что он многолик. Пикассо играет. Пускай. Но, играя, он разрушает то, что могло бы сделать его… истинной и цельной личностью. Вы можете сказать, кто такой Пикассо — как личность? Репортеры усердно строчили.
— Какая картина из тех, что здесь выставлены, ваша любимая? Вы можете назвать какую-нибудь?
— У меня нет… Нет, я не могу выбрать какую-то одну картину и сказать, что она любимая. Спасибо. — (Интересно, Дерватт курил? А, какая разница?) Том достал “Крейвен-Эй” Джеффа и прикурил от лежавшей на столе зажигалки, прежде чем два репортера успели подскочить со своими. Он чуть подался назад, боясь, как бы их пламя не подпалило ему бороду. — Возможно, кое-какие из моих старых работ можно назвать любимыми. “Красные стулья”, например, или “Падающая женщина”. Увы, они проданы. — Это название вдруг всплыло откуда-то в памяти Тома в последний момент. Такая картина действительно существовала.
— А где она? — спросил кто-то. — Я не видел ее, но название знакомое.
Том стыдливо потупился, как мог бы это сделать затворник, и не сводил глаз с блокнота на столе Джеффа.