Восхождение самозваного принца

Де'Уннеро подпрыгнул и в полете дважды ударил ногами по крыше одной из хижин. Он бесшумно приземлился и, подавшись корпусом вперед, стал молотить руками по крепким бревнам, разнося дерево в щепы, сдирая кожу на пальцах и разбивая костяшки. Он чувствовал резкую боль, но не останавливался, продолжая со всей силой бить по стене, словно разрушая ее, он мог получить освобождение от внутреннего проклятия и избавиться от власти тигра-оборотня.

Пальцы Де'Уннеро были разбиты, боль пронзала плечи, а он все бил и бил по стене. Так могло бы продолжаться еще долго, если бы он вдруг не почувствовал внутреннего призыва. Он ощутил знакомую нарастающую силу. Ярость и гнев грозили превратить его в хищного зверя, в безжалостное чудовище, способное лишь убивать.

Маркало Де'Уннеро сразу же прекратил удары, изо всех сил стремясь сохранить свою власть над тигром и не дать ему вырваться наружу. Пошатываясь, он попятился, пока не уперся спиной в стену противоположной хижины. Тогда он сполз на землю, крепко обхватил грудь руками и скрестил ноги. Де'Уннеро закричал, отрекаясь от тигра-оборотня, а по сути — отрекаясь от самого себя и всей своей жизни.

Через какое-то время бывший абеликанский монах поднялся на ноги. Собственные раны его не волновали; он знал, что ко времени возвращения охотников следы от них почти полностью исчезнут. Де'Уннеро вернулся к своим обычным делам, но выполнял только самые неотложные, поскольку разум без конца возвращался к тому, что случилось с ним только что. Ведь он едва не поломал жизнь, которую обрел в деревне Миклина, и хотя по меркам Де'Уннеро здешнее прозябание вряд ли можно было назвать жизнью, судьба не баловала его возможностью выбора.

Он бесцельно слонялся по деревне почти весь день. Потом взгляд его упал на поленницу. Дрова никогда не бывали лишними, и, хотя время близилось к вечеру, Де'Уннеро решил пойти в лес и свалить несколько деревьев.

Обычно он не любил покидать деревню в предвечерние часы. В это время лес оживал. Вокруг деревни бродило слишком много разного зверья и прежде всего оленей — излюбленной добычи тигра-оборотня. В другой день бывший монах ни за что не пошел бы в лес. Но сегодня ему было нужно что-то доказать самому себе.

По земле тянулись длинные тени. Наступавшие сумерки размывали их края, превращая четкие узоры в бесформенные пятна. Де'Уннеро заметил высохшее дерево и с разбегу ударил его ногой. Дерево рухнуло. Он приподнял ствол, намереваясь оттащить его в деревню, до которой было всего несколько сот ярдов. Бывший монах не успел пройти и одного ярда, как его ноздри уловили запах. Он бросил дерево и пригнулся к земле, втягивая воздух. Все его чувства необычайно обострились.

Внимание Де'Уннеро привлекла какая-то тень, мелькнувшая сбоку. Он повернулся, сознавая, что в спокойном человеческом состоянии никогда бы ее не заметил. Это означало только одно: тигр-оборотень выбирался наружу, привлеченный самым сладостным для него запахом.

Самка оленя, казалось, не замечала присутствия Де'Уннеро. Она беззаботно щипала траву, потом стала обкусывать листья с нижних ветвей клена, помахивая коротким белым хвостиком.

Как легко было бы для Де'Уннеро уступить притязаниям тигра-оборотня и позволить своему человеческому телу преобразиться в тело хищника. Всего лишь один прыжок отделял его от нежного оленьего мяса. В считанные секунды он сумел бы повалить олениху на землю и прикончить ее ударом сильной лапы. А потом… потом его ожидала бы теплая кровь и удивительно вкусное мясо.

— А после этого я вернусь в деревню, чтобы продолжить «ужин» и запить оленью кровь человеческой? — громко спросил себя бывший монах, буквально взвыв от собственной слабости.

Самка оленя испуганно отпрыгнула и исчезла в зарослях.

Дальше предстояло перенести самое трудное. Убежавшее животное наполнило ноздри Де'Уннеро непередаваемым ароматом страха. Тигр-оборотень мгновенно почуял этот аромат. Он прыгнул, намереваясь прорваться сквозь сдерживавшие его оковы, подмять все человеческое, что еще оставалось в Де'Уннеро, и дать волю темным звериным инстинктам.

Но бывший монах был готов к этой внутренней схватке и в особенности — к ее кульминационному моменту. Он стиснул кулаки, прижал руки к бокам и стал негромко и протяжно выть, всем своим существом отрекаясь от тигра и сопротивляясь ему.

Запах страха растаял в воздухе, и натиск тигра-оборотня постепенно ослабел.

Маркало Де'Уннеро глубоко втянул в себя воздух, потом подхватил дерево и двинулся в направлении деревни. Эта победа принесла ему определенное удовлетворение, хотя, по правде говоря, ничего особенного он не совершил. Так, маленькое сражение на заранее подготовленной территории. А как бы он повел себя, если бы олениха выскочила перед ним неожиданно? Если бы, допустим, это случилось в деревне, в то самое время, когда он давал выход своей ярости? И какими были бы его действия, если на месте оленьей самки оказался бы медведь, злобная росомаха или, что еще хуже, другой человек? И не просто человек, которого можно заставить убраться раньше, чем зверь внутри потребует выхода, а опытный воин?

Сумел бы он и тогда одержать верх над тигром-оборотнем?

Маркало Де'Уннеро прекрасно знал: нет, не сумел бы. Его нынешняя победа была чисто символической; он немного потешил уязвленное самолюбие, не более того.

Часть охотников уже вернулись в деревню и, когда Де'Уннеро появился там со стволом дерева на плече, закричали, что он опаздывает с ужином. Один из них швырнул ему убитого дикого гуся.

В ноздри вновь ударил запах крови, но теперь Де'Уннеро был просто Бертрамом Далем, деревенским дровосеком и поваром.

Он молча взял гуся и отправился готовить ужин.

ГЛАВА 4

СЛАВА И БЕССМЕРТИЕ

— А я наблюдал за тобой, — объявил Эйдриан, когда им с Бринн удалось остаться наедине в лесу за пределами Кер'алфара.

Девушка посмотрела на него с любопытством. Каковы бы ни были ее чувства, внешне она оставалась совершенно невозмутимой. Казалось, ни хвастливый тон Эйдриана, ни скрытый намек на то, что он узнал какой-то из ее секретов, совершенно не волновали, да и не могли волновать тогайранку.

— Я говорю о той ночи, когда ты на скаку стреляла из лука по мишеням, — пояснил мальчик.

При этих его словах темные глаза Бринн сердито вспыхнули.

— Я каждый день по нескольку часов упражняюсь в своем джона-чук клей, то есть в тилквест-мартиал, — ответила она, назвав искусство стрельбы из лука на скаку сначала по-тогайрански, а затем на языке эльфов. Спокойствие вновь вернулось к девушке. — Большинство воинских приемов тогайранцев связано со стрельбой из лука на полном скаку. И потом, насколько я знаю, эльфы не делают такой уж тайны из этих испытаний.

Со стороны казалось, что ей скучно объяснять простые вещи глупому мальчишке.

Однако Эйдриан пропустил ее слова мимо ушей; он давно научился распознавать истинное состояние тех, кто находился рядом с ним. Невозмутимость Бринн была не более чем уловкой.

— Я видел тебя ночью, на поле, — продолжал он. — На шесть мишеней они дали тебе всего восемь стрел и не совсем справедливо оценили один из твоих выстрелов.

По смуглому лицу тогайранки промелькнула едва заметная тень, а глаза вновь вспыхнули сердитым блеском.

— Эльфы знают, что ты подглядывал? — тихо спросила она.

Эйдриан равнодушно пожал плечами, словно это обстоятельство его совершенно не волновало. Но теперь Бринн удалось сбить с него мальчишескую спесь. Придав своему голосу бесстрастное выражение, она сказала:

— Если и не знали, то знают теперь. Мы с тобой давно поняли, что почти любое наше слово, сказанное в пределах Эндур'Блоу Иннинес, почти любой наш поступок становятся известными эльфам. Не исключено, что и сейчас кто-то из них уже спешит передать твои слова госпоже Дасслеронд.

Самодовольная улыбка сползла с губ мальчика.

— Эльфы не говорили, что мне нельзя видеть твое испытание, — попытался возразить он.

Тогайранка только улыбалась, удивляясь странному несоответствию между обликом и мышлением юного Эйдриана. Он, несомненно, превосходил ее в воинском искусстве; скромная Бринн признавала это с готовностью. Своими успехами он вообще превосходил всех рейнджеров прошлого, включая и своего легендарного отца. Вот уже несколько лет, как он одерживал верх в каждом тренировочном поединке между ними. Более того, в свои неполные четырнадцать этот мальчик был способен на равных померяться силами со многими эльфами, что изрядно их удивляло. И дело было вовсе не в том, что они считали себя непобедимыми. Едва ли не каждый рейнджер, готовый покинуть Эндур'Блоу Иннинес и отправиться в большой мир, тоже мог на равных противостоять почти каждому из эльфов, поскольку люди превосходили их как ростом, так и физической силой. Но, во-первых, Эйдриан еще не закончил обучение, а во-вторых, он все еще был очень юн. И его мышцы были мышцами подростка. Эльфы впервые проигрывали человеку, поскольку он проворнее их владел мечом и был более изощрен в приемах его применения. Бринн знала, что владеет мастерством верховой езды лучше Эйдриана, а в стрельбе из лука они обладают одинаковым мастерством. Она не хуже него умела выслеживать диких зверей и незаметно подкрадываться к ним. Однако во всем остальном, из чего складывалось обучение рейнджера — от способности быстро бегать и умения добывать огонь до сражения на мечах, — ее приятель, который был моложе на целых пять лет, не знал себе равных.