Дух демона

— Но то была поистине судьбоносная ночь, — продолжал размышлять Браумин Херд. Ведь если бы Эвелин не был свидетелем гибели парусника, он так и остался бы верным и преданным служителем настоятеля Маркворта. И если брат Эвелин действительно сыграл решающую роль в грандиозных событиях на севере, то в тисках каких темных сил пребывал бы сейчас мир, если бы этот монах не покинул стены Санта-Мир-Абель?

Браумин Херд запустил пальцы в свои жесткие курчавые волосы. Мать часто твердила ему, что все имеет какую-то цель. Все происходит по какой-то причине. Жизнь Эвелина Десбриса блестяще подтверждала эти слова.

Он оторвался от окна и продолжил путь по коридору, двигаясь тихими, но быстрыми шагами. Большинство монахов в это время спали. Для братьев младших ступеней подобное было обязательным, а для более старших — желательным. Однако братья девятого и десятого года обучения могли распоряжаться временем по своему усмотрению, особенно если были заняты важными делами вроде переписывания отрывков из древних текстов или, с усмешкой подумал Браумин, составлением заговоров против отца-настоятеля. Ему тоже хотелось как можно скорее улечься спать: ведь вставать придется с рассветом. И почти сразу — в путь. В долгий и опасный путь.

Из-под двери кельи Виссенти Мальборо пробивалась полоска света. Браумин осторожно постучал. Он старался не разбудить кого-либо из обитателей соседних келий. Не хватает только, чтобы его здесь увидели.

Дверь открылась, и Браумин проскользнул в келью.

Брат Виссенти Мальборо, невысокий худощавый человек с беспокойными черными глазками и вечной щетиной на конопатом лице, поспешно закрыл за пришедшим дверь. Ну вот, опять он потирает руки, — отметил про себя Браумин. Брат Виссенти, наверное, был самым нервозным из всех, кого он знал. Этот странный монах вечно потирал руки и постоянно наклонял голову, словно ожидая удара.

— Вы отправитесь туда и оба погибнете, — вдруг резко произнес Виссенти своим скрипучим голосом, более подходящим белке или бурундуку, нежели человеку.

— Мы вынуждены ехать, — сказал Браумин. — Но, думаю, всего лишь на месяц; самое большее — на два.

— Если отец-настоятель что-то замыслил, вы не вернетесь, — сказал Виссенти и тут же втянул голову в плечи, обернулся и приложил палец к выпяченным губам, будто каждое упоминание о настоятеле Маркворте грозило обернуться появлением целой толпы стражников.

Браумин Херд даже не пытался спрятать усмешку.

— Если бы отец-настоятель хотел открыто выступить против нас, он бы давным-давно сделал это, — заключил он. — Остальные нас не боятся.

— Зато они убоялись Эвелина, — возразил Виссенти.

Они возненавидели Эвелина за похищение камней, — поправил его Браумин. — Не говоря уже об убийстве магистра Сигертона. А наш настоятель возненавидел Эвелина за то, что тот вместе с камнями похитил и его репутацию. Если Маркворт отойдет в мир иной, так и не сумев вернуть камни, то последующие поколения монахов Абеликанского ордена сочтут время его правления темным пятном в истории нашего монастыря. Вот чего страшится старик, а вовсе не того, что брат Эвелин поднимет мятеж.

Разумеется, брат Виссенти все это слышал уже не раз. Он покорно поднял руки и прошмыгнул к своему столу.

— Однако я не преуменьшаю опасности для себя и для магистра Джоджонаха, — сказал ему Браумин Херд, пристраиваясь на краешке маленькой и тесной койки Виссенти.

— В этих условиях нельзя преуменьшать и ответственности, ложащейся на твои плечи, мой друг.

Взгляд Виссенти был исполнен неподдельного ужаса.

— У тебя есть союзники, — напомнил ему Браумин Херд.

Виссенти хмыкнул.

— Горстка новичков первого и второго года обучения?

— Которые потом станут учениками девятого и десятого годов, — твердо ответил Браумин. — И которые в дальнейшем станут безупречными, равно как и ты, если в тебе достанет благоразумия, в определенный срок достигнешь уровня магистра.

— Под благотворным влиянием отца-настоятеля Маркворта, которому известно, что я дружен с тобой и магистром Джоджонахом, — с прежним сарказмом ответил брат Виссенти.

— Отец-настоятель единолично не решает эти вопросы, — ответил брат Браумин. — Пока ты сохраняешь усердие в своих ученых занятиях, твое продвижение, по крайней мере до уровня магистра, является делом предрешенным. Если бы Маркворт пошел против установленного порядка, это вызвало бы неудовольствие в других монастырях. Да и у нас многим магистрам подобное не понравилось бы. Нет, он не в состоянии лишить тебя повышения.

— Зато в его власти услать меня куда-нибудь подальше, — не сдавался брат Виссенти. — Скажем, отправить в Сент-Ронтельмор, в пекло песков Энтеля, или, хуже того, — назначить капелланом войск береговой охраны в такую дыру, как Пирет Данкард. И буду я гнить там на острове в самом центре залива Короны!

Браумин Херд не стал возражать. Он лишь пожал плечами, словно все это не имело значения.

— Но и там ты останешься верен своим убеждениям, — спокойно сказал он. — И там ты сохранишь в своем сердце наши упования на лучшие порядки в Абеликанском ордене.

Брат Виссенти вновь стал потирать руки, затем вскочил и заходил по келье. Он понимал, что должен бы удовлетвориться ответом друга, поскольку пока они не вольны сами решать свою судьбу. Но Виссенти казалось, что мир для него начал вдруг вращаться гораздо быстрее, как будто события пошли теперь сплошной чередой, не оставляя времени на обдумывание его собственных поступков.

— А что я буду делать, если вы не вернетесь? — со всей серьезностью спросил он.

— Будешь хранить истину в своем сердце, — без колебаний ответил брат Браумин. — Ты продолжишь беседы с теми из младших братьев, кто разделяет наши взгляды. Будешь бороться за их умы, противостоять неизбежному их стремлению приспособиться к общепринятым догмам ордена, о которых они узнают по мере своего восхождения по ступеням. Только этого всегда требовал от нас магистр Джоджонах, и этого же, наверное, потребовал бы от нас и брат Эвелин.

Брат Виссенти остановился и долгим суровым взглядом посмотрел на Браумина Херда. Он безоговорочно сознавал правоту друга, ибо верил так же, как верил брат Браумин, магистр Джоджонах и некоторые братья помладше, что дух Эвелина живет в нем.

— Благочестие, достоинство, бедность, — произнес слова Абеликанской клятвы Браумин Херд. Когда брат Виссенти кивнул в знак согласия, он произнес еще одно слово, тайно добавленное магистром Джоджонахом и отвечавшее сути деяний Эвелина: — Милосердие.

Не было ни торжественных проводов, ни всеобщего оповещения об отъезде. Караван из шести повозок тихо и незаметно выехал за ворота Санта-Мир-Абель. В каждой из четырех повозок разместилось по пять монахов. Пятая повозка везла всю провизию каравана, и, кроме двоих возниц, в ней не было никого. Шестая повозка (на самом деле она была второй по счету) также управлялась двумя возницами. В ней ехал магистр Джоджонах вместе с картами и путеводителями.

Трое монахов, включая брата Браумина, расположились в заднем конце четвертой повозки и погрузились в работу с самоцветами. Сейчас они пользовались преимущественно кварцем, хотя у одного из безупречных в руках находился и гематит. Кварц позволял видеть на большом расстоянии и следить за местностью, по которой они ехали. Если что-то вызывало хотя бы малейшее подозрение, безупречный пользовался силой гематита, чтобы направить в то место свой дух и произвести дополнительную разведку. Трое этих монахов были глазами и ушами всего каравана. Они должны были уберечь повозки от любых превратностей. Каждый их промах или недочет вполне мог обернуться для участников экспедиции сражением, которое им пришлось бы вести еще задолго до того, как они покинут так называемые обжитые земли Хонсе-Бира.

Они ехали все утро, двигаясь на северо-запад по дороге, ведущей в Эмвой — портовый городок, отделенный от Палмариса широким проливом Мазур-Делавал. В обычных условиях столь внушительный караван направился бы на юго-запад, в Урсал, где имелись мосты, поскольку паромная переправа между Эмвоем и Палмарисом была не в состоянии перевезти за один раз все повозки. Однако у монахов имелись свои маршруты путешествия. Их путь в Барбакан должен был быть как можно прямее и короче, а магические камни давали им для этого немало возможностей.