Губернские очерки

[54]…придерживался старины… – то есть принадлежал к старообрядцам.

[55] Зенон – основатель стоической философии в древних Афинах; отличался простотой жизни и умеренностью материальных требований.

[56] Вот им дали сходы, дали свой суд… – В 1838 г., вслед за образованием министерства государственных имуществ, для государственных крестьян и так называемых свободных хлебопашцев были учреждены сельские общины (самоуправляющиеся хозяйственно-административные единицы, составлявшие часть волости). Для каждой общины были установлены: а) сельское начальство – для управления обществом, б) сельский сход – для общественных дел и в) сельская расправа – для судебных дел. На помещичье-крепостных крестьян эти «институты» сельского управления и самоуправления не распространялись.

[57] Говорят также некоторые любители просвещения… – Ретроградные рассуждения «озорника» о «грамотности» и «просвещении» являются памфлетным откликом Салтыкова на нашумевший «поход» В. И. Даля против распространения среди народа "грамотности без просвещения". Первая из ряда статей Даля на эту тему, которая и имеется здесь в виду, появилась в третьей книжке славянофильского журнала "Русская беседа" за 1856 г. ("Против грамотности или по поводу ее").

[58] И после этого говорят и волнуются, что чиновники взятки берут! Один какой-то шальной господин посулил даже гаркнуть об этом на всю Россию. – Насмешка над шумевшей в сезон 1856–1857 гг. пьесой гр. В. А. Соллогуба (1813–1882) «Чиновник». Герой ее – идеальный чиновник Надимов – провозглашал, что "надо исправиться, надо крикнуть на всю Россию, что пришла пора, и действительно она пришла, искоренить зло с корнями".

Собранные в этом разделе зарисовки «талантливых натур» или «провинциальных Печориных» современная Салтыкову, да и позднейшая критика склонна была рассматривать в качестве вариаций на хорошо известную в литературе тему «лишних людей». В действительности, однако, связь, существующая между этими двумя группами типических образов современников «сороковых» и «пятидесятых» годов, совсем иная. Герценовский Бельтов, тургеневский Рудин и другие «лишние люди» 40-х годов воплощали образ передового современника. «Лишние люди» конца 50-х годов, когда в духовной жизни страны начался период «бури и натиска» разночинцев-плебеев, когда центральную роль стали играть «практика», а не «умозрение», «политика», а не «эстетика», «материализм», а не «идеализм», воспринимались демократическим лагерем как вредный анахронизм. Для Салтыкова современный ему «лишний человек» стал объектом резкой критики и отрицания.

Изображением "лишнего человека" в "Талантливых натурах" Салтыков начал свой художественный суд писателя-демократа над исчерпанным до дна и утратившим – в новых исторических условиях – свое прогрессивное значение, а значит, и право на существование, образом, идеализировавшим элементы праздности, мечтательности и пассивности в общественном поведении.

В начале рассказа «Корепанов» – начало это является, по существу, вступлением ко всему разделу – Салтыков дает такую классификацию «талантливых натур»: «Одни из них занимаются тем, что ходят в халате по комнате и от нечего делать посвистывают ; другие проникаются желчью и делаются губернскими Мефистофелями ; третьи барышничают лошадьми или передергивают в карты ; четвертые выпивают огромное количество водки; пятые переваривают на досуге свое прошедшее и с горя протестуют против настоящего ». Таким образом, все обозначенные во вступлении «сорта и виды» «провинциальных Печориных» нашли воплощение в главных действующих лицах четырех рассказов раздела.

Салтыковская критика "талантливых натур" – критика, направленная против всего дворянского класса, разоблачавшая несостоятельность надежд на его образованную часть, как на возможную силу общественного прогресса, – привлекла пристальное и глубоко сочувственное внимание Чернышевского и Добролюбова. В своих статьях об «Очерках» первый из них дал развернутый анализ образа Буеракина, второй – трех остальных образов.

[59]…не обладая живыми… началами, необходимыми для примирения… – Речь тут идет, разумеется, не о примирении с существовавшей социальной действительностью (в смысле ее принятия), а о средствах и способах устранения ее противоречий, борьбы с ее дисгармоничностью.

[60] Семен Семеныч Фурначев. – Этот бегло зарисованный персонаж вскоре превратился в одно из главных действующих лиц пьесы Салтыкова "Смерть Пазухина" (1857). По первоначальному плану пьеса должна была входить в цикл "Губернских очерков".

[61] Лузгин. – Для создания этой «артистической» разновидности "талантливой натуры" Салтыков воспользовался некоторыми чертами личности товарища своих детских и школьных лет Сергея Андреевича Юрьева (1821–1888) – известного впоследствии литературно-театрального деятеля.

[62]…незабвенная С***. – Рассказчик вспоминает о выдающейся балерине Екатерине Александровне Санковской (1816–1878). Демократически настроенная молодежь 40-х годов усматривала в ней, по свидетельству Салтыкова в "Пошехонской старине", "глашатая добра, истины и красоты", относила ее к "пластическим разъяснителям" "нового слова".

[63] Немврод – библейский образ неутомимого и отважного преследователя «беззаконий» – "ловца перед господом".

[64] Знать, забило сердечко тревогу! – строка из стихотворения Некрасова "Тройка".

[65] Ману-текел-фарес (обычная транскрипция первого слова "мене") – предсказание, которое, согласно библейской легенде, Валтасар, царь Вавилонский, получил о разделе своего царства и собственной гибели. Таинственные слова эти, значение которых было разгадано пророком Даниилом, начертила на стене перед пирующим царем невидимая рука.

[66] Момо – слова.

В ведении Салтыкова, как управляющего вторым отделением Губернского правления в Вятке, находилась забота о хозяйственном обеспечении тюрем и этапов губернии. Сверх того он был производителем дел Комитета о рабочем и смирительном домах. Так назывались предусмотренные законом разные формы и места лишения свободы за уголовные преступления.

Непосредственное соприкосновение с "темным и безотрадным миром" арестантских камер и железных засовов, встречи и беседы с заключенными дали Салтыкову не только запас внешних впечатлений и сюжетных материалов для изображения тюрьмы и ее обитателей – едва ли не первого в русской литературе ("Записки из Мертвого дома" Ф. М. Достоевского стали печататься с 1860 Г.). Личное общение с "царством острожного горя" способствовало укреплению Салтыкова в том его взгляде, который сформулировал в одной из своих записок в Вятке: "Борьбу надлежит вести не столько с преступлением и преступниками, сколько с обстоятельствами, их вызывающими". Мысль эта оказалась чрезвычайно плодотворной для него как для писателя. Примененные к широкой сфере общественных пороков самодержавно-крепостнического строя, она стала одной из основных идей "Губернских очерков". В непосредственном же изображении тюрьмы и ее обитателей эта мысль привела к резкому протесту против существовавших форм и методов уголовного наказания.

В "острожных рассказах" Салтыков продолжает свое «исследование» внутреннего мира простого русского человека. В образах людей из народа – и крестьянского парня, пережившего глубокую личную драму, и мужика-бедняка, пошедшего на преступление из-за ничтожной суммы, необходимой для оплаты подати, и многострадальной крепостной Аринушки – он показывает их прекрасные природные качества. В образах же арестантов из "чиновной породы", а также мещан и дворян представлены, напротив того, глубоко испорченные люди. Салтыков полностью лишает их своего авторского сочувствия.