Жизнь Штефана Великого

Кравчий нацедил вина в кубки, и его светлость Бирток снова пролил слезу, сочувствуя горестям брата.

Штефан продолжал, хмуря бровь.

— Если же его величество король не поймет всего этого и не даст себя уговорить, я умываю руки, как Пилат. Тогда уж вряд ли удастся мне удержать своих служилых и черный люд, познавших такое насилие, грабеж и погибель от рук христиан. Так пусть же узнает через тебя король, что если он желает мира, то должен немедля поднять войско и отступить тем же путем, которым пришел. Сие прошу тебя повторить его величеству дважды. Не хочу, чтобы страна была опустошена в новом месте, не то начнется новая война.

С этим недвусмысленным предупреждением и последовал Бирток-Воевода в Сучаву.

Была уже поздняя осень, лили бесконечные дожди, а осада стояла все на том же месте. Падеж коней продолжался; люди рыскали, словно волки, в поисках пищи по пустынной земле, с отвращением жевали корни, кору и глину. Среди православных волной ходили слухи, что татары собираются напасть на Червонную Русь; от благочестивых православных иноков, проникших в войско, стало известно, что королевские рейтары громили святые храмы и грабили драгоценную утварь и дорогие каменья. Такой король и впрямь достоин божьей кары. А им бы лучше бросить все да бежать за Днестр, защитить женщин и малых детей от ногайской грозы.

Бартоломей-Воевода застал короля в великой печали, вызванной осенней непогодью, голодом, терзавшим войско, и молчаливой скорбью ратников и вельможных панов. Так что Альбрехт не очень разъярился, услыша мирные предложения князя. Величественно встав, он в грозном раздумье прошелся перед воеводой, и милостиво решился, наконец, пощадить эту христианскую землю.

— Если твое величество изволит снять осаду — добавил Бирток-Воевода, я должен передать еще одну нижайшую просьбу паладина Штефана.

Снисходительно улыбаясь, король Альбрехт выслушал слова Биртока, затем повелел собрать на совет маршалов и других военачальников короны. Необходимо было спасти любой ценой престиж короля. Но вместе с тем осаду надо было снять сейчас же. Проделать возвратный путь по разоренным землям было немыслимо. Следовало пробиваться в Польшу через другие молдавские земли, где бы войско могло хоть как-нибудь прокормиться. Условие паладина приняли, но он сам рад будет не заметить нового пути польского войска, тем паче, что путь этот будет проделан с величайшей быстротой.

Сам воевода Бирток понял, что иначе поступить нельзя. Вскоре он догадался, что Штефан все заранее предвидел и принял меры, дабы по-своему завершить королевский поход в Молдавию.

19 октября трубы возвестили конец осады. Господарское знамя по-прежнему развевалось над крепостью. Вокруг была глухомань, руины и оставленный поляками хлам, на который равнодушно взирали со стен, опираясь на сулимы, защитники Сучавы. На заходе того же дня трубил рог, и верхняя стража сообщила, что с юга показались конники светлого князя Штефана-Воеводы.

В это же время молдавские военачальники двигали со всех сторон свои пешие и конные дружины, охватывая словно неводом отступавшее войско Альбрехта-короля. Наутро Штефан проехал верхом мимо крепости, но не остановился. Казацкие полки закрывали со стороны гор и равнины днестровские дороги.

Княжеские послы догнали Альбрехта в воскресенье на привале. Король уже свернул с прежнего пути, по которому клятвенно обещал Биртоку и мирному молдавскому посольству воротиться в Польшу. Люди Штефана попросили его держаться старой дороги. Так распорядился сам господарь: его величеству королю идти по тем же местам, по которым он шел в Молдавию, ибо ни народ, ни светлый князь не потерпят нового разорения. Его величество король исполнился гнева и отверг посольский совет. Войско нельзя уже поворотить с пути. Оно и так испытало немало лишений. И самое грозное повеление не могло бы его принудить отступать среди пепелищ, оставленных в начале сентября. А посему король распорядился ускорить марш войск в новом направлении. В понедельник полки пришли в движение. 26 октября в четверг пополудни они вступили в Козминскую пущу.

Сражение, тщательно продуманное Штефаном заранее, началось в тот же час. Для большого войска пройти пущу — эту исконную обитель зверей и полутеней, охватившую холмы, долины и крутояры, дремучие чащи и топи — дело большой трудности. Когда же войско измотано бескормицей и трудами, когда в нем бездействует закон ратного подчинения, то подобный переход чреват грозными последствиями. Старая и дикая Козминская пуща была хорошо знакома местным жителям, теперь они заполнили ее, словно готовясь к княжеской охотничьей потехе. На всех тропках, в тесных проходах, во всех буераках, на всех вершинах были лучники. Черный люд по своей древней привычке стоял дальше по ходу войска с топорами наготове, подстерегая врага. Когда на отряды, вступившие в лес, стали валиться деревья, заранее подпиленные лесниками господаря и укрепленные канатами, страх и нестроение воцарились в польской рати. Обратный путь был отрезан. Налетевшие со всех сторон молдавские конники рубили у входа в пущу замыкающие части ляхов. А в самом лесу неутомимые и проворные охотники секли отряды, оторванные от основного войска буковыми завалами. Это была беспощадная погоня, охотники разили ляхов у каждой логовины, у каждой излучины. Чужеземцы валились кучами, словно дичь, окрасив кровью своей болотца и речушки. Большая часть ратников, ища опасения, пробивалась вперед, от поляны к поляне, к выходу из леса, усеивая телами тропы и места коротких схваток. Закованные в латы гусары, выказывая величайшую храбрость, оберегали короля и пробивал ему путь к селу Козминскому. Молдавские конные дружины скакавшие по бокам и впереди, крепко схватились с остатками королевских отрядов. Они преследовали их до берегов Прута, дробя и уничтожая по частям. Штефановы скороходы побывали и на той стороне Прута и принесли весть, что на помощь королю спешат мазуры, отряженные каштелянами[123] порубежья. Господарь послал им тут же наперерез ворника бандура с конными панцирниками. Налетев на Мазуров сбоку у Шипинцев, ворник разгромил их; остатки поспешили в Польшу. Об этой подмоге Альбрехт узнал лишь тогда, когда ему поведали о гибели мазуров.

Так, покуда его величество пробирался в Снятину, польская армия, насчитывавшая к началу осени 80 тысяч воинов, была разгромлена. Ценой кровавых жертв она защитила короля и прикрыла его бегство. Уцелевших было так мало, что они глядели друг на друга во все глаза, не веря, что вырвались живыми из этого пекла. Многие видные люди и славные рыцари Польши сложили головы в том водовороте: братья Тинчинские и Николай, галицкий воевода, и Габриель из Моравита, и Хервор; а также братья Гротокы и Хомицкий, и Мурдельо. И много других. Никто и сосчитать не смог всех павших. А такие паны, как Тучинский, Збигнев Краковский, Брухацкий, Гарговицкий и другие попали к молдаванам в полон. Крестьяне ловили ляхов в лесных оврагах и связывали за волосы попарно: в то время ляшские папы, как и немцы, ходили с длинными волосами. Крепко надругались над ними молдаване, по грешному своему праву. Ходили по лесам, охотились арканами и балтагами на панов, ибо знали, что победа в руках Штефана: 26 октября в четверг, перед началом сражения, когда священники служили молебен у господарского знамени, Штефану-Воеводе привиделось над войском чудо: к нему на помощь великомученик Дмитрий спустился.

И стало в Сучаве известно о том, что его светлость господарь Штефан созывает в Николин-день всех воинов Молдавии в Хырлэу на великий пир.

После более чем торопливого отступления короля, воевода закрепил победу, отогнав от порубежья и разгромив последние остатки ляшской рати. Затем он отрядил свои конные дружины в погоню за королевским поездом, преследуя его до самого Львова. Наконец, осмотрел со своими ворниками и пыркэлабами ограбленные, разоренные и спаленные земли в Верхней Молдавии и отложил расплату до весны.

123

Каштелян — сановник в феодальной Польше, управляющий "гродом" (замком) и прилегающей округой.