Князь Владимир [=Выбор]

– Давай. Прикрою тебя от директора, если что.

Володя благодарно кивнул и тихо выскользнул из комнаты. Куратор, похоже, предупредил пост на выходе и мальчика выпустили из корпуса беспрепятственно. Он немного постоял у двери, разглядывая появляющиеся звезды, делая как можно боле глубокие вздохи, словно стараясь надышаться на все оставшуюся жизнь. Потом медленно, распинывая по дороге попадающиеся на пути веточки, побрел в лес. Иногда он останавливался у сосны и осторожно гладил ее ствол, разглядывая на коре едва ли не каждую трещинку. Вот задрал голову, слушая, прикрыв глаза, трель какой-то птицы. По дороге собрал целый гербарий, но на поляне вдруг подкинул листья вверх и расставил руки в стороны, словно под дождем, подставляя лицо падающим листьям. Незаметно для себя дошел до озера, но задерживаться у него не стал, а повернул обратно. Замирая, слушая каждый шорох в уже ночном лесу, выхватывая лучом фонаря причудливо переплетенные ветви кустов и подолгу рассматривая их, словно увидев доисторических чудовищ, мальчик вернулся на Базу только через три часа. У выхода его встретил Александр Петрович. Внимательно посмотрел на мальчика и вдруг шагнул к нему и крепко обнял. Явно хотел что-то сказать, но передумал.

– Я не передумаю, – тихо ответил Володя на невысказанный вопрос. – И… спасибо вам за все. Я вас буду помнить всегда.

– Это тебе спасибо. – Александр Петрович вдруг отстранил от себя мальчика и изучил его лицо. – Если тебе хочется, поплачь.

Володя удивленно глянул на наставника. Потом чуть улыбнулся.

– Я не умею. Вы же знаете.

Куратор вздохнул.

– Знаю. Но я надеялся, что ты научишься. Хотя бы сейчас.

Порой, глядя в эти не по детски серьезные глаза, ему казалось, что он разговаривает не с тринадцатилетним пацаном, а с умудренным жизнью стариком. Порой ему хотелось, чтобы мальчик хотя бы на миг расслабился, проявил свойственное всем детям желание пошалить, набедокурить. Но нет. С самого первого дня мальчик всегда оставался серьезен и собран. Первое время всегда был настороже, готовый ко всему. С трудом он начал доверять сначала ему, а потом остальным преподавателям. Постепенно ледок растаял, но детская веселость так и не появилась. Из всех возможных эмоций мальчик иногда только чуть-чуть улыбался. Самым краешком губ, но глаза при этом оставались внимательными и серьезными. И разбудить где-то глубоко запрятанную душу ребенка не удалось даже ему. Возможно, именно по этой причине Александр Петрович и согласился отпустить мальчика. Он надеялся, что в совершенно новом месте мальчик все-таки оттает и, в конце концов, найдет себя. Они же могли только подготовить его так, чтобы шансы выжить и устроиться на новом месте у Володи были достаточно высоки.

Александр Петрович проводил мальчика до его комнаты, где и расстался с ним, пожелав спокойной ночи. Потом еще долго стоял у двери, с грустью глядя на дверь.

На следующее утро мальчику дали выспаться до девяти, а потом провели в дезактивационную камеру. Володя разделся, оставив одежду в предбаннике, а потом вошел в кабину, плотно закрыв за собой дверь. Тотчас со всех сторону ударила дезинфицирующая жидкость. Володя поспешно надел дыхательную маску, свивающуюся с потолка и стал терпеливо ждать, пока жидкость накроет его с головой. Вот вода дошла до верха и включился секундомер. Дышать специальной смесью было не очень удобно, но терпимо. Но вот запустились насосы откачки и жидкость стала убывать. Вот с пола исчезли последние следы и мальчик раскрыл вторую дверь. Оделся в новую одежду, которая ждала его в предбаннике, теперь уже с другой стороны и вошел в просторный холл, в которой одна стена была сделана целиком из стекла. За ней сейчас собрались все его преподаватели во главе с директором. Володя подошел к стеклу и положил на него руки. Ему кивали, через встроенные динамики подбадривали, женская часть всхлипывала.

– Ну вы прямо как на похоронах, – хмыкнул мальчик.

– Да идиты, болван, – буркнула Светка – секретарша Самого. Володя, порой удивлялся, как такая молоденька девушка попала на эту должность. Удивлялся до того момента, пока не попробовал сам секретарского хлеба. Профессионализм это хрупкой девушки произвел на него большое впечатление. Ну а после их совместно работы ему в качестве особой милости было позволено обращаться к ней по имени, что вызвало бурную зависть всего мужского коллектива Базы. – Типун тебе на язык. Ты бы подумал, что больше мы тебя не увидим.

– Почему? – искренне удивился мальчик. – Я еще три недели в этих хоромах торчать буду. Приходи навещать.

– Володя, мы еще позже придем, – вмешался директор, гася в зародыше нарождающийся скандал, который уже готовилась устроить Светлана. – Так, что, ни у кого работы никакой нет? Так я сейчас мигом устрою. И не мешайте мальчику, ему еще строиться надо и осмотреться на новом месте. Всем за работу.

Последним уходил Александр Петрович. Уже у двери он обернулся и ободряюще кивнул. Мальчик помахал ему в ответ, а потом отправился исследовать карантинный блок.

Глава 4

Ничего особенно примечательного тут не было: небольшая комната четыре на шесть, ванная и туалет, комната побольше, сделанная под спортивный зал, на стене висели знакомые мечи. Володя подошел к ним и чуть вытащил один из клинков. Действительно те самые. Ну еще и холл со стеклянной стеной для беседы с теми, кто остался снаружи. Позаботились и о досуге: в комнате стоял массивный книжный шкаф, заполненные разными книгами – учебниками, справочниками, пособиями и даже художественной литературой. На столе стоял ноутбук. Володя поднял крышку и запустил его. Дождался загрузки и проверил доступные ресурсы. Ага, похоже, через Wi-Fi он соединен со свободной сетью Базы и через имел доступ в интернет. С одной стороны, это хорошо, а с другой в базе данный внутренней сети материалы были намного интереснее, но раз есть выход в инет, значит гарантировано нет доступа во внутреннюю сеть: по требованию службы безопасности эти сети были строго независимы и компьютеры внутренней сети выхода во внешний мир не имели. Хотя… Володя выдвинул ящик стола: листы бумаги, ручки, карандаши, линейка и готовальня. В среднем ящике тетради, а вот в нижнем обнаружился еще один ноутбук. При запуске он потребовал ввести личный код. Мальчик удовлетворенно кивнул: значит, наставники позаботились о том, чтобы он получил доступ ко всей возможной информации, а доступ он имел довольно-таки большой. Да оно и понятно, какой смысл секретить от него что-либо. Закончив осмотр стола, Володя заглянул в шкаф и сразу наткнулся на гитару. А вот ей он обрадовался как давно не виденному другу. Он сразу достал ее, плюхнулся на кровать, устроившись поудобнее, и сделал быстрый проигрыш, проверяя настройку. Отлично. Да и что ей будет – неделю назад только проверял, а играл мало, времени вообще не было. Играть Володя умел и любил, да и учитель был отличный. Когда у Володи обнаружили неплохой музыкальный слух и голос, то Александр Петрович решил, что стоит их развить и обязательно научиться играть на каком-нибудь инструменте, решив, что в новом мире это умение лишним не будет – барды ценились всегда, везде и во все времена. Какой инструмент выбрать тоже недолго думали: не фортепиона же тащить за собой, а из предложенного Володя предпочел гитару. Только, увы, барда из него не получилось. Нет, играл он очень неплохо, учитель говорил, что можно хоть сейчас выпускать на солидные сцены. С голосом тоже было неплохо. Плохо было с другим – со стихотворным талантом. Те стихи, что мальчик тайком от всех накропал ему стыдно было показывать даже Петровичу – завскладом Базы, человеку, который на полном серьезе считал, что кровь – горох является рифмой. Смирившись, что настоящим бардом ему не стать, Володя налег на разучивание песен других: Высоцкий, Митяев, Визбор, Окуджа, выучил многие баллады, да и просто песни, которые ему нравились – из фильмов, эстрадные, романсы.

Закончив проигрыш, Володя чуть прикрыл глаза, решая что сыграть, потом осторожно перебрал струны и запел балладу о любви Высоцкого. Некоторые песни Высоцкого он уже знал настолько хорошо, что для игры участие сознания практически не требовалось. Володя даже не пел, а просто чуть подпевал, играя. Именно эту песню он впервые услышал, когда появился вместе с Александром Петровичем в зале с той самой установкой, из-за которой он сюда и попал.