Страница 5 из 7
— Вот обманщик! Не вызревает у вас такой фрукт, как мандарин! И всё-таки твоя зарплата, Мамедь?
Тот немного смутился. Даже покраснел.
— Если бутылок много попадается, то и за двадцать тысяч выходит. Когда и за тридцать. Половину матери отправляю.
— Половину Фатиме?
— Да нет у меня Фатимы. Это я так, чтоб ты не сильно важничала. Половину за комнату и на питание.
— Вот и я говорю, обманщик! И много у тебя их?
— Кого?
— Недостатков?
— Больше нет ни одного.
— Опять обманываешь? А достоинства у тебя есть? Сколько тебе лет?
— Жених хоть куда. Двадцать восемь. Зубы все. Лезгинку танцевать могу. В вольной борьбе мне нет равных во всём Дербенте! Когда сватов посылать? — будто в шутку Мамед встал на цыпочки и прошёлся по комнате в своём кавказском танце.
Марьяша засмеялась. Она чувствовала себя в какой-то эйфории новой симпатии. Кавказцев она обычно обходила стороной, пренебрежительно называя «чурками». А тут. Что это? Пленница обстоятельств? Крах честолюбия москвички, или начало чего-то нового, серьёзного? Она журналист-международник, у которого за плечами множество престижных удачных проектов. Он — дворник, без средств, без прописки и квартиры, и намёка на малейшие перспективы! Она любовалась улыбкой Мамеда, ловя на себе восхищённые, но и исполненные достоинства взгляды. Скинув робу дворника, точно шкуру Чудовища, и причесав тёмно-русые кудри, парень уже не казался безликим серым человечком, которые тысячами едут обслуживать жиреющее стадо потребителей, то есть жителей Москвы. Мускулистый смуглый торс в белой майке. Тонкая гибкая талия. Атлет с зелёными глазами, похожий на стройного джинна, исполнял её просьбы, поднося и унося тарелки с едою. После патологической «гражданской верности» к брюзжащему седеющему «старому русскому», обладателю многочисленных целлюлитных отложений даже на заднице и «маленького» антикварного магазинчика в центре, устраивавшему ей каждый день скандалы и разборки, она и не предполагала увидеть такого красавца когда-либо в жизни, вот так вот рядом с собою в одной комнате, да на соседней кровати.
— А там в Дагестане у тебя?...
— Дом у матери. Сад. Персиковый. Море Каспийское. Поедем вместе на Новый год? Если, конечно, курить бросишь... Моих денег на два билета хватит.
— А на три? — спросила Марьяша серьёзно, показывая на Дарика.
— На три тоже хватит.
— А собака у тебя есть? — спросил Дарик.
— Был пёс. Пропал в этом году. Нового заведём.
— Давай назовём его Рексом? — несмело попросил Дарик, до этого момента не мешавший игре взрослых «в знакомства».
— Назовём-назовём! Ешь давай!
— Не могу больше. Живот лопнет! — улыбался Дарик.
— Так что?— ждал Мамед ответа от Марьяши.
— Обычаи у вас страшные, Мамед! Женщин за стол не приглашают. Мусульманство там... людей крадут и всё такое. Свинину опять же не едят. А я баранину терпеть не могу, но и без мяса не наедаюсь.
— Глупости. Плов, кстати, из свинины был. Ты не заметила? Я атеист. Спрашиваю ещё раз, — Мамед всё-таки показал характер в голосе, — Курить бросишь?
— Вот пристал. Не курю я. Просто занервничала. Довёл мой сожитель. Купила пачку первую попавшуюся. Всю ночь проболталась. Грелась я так — сигаретами. Пока тебя у метро не встретила.
Но Мамед ждал другого ответа. И она ответила, продолжая глядеть в экран, только уже не видя, что в нём:
— Спасибо, что предложил. Я это оценила. Спасибо. Правда, спасибо. Но вот, видишь ли, Мамедь, в чём дело, мне сегодня деньги перечислили на карточку, старый долг отдали за несколько репортажей, ещё летом сдала! Так что не ты за меня, а я за тебя заплатить могу.
— Так поедем? — обрадовался Мамед.
— Поедем. Только не сейчас. Стой! Стой! — она открыла почтовую программу. — Вот это уже другое дело! Нет. Это совсем другое дело!
Мужчинки, и маленький, и большой замерли, ничего не понимая в наборе строчек, буковок и картинок, которые перебирала девушка на компьютере. Но, осознавая, что происходит что-то важное, уважительно молчали.
— Видишь ли, Мамедик, — наконец, заговорила она. И голос становился с каждою секундой взволнованнее и радостней. Марьяша еле сдерживала его, чтобы не сорваться на счастливый всплеск, — Мне ответ пришёл по запросу из Франции. Берут проект, — она всё-таки вскочила и захлопала Мамеда ладошками по плечам, — Я, понимаешь ли, придумала одну обалденную обалденность! Если всё прокатит — возьму тебя к себе в замы! Это проект миллионный. И мне понадобится верный человек! Пойдёшь на пять для начала?
Она глядела на него полными огней глазами, точно в них сконцентрировалась вся радость планеты.
— Ну, не. У меня двадцать выходит. А когда и... — выпустил воздух из ноздрей сбитый с толку кавказец.
— И больше, я понимаю, бутылки там, трали-вали. Я б тебе в рублях и предлагать не стала. Тут про евро разговор, — снова села Марьяша за ноутбук, немного успокоившись.
— Не шутишь? Красавица? — недоверчиво склонил голову Мамед.
— Красавицы не шутят. Как черти. У них нет чувства юмора, если речь идёт о деньгах.
Мамед развёл руками. Он седьмым чувством понимал, что в его жизни происходят коренные перемены. И теперь предоставлял женщине право управлять своей жизнью. Смешанное чувство зависимости от женщины, и от денег этой женщины с глубокой симпатией к Марьяше заставляло его смущаться:
— Ещё плова?
— Не. Четыре порции. Куда пятую? — девушка заметила тихо сидящего Дарика и вспомнила, что его судьбу тоже нужно устраивать, мгновенно переключив ноутбук на новую программу, она сказала, — Дарик! Смотри. Это навигатор. Мы сейчас очень быстро найдём твоего папу и маму.
— Моя мама осталась там, — не отрываясь от компьютера, спокойно ответил ребёнок.
— Где там?
— Ну, там. Её нет. Сны забрали и увели с собой.
— Какие сны? Дарик? — не понимала она.
— Она умерла. Болела и умерла, — перевёл свои понятия на речь взрослых ребёнок.
— То есть, как умерла? Подойди ближе. Я ничего не понимаю. Ты сказал: умерла?
Дарик кивнул, опустив голову, как он делал, когда ему не нравился разговор. Он подошёл так близко к Марьяше, что коснулся кудрями её щёк. И глаза оказались совсем рядом. Мамед замер. При слове «мама» ему стало больно в горле.
— Она давно хотела умереть. И давно болела. И все хотели, чтобы она поскорее отмучилась. И она умерла, — снова повторил Дарик свою мысль, только немножко по-другому, чтобы взрослые, наконец, поняли его.
— А ты? А папа?
— А меня отвели к папе. И он привёз меня сюда Москву показать.
— Откуда привёз? Из какого города?
— Из города.
Марьяша откинулась на стуле.
— Улицу помнишь?
— Улица Ленина.
— Картина Репина. Приплыли! Улица Ленина. Дом номер пять! Мама умирает. Папа ребёнка увозит в Москву и оставляет в метро, чтобы потеряться... Гражданское общество устойчивого развития... Бред современности. Глупость какая-то!
— А папа в каком доме живёт, не помнишь? — продолжал спрашивать Мамед.
— У моря! Он живёт у моря! — обрадовался мальчик, — А дом старенький такой. Он у хозяйки снимает. Её зовут Сергевна. Она мне молоко давала!
— Обалдеть! А номер? Номер дома хотя бы помнишь?
Ребёнок пожал плечами.
— Погоди, Марьяша! Он живёт у моря. Сколько у нас морей?
— Как вы добирались до Москвы? На поезде? На самолёте?
— На поезде.
— Как долго? День? Ночь?
— День и ночь.
— Слава Богу, это не Дальний Восток! И не Ледовитый океан, потому что, судя по светлым кудрям, твой папа не чукча.
— Ну, хотя бы название улицы, где живёт папа, ты помнишь? — вмешался Мамед.
— Помню! Осоавиахима!
— Это что за улица такая?
— Досаав! — попытался объяснить Дарик всё, что знал.
Марьяша набрала на ноутбуке «улица Осоавиахима» и попала в город Новороссийск.
Высветились картинки с фотографиями города.
— Мы с мамой сюда ездили! — обрадовался ребёнок, узнав прострелянный вагон и монумент матросу.