Страница 29 из 67
В реанимацию его, разумеется, сначала не пустили, поэтому пришлось долго искать ту самую медсестру Галю, которая ему звонила, а потом идти за нею кружными путями, путаясь в халате гигантского размера.
Дима лежал в одноместной палате, вернее, не палате, а целом зале, заставленном всевозможными приборами и мониторами. Что-то противно пищало и пощелкивало. Никита подошел к странному сооружению, напоминающему операционный стол с металлическими бортиками. На нем под простыней находилось нечто, напоминающее большее белое бревно.
- Галя, ты? – прохрипело бревно.
- Ваш друг пришел. Корсавин, - Галя, маленькая пухлая брюнетка, поправила простыню, посмотрела показания приборов. – Пять минут, не больше. – И она отошла в сторону, где за столиком сидела и писала что-то в журнале другая сестра.
- Никита, наклонись.
Он оглянулся в поисках стула или табуретки, но ничего подобного поблизости не было, а спросить было неловко. Пришлось присесть рядом с кроватью на корточки. Голова Димы, как и тело, была полностью забинтована, остались только небольшие щели для рта и носа.
- Тебе отдадут мой мобильник. Узнай, откуда был последний звонок.
- Хорошо, Дима. Ты можешь сказать, что случилось?
- Мне позвонили. Странный голос, не мужской и не женский. Сказали, что это ошибка. Что умереть должен был я, а не Ника. – Дима говорил с трудом, останавливаясь на каждом слове. – Что, если я хочу узнать всю правду, должен прийти в одиннадцать вечера к входу в Московский парк Победы, который около улицы Севастьянова. Я один боялся идти, позвонил тебе. Но дома никого не было, а сотовый недоступен. Я поехал один. На такси. Потому что выпил немного для храбрости. Стал переходить Кузнецовскую. Откуда-то выскочила машина.
- Машину помнишь? – перебил Никита.
- Нет. Кажется, светлая.
- Все, все, хватит! – подошла медсестра.
- Еще минуту! – взмолился Дима. – Никита, поищи в памяти мобильника, найди телефон Бурмистрова. Это патолого… ну, врач, тот самый. Позвони, объясни все, пусть скажет. Результаты.
Слова давались Диме все тяжелее. Галя потянула Никиту за рукав.
- Это что тут еще такое? А ну выйдите немедленно! - В дверях стоял высокий полный мужчина в зеленой хирургической пижаме. – Кто разрешил? Поувольняю всех к чертовой матери!
- Галя, мобильник! – из последних сил прошептал Дима.
- Да помню, помню! – с досадой ответила та и повернулась к врачу: - Простите, Олег Витальевич, больше не повторится.
Никита подождал в коридоре, пока Галя не вынесла ему Димину «моторолу». Лицо ее было хмурым – видимо, попало.
- Вот, держите, - она сунула телефон Никите в руки. – Первые его слова были, когда в себя пришел: «Где мой сотовый?». Не «где я?», не «что со мной?», а «где трубка?» Потребовал, чтобы я непременно вас нашла. Домой-то ему сразу позвонили, а там соседка почему-то оказалась. Сказала, что у него близких родственников нет. Телефон мне в кладовой отдавать не хотели, пришлось денег дать.
В ответ на выжидательную паузу Никита достал портмоне.
- А как он вообще, выкарабкается? – спросил он, доставая деньги.
- Состояние тяжелое. А точнее не знаю. Я же не врач. Вон врач, его и спрашивайте, - она дернула подбородком в сторону вышедшего из палаты Олега Витальевича.
- Простите, что из-за меня у вас неприятности.
- Да ладно, - хмыкнула Галя. – Не уволит. Можно подумать, сюда желающие работать прямо в очереди стоят.
Попрощавшись с ней, Никита догнал врача.
- Пожалуйста, я вас очень прошу, не надо из-за меня никого наказывать, - он аккуратно положил в карман его халата сложенную купюру. – Поймите, это было очень важно. И он сам просил, чтобы меня нашли.
- Хорошо, - недовольно буркнул врач. – Только из-за вас его состояние может ухудшиться. А он и так крайне тяжелый.
- Но он выживет?
- Фифти-фифти. Будем работать. Открытая черепно-мозговая, сочетанные травмы и… В общем, вы не врач? Тогда не поймете. Странно, что он вообще остался жив.
Прямо из машины Никита позвонил патологоанатому. Тот сначала отказался сообщить результаты кому бы то ни было, кроме Дмитрия Павловича, но в конце концов сдался. В подробности вдаваться не стал, но суть дела была в следующем: отравление алкалоидом растительного происхождения, который одновременно повышает тонус гладкой мускулатуры, особенно матки, и понижает свертываемость крови.
Что касается телефона, с которого неизвестный назначил Диме встречу, то тут оказался тупик. Телефон этот находился в баре недалеко от Витебского вокзала. Установлен он был в холле, и им постоянно пользовались клиенты.
* * *
Хотя Никита и сказал себе, что вся эта карусель его не касается, выбросить ее из головы никак не мог. Тем более теперь, когда точно знал, что Веронику убили и что Диму хотели убить тоже. Правда, здесь были определенные сомнения.
Некто сказал Диме, что отравить хотели его, а не Веронику. Но если принять во внимание собачий вой, колокольный звон и самовозгорающиеся свечи, а также повешенное чучело в окровавленной рубашке, то это просто бред. Никакой связи. Да и как этот яд мог подействовать на Диму, он-то не беременный. Хотя… У него язва, а яд мог вызвать сильный желудочный спазм. Прободение язвы, кровотечение, больница далеко. Да, но это никак и ничего не объясняет.
Кто-то написал Диме записку, предупредил, чтобы он был осторожен. Кто это был? Ведь не сам же убийца. Зачем ему это? Напрашивается вывод, что кто-то что-то знал. Помешать побоялся, но решил хоть как-то Диму предупредить.
Нет, ерунда какая-то получается. Отравили-то ведь все же Веронику. Ошибка исключается – иначе не было бы чучела. По сценарию она должна была увидеть его и расстроиться, аж до выкидыша. Во всяком случае, так должны были подумать окружающие. Может быть, человек этот, который записку написал, только думал, что убить должны Диму?
Далее возможны два варианта. Первый: встречу Диме назначил все же убийца. Он ждал у парка Победы в машине и, когда тот начал переходить дорогу, сбил его.
Неувязочка получается. Дело в том, что Дима по любому не должен был переходить дорогу. Никита не поленился съездить к парку Победы и посмотреть, где все произошло. Если бы Дима приехал на машине, то припарковался бы на той стороне Кузнецовской, которая у парка. Троллейбус останавливается там же. А если бы Дима ехал на метро, то ему пришлось бы идти пешком через парк. Или проехать одну остановку на трамвае, а потом пройти по Кузнецовской. По той же самой стороне. Почему Дима оказался на другой стороне улицы – загадка. Может быть, таксист решил свернуть с Московского проспекта раньше – на Благодатную, а потом по одной из параллельных улиц выехать на Кузнецовскую?
Как бы там ни было, убийца не мог заранее знать, что Дима будет переходить дорогу. Спонтанный вариант? Да, но зачем ему сообщать, что отравить хотели именно его? Сказал бы просто, что у него есть сведения об убийстве Вероники, Дима и так пришел бы.
Теперь другой вариант. Встречу назначил тот самый человек, который написал Диме записку. Но зачем ему тогда понадобилось сбивать его машиной?
Ладно, допустим, встречу назначил один – хотя бы автор записки, а сбил другой. Убийца Вероники?
Никита со стоном положил голову на руль. Он привез Свету с Машей в поликлинику и уже час ждал в машине их возвращения.
Ему казалось, что он ходит вокруг да около, а истина где-то совсем рядом. Сидит, свесив ноги, и ухмыляется. И мороженое еще это, совершенно непонятное. Так он и не вспомнил, в чем дело.
Если это предположение верное, отсюда вытекают еще две возможности. Убийца следил за Димой или за тем, с кем он должен был встретиться. Либо они… сообщники.
А что, если было так. Некто, возможно, любовник Вероники, от которого она ждала ребенка и с которым разговаривала в саду, заставляет или даже убеждает кого-то помочь ему… избавиться от Димы. Так он ему говорит. Мол, Дима увидит чучело, расстроится, а язва обостряется на нервной почве, поэтому его смерть никого не удивит. Кто же это может быть? Да мало ли кому может мешать Дима. Если учесть нравы, царящие в этом семейном гадюшнике, ничего из ряда вон выходящего в подобном предположении нет. Действительно, весь этот спектакль сложно провернуть в одиночку, нужны помощники. Однако у сообщника еще остались какие-то остатки совести, которые он пытается обмануть. Пишет Диме невнятную записку и говорит себе: я сделал все, что мог, я предупредил, а если это не поможет, ну – значит, судьба его такая.