Нунивак

Не разбирая дороги, он карабкался все выше и выше по склону. Ветер гнался за ним, ловя момент, когда можно будет свалить безумца, осмелившегося в такую темень и ветер лезть на гору. Мелкие камни срывались из-под его ног и летели вниз, скача по неровностям.

Амирак не пытался разобраться в своих чувствах. В эту минуту ему хотелось только подняться повыше — туда, где на нанесенном ветрами тонком слое почвы росли редкая трава и кустики полярной ивы.

Над головой ползли клочья туч. Амирак не видел их. Но чувствовал, как они оставляли на его лице, на руках стылую липкую сырость. Ревел вместе с ветром маяк. Пронзительный вой сирены раскалывал воздух, сверлил уши и уносился ветром на простор пролива. Когда звук замирал, вспыхивал яркий луч и за минуту делал полный оборот, хлестал ослепительным светом по мокрым скалам, запрятавшимся в камнях хижинам, по взбухшему от дождя пенному потоку ручья, по лицу Амирака, застывшему в мучительной гримасе обиды и бессильного гнева

Склон становился всё круче. Из-под ногтей сочилась кровь. Склизкие гранитные скалы, разрисованные белым птичьим пометом, таили опасность, грозили сбросить смельчака на острые обломки

Рассвет застал Амирака на горе. Ветер последним усилием стянул с вершины облачный покров, и Амираку открылся Берингов пролив, ещё хмурый после ночного шторма, но уже ожидающий солнца.

Красная полоса на небе светлела — солнце приближалось к черте горизонта. И вот первый луч ударил по глазам Амирака и заставил его прищуриться. Мокрые скалы заблестели, заискрились мельчайшие капельки воды в зеленой траве, на крохотных листиках полярной ивы.

Свет струился вниз по склону, натекая на нагромождения скал, освещая крохотные ущельица, прорытые бурными весенними потоками талой воды, блеском останавливаясь на лужицах, чудом зацепившихся за едва приметные ямки и колдобины. Граница света и тьмы добралась до жилищ, осветила железную трубу пекарни, прыгнула с обрыва в море и побежала по морщинистой воде до парохода

Солнечный свет преобразил Нунивак. Казавшийся в предутренней мгле скопищем каменных могил, он задымился, ожил. Вскоре показались фигурки людей, перебегающих от жилья к жилью, зазвенели ведра, ручей забормотал, сбрасывая в море дождливую воду.

Наступил новый день. Он не был для Амирака неожиданным, потому что не лежала между вчера и сегодня темнота сна.

Человек, встречая пробуждением утро нового дня, чувствует себя вновь рожденным, забывшим вчерашние горести и заботы, ожидающим от будущего только радость, ибо никто не пожелает себе добровольно худого.

Амирак спускался долго. Обувь скользила по размокшему птичьему помету, облепившему скалы.

Когда он достиг морского берега, с парохода пришла первая груженая баржа.

Весь день, наваливая на себя без отдыха ящики, мешки, кипы, бочки, Амирак не мог выкинуть из головы ночное происшествие, и только поздно вечером, когда солнце погрузилось в темную воду, он, обессиленный от работы, едва добрался до постели в нынлю брата Таю и, повалившись на пушистую оленью шкуру, погрузился в глубокий, как океан, сон.

6. ДЕТИ И ОТЦЫ

Дорога жизни увела

Нас, молодых, во все края.

Но память о тебе мила,

Уназик, родина моя!

Почтовый сейнер «Морж», совершающий регулярные рейсы вдоль побережья Чукотского района, ныряя во встречных волнах, приближался к Нуниваку. Это было неказистое на вид судно, с широкой кормой. Несмотря на это, «Морж» был достаточно прославленным для своего района судном. Корпус у сейнера был металлический, с широкими противоледовыми обводами, тянущимися по обе стороны бортов, от носа к корме. Команда «Моржа» умела находить лазейки в сплошных льдах, и это позволяло поддерживать пассажирскую и почтовую связь между прибрежными селениями до глубокой осени. Стены кубрика были увешаны почетными грамотами в застекленных рамках.

Линеун и Рита Таю, несмотря на ледяной ветер, не спускались вниз с той минуты, как «Морж» обогнул мыс Дежнева и вошел в воды пролива. Каждому из них хотелось как можно раньше увидеть знакомые очертания окрестных скал.

— Смотри, Рита, — показывая рукой на крутой обрыв, облепленный гагами, говорил Линеун, — здесь мы собирали яйца.

— Помню, — с задумчивой улыбкой отвечала девушка. — Как мы тогда, девчонки, боялись!

— Но мы, ребята, и виду не подавали, — признавался Линеун. — Хотя, когда висишь на ременной петле над морем, сердце начинает от страха прыгать где-то у самого горла.

— Хорошее место выбрали наши предки, — восхищаясь, сказала Рита. — Красивое.

— Правда, красивое, — согласился Линеун. — Но эта красота им дорого обходилась. Сколько на нашей памяти народу сбросило с крутых обрывов в море!

Рита стала припоминать, загибая пальцы на руках. Она знала всех погибших по именам. Когда уже пальцев не хватило, она сказала:

— Я совсем забыла Асыколяна.

— Помнишь, как он мечтал стать настоящим музыкантом? — с грустным оживлением сказал Линеун. — А его отец до сих пор хранит гармошку, на которой он играл…

— Я видела, как он катился вниз, — тихо сказала Рита. — Он даже не кричал. Кричали мы. А камни были скользкие, обледенелые. Как попал он под волну, так больше не показался…

Мерно стучали машины в чреве сейнера, мыс вставал за мысом, а берег, тянущийся по правому борту, заворачивал всё больше к югу. Редко в каменных нагромождениях попадались понижения, отлого спускающиеся к морю. Часто в этих долинах, открытых с пролива, виднелись большие китовые ребра, воткнутые в землю: тут в древности жили эскимосы.

Линеун повернулся к девушке, оторвавшись от созерцания темных береговых скал, и сказал;

— Помнишь у Анко?

Рита молча кивнула головой. Взгляд её стал мечтательным, слегка затуманенным, словно глаза подернулись легким облачком. Звонким чистым голосом она продолжила:

Линеун схватил руки Риты.

— Послушай, как дальше:

За мысом открылся маяк. Линеун глянул на него и крикнул:

— Смотри, Рита, маяк!

— Вижу. И толпу на берегу. И блеск ручья на солнце!

— Как приятно иногда вернуться в родное селение! — не удержавшись, громко сказал Линеун.

Рита посмотрела ему в глаза. Линеун смутился и произнес:

— Теперь-то Нунивак не подходит для настоящего селения. Надо убедить родителей переселиться в другое место. Хотя бы в «Ленинский путь».

— Но захотят ли наши перемешаться с чукчами? — нерешительно заметила Рита.

— Что ты говоришь? — засмеялся Линеун. — Всю жизнь перемешивались, а тут вдруг не захотят. Скажи, откуда в Нунивак приехала твоя мать?.. Вот так!

— Я даже побаиваюсь с отцом говорить об этом, — тихо сказала Рита. — Трудно старикам будет расстаться с Нуниваком.

— Конечно, трудно, — согласился Линеун. — Но другого выхода нет: или оставаться в Нуниваке и жить в прошлом, или переселиться, простившись с Нуниваком во имя лучшего будущего…