Страница 70 из 73
— Все было не так, — сказал Могор. — Моя мать Кара-Кёз — сестра вашего деда. Она была чародейкой, она умела останавливать время.
— Неправда, — решительно проговорил Акбар. — Этого она не умела.
В том же году, сообразно расчетам астрологов, в пятнадцатый день месяца исфандар по новому, солнечному, календарю Акбара и тринадцатого февраля по европейскому, состоялось бракосочетание племянницы Мириам уз-Замани, принцессы Ман-баи, и ее давнего возлюбленного принца Селима. Церемония проходила в родном городе принцессы, в крепости Амбер, в присутствии Его Величества падишаха Акбара. В брачную ночь, после обычной процедуры нанесения возбуждающих желание мазей и массажа детородного органа своего, теперь уже законного, супруга, но прежде чем допустить его до себя, Ман-баи изволила поставить ему два условия. «Во-первых, — сказала она, — если посмеешь хоть раз посетить эту шлюху Скелетину, то приготовься на ночь упаковывать свой член в железный колчан, потому что моя месть может настигнуть тебя в любое время. И второе: немедля займись этим желтоволосым чужаком, сифилитиком, который спит со Скелетиной, потому что, пока он в Сикри, с твоего папаши станется отдать ему то, что по праву принадлежит тебе».
После двух бесед возле водоема император отказался от мысли сделать Никколо Веспуччи фарзандом, то есть возвести в ранг почетного сына. Твердо убежденный в правильности своей версии, хотя и несколько этим раздосадованный, Акбар пришел к выводу, что отпрыск подобного безнравственного союза не может стать членом царского семейства. Несмотря на очевидную невиновность в этом деянии самого Веспуччи, невзирая на его явную неосведомленность о своем происхождении, он, при всех своих достоинствах и талантах, не подходил на роль фарзанда, ибо слишком взрывоопасным было само это слово — инцест. Разумеется, для такого человека, как он, занятие в Сикри всегда найдется — император уже отдал соответствующие распоряжения на этот счет, — однако дружбе с ним придется положить конец. Как бы в подтверждение мудрости подобных решений воды Ануп-Талао наконец успокоились. Умар Айяр известил Никколо Веспуччи, что ему разрешается остаться в Сикри, но строго запрещено именовать себя Могором дель Аморе. Ему следует учесть также, что доступ к особе императора для него теперь закрыт. «С сегодняшнего дня, — объявил Айяр, — ты переходишь в разряд простых людей».
Мстительность особ царских кровей не знает границ. Стремительное падение Веспуччи ничуть не удовлетворило Ман-баи. «Коль император в мгновение ока сменил милость на гнев, — заявила она, — то с такою же быстротой может случиться и обратное». Она упрямо повторяла, что, покуда в Сикри этот человек, положение Селима как наследника трона остается шатким. Однако, к великой ее досаде, принц отказался добивать своего впавшего в немилость соперника. Меж тем Веспуччи отклонил все предложенные ему официальные должности. Он поселился в Доме Сканды и посвятил все свое время устройству развлечений для гостей. Ман-баи была вне себя. «Ты, не поперхнувшись, уничтожил такого могущественного человека, как Абул-Фазл, так что же тебя удерживает от того, чтобы покончить раз и навсегда с проходимцем?» — презрительно бросила она. Однако Селим побоялся отцовского гнева и удержался от искушения. Когда же Ман-баи родила ему сына, которого назвали Хусро, это все изменило. «Теперь ты в ответе не только перед собой, но и перед наследником», — сказала Ман-баи, и на сей раз Селиму крыть было нечем.
И тут умер Тансен. Умолкла музыка жизни. Император велел отвезти тело друга на родину, в Гвалиор. Его похоронили рядом с гробницей его учителя, шейха Мухаммеда Гхауса. Акбар возвращался в Сикри мрачнее тучи. Яркие огни, озарявшие его царствование, гасли один за другим. Он думал о том, что, возможно, смерть Тансена — это наказание, ниспосланное ему за несправедливость по отношению к Могору. Человек не может отвечать за поступки своих родителей. К тому же Веспуччи доказал свою преданность ему тем, что после всего не уехал, а остался. Он не бродяга, ищущий, где посытнее. Он решил, что его место здесь, в Сикри. После его выдворения из дворца прошло два года, и, может, пришла пора его вернуть. Процессия миновала Слоновью башню и двигалась вверх по холму, приближаясь к городу дворцов, когда Акбар принял окончательное решение. Он без промедления направил гонца в Дом Сканды с повелением для иноземца рано поутру прибыть в Шахматный дворик.
Именно на такой случай у Ман-баи имелась в городе своя сеть информаторов, и уже через час после прибытия гонца в Дом Сканды супруге принца донесли о «перемене ветра». Она тотчас отправилась на половину мужа и принялась бранить его, словно мать нашкодившего мальчишку. Ее заключительные слова были: «Сегодня ночью прояви себя, наконец, как мужчина».
Поистине мстительность владык не знает границ.
В полночь император сидел один на самой верхней террасе Панч-Махала и вспоминал тот знаменитый вечер, когда Тансен исполнил рагу двипака в Доме Сканды и от его пения вспыхнули не только все светильники, но и одежда певца. Как раз в этот момент он увидел, как далеко внизу, у самого берега озера, внезапно расцвел цветок яркого пламени, и после недолгого замешательства понял, что горит какой-то дом. Когда Акбару сообщили, что сгорел дотла Дом Сканды, его на какой-то миг объял страх: уж не его ли пламенный взор стал причиной этого пожара?! От мысли, что Веспуччи, должно быть, погиб, у него сжалось сердце. Однако при осмотре дымившихся руин тело чужеземца найдено не было. Не обнаружили также останков Скелетины и Матраски. Более того, вскоре выяснилось, что все женщины и их клиенты успели покинуть дом целые и невредимые. Очевидно, госпожа Ман-баи была не единственной, у кого в городе имелись осведомители, — Скелетина прекрасно знала, с кем имеет дело.
Получив известие об исчезновении Веспуччи, о его таинственной дематериализации в пылающем доме — после чего многие горожане громко заговорили о колдовстве, — император понял: сбываются его самые мрачные опасения. «Теперь мы постараемся выяснить до конца, есть ли реальные основания у всех этих разговоров о черной магии и проклятиях», — заявил он.
Наутро после пожара на дальней оконечности озера было обнаружено полузатопленное судно. Это был грузовой корабль «Гунджаиш». В днище его зияла дыра, второпях прорубленная топором. Никколо Веспуччи исчез, прихватив с собой Скелетину и Матраску, но исчез не посредством колдовства, а с помощью обыкновенного плавучего средства. Как раз в это время из Кашмира доставили очередную партию льда, для чего пришлось использовать не предназначенный для перевозки грузов роскошный «Асаиш», и даже маленький быстроходный «Фармаиш» был загружен глыбами льда до самой ватерлинии.
Акбар подумал, что Веспуччи решил наказать их отсутствием воды. «Он оставил нас и хотел, чтобы мы изнывали от жажды его увидеть», — сказал он себе. Когда по настоянию Ман-баи Селим явился к отцу и обвинил всю троицу в намеренном поджоге, Акбар сразу догадался, что это его рук дело, но промолчал. Что сделано, то сделано. Он отдал приказ не чинить беглецам никаких препятствий — пускай идут, куда захотят. Он решил не преследовать их за потопление судна. Мысленно он пожелал удачи всем троим — чужестранцу в плаще из разноцветных ромбов, тонкой, как нож, Скелетине и похожей на мяч Матраске. Если справедливость существует, то где-нибудь в мире отыщется спокойное место даже для таких странных людей, как эти трое. История Веспуччи завершена. Он шагнул на пустой лист, который обычно оставляют в конце, после последней страницы; ушел за грань освещенного пространства и вступил в безвестность, в мир неумерших, тех, чья жизнь кончается прежде, чем они перестают дышать. Император, стоя у озера, пожелал Могору дель Аморе спокойного существования вне жизни, тихого ее конца. И отвернулся.
Ман-баи была безмерно раздражена подобным исходом, она жаждала крови. «Пошли людей, вели им убить всех троих!» — вопила она, но Селим велел ей замолчать. В первый раз за всю никчемную жизнь в его характере проявились те качества, которые позже позволили ему сделаться блестящим правителем. События последних дней стали для него серьезным потрясением. Они произвели переворот в его сознании и превратили его из капризного, обидчивого юнца в цивилизованного, мудрого государя. «Я покончил с убийствами, — сурово сказал он. — Отныне я буду считать сохранение и поддержание жизни более важным деянием, чем уничтожение ее. Больше никогда не требуй от меня ничего подобного».