Страница 35 из 70
Ожидая ответа, Маркс неторопливо достал из кармана сюртука портсигар, бронзовую гильотинку. Из большого зала по-прежнему неслись плавные певучие звуки «Дунайских волн», и Эжену казалось странным, что всего десять мннут назад он вальсировал там с Лаурой, дочерью этого Мавра. А сейчас она стояла рядом с ним и чуть приметно улыбалась.
— Нет, милейший Толен? — иронически спросил Маркс, обрезав кончик сигары. — Простите, значит, мне показалось! Вернемся к теме. Как бы вы ни были красноречивы, как бы ни распинались перед вашим сытым и жирным Шнейдером, владельцем десятка самых мощных сталелитейных заводов Франции, вы не убедите его добровольно уступить вам ни одного франка, ни одного су, ни одного сантима! Ибо такова его сущность, о которой так старательно и упорно забывал ваш покойный Пьер-Жозеф! И таких Шнейдеров в вашей благословенной богом Франции тысячи, и именно из них состоит «избранное народом» правительство! Разве нет?
Маркс прикурил сигару от восковой спички и, разгоняя ладонью дым перед лицом, продолжал:
— Кстати, напомните мне, сколько дерет с вас, то есть с французского народа, ваш самозваный и самочинный император, это развратное усатое чудовище? Кажется, его «труды» и любовные утехи ежегодно обходятся Франции в три миллиона франков? Это — не считая того, что он и его семейка пожирают бесплатно на чуть ли не ежедневных приемах и балах в Тюильри и Версале!.. О, в новом Бонапарте императорский претендент так тесно сросся с разорившимся авантюристом, что великая идея о его высоком назначении восстановить Империю у него всегда дополнялась другой великой идеей: о призвании французского народа платить его мошеннические долги! Не так ли? Ну что ж, если кто-то на вершине государства играет на скрипке, следует ли удивляться, что стоящие внизу пляшут?
Маркс замолчал, пристально всматриваясь в лица стоявших перед ним и только что кипевших яростным желанием вступить с ним в открытый словесный бой. Но все молчали, Варлен видел чуть растеряпные лица Толена и Бурдона. Да и ему самому вдруг захотелось не говорить, а послушать, что же еще скажет Маркс, хотя возражений, сформулировапных еще покойным Прудоном, у Эжена было немало! Неужели только борьба? Неужели люди не могут договориться? Ведь добро и разум сильнее зла.
Маркс раз и другой сильно затянулся сигарой, пустил к потолку тугую струю дыма.
— Давайте-ка, друзья, еще разок пристально оглянемся на прошлое вашей великой и истинно революционной страны. И нельзя не отметить — многострадальной. Ни одна страна Европы не проливала у подножий своих тронов столько крови! Итак, еще два слова о вашем милом авантюристе-императоре. Кто из вас помнит статью сорок четвертую конституции Франции? Никто? — Маркс засмеялся с торжеством, в котором, однако, сквозили горечь и, пожалуй, легкое презрение. — Так вот, любезные, осмелюсь вам напомнить вашу конституцию, принятую после бегства «короля-гражданина» Луи-Филиппа. Статья сорок четвертая конституции гласит: «Президентом Французской республики не может быть тот, кто когда-либо потерял французское гражданство». За точность цитаты ручаюсь! Так вот, друзья, ваш бывший президент, а ныне император Луи-Наполеон, не только потерял французское гражданство, не только был добровольным полицейским констеблем в Англии — он был даже натурализованным швейцарцем. Каков пройдоха? А? Вот тут я полностью согласен с дражайшим Прудоном, когда он кричал в лицо так называемым либералам: «Вы болтуны и — ничего больше!» Но это, пожалуй, единственный пункт, по которому я не стал бы спорить с вашим пророком!
Маркс как-то странно и коротко засмеялся, но тут же снова стал серьезен. Многие лондонцы, отойдя от столика казначея, присоединились к группе вокруг Маркса.
— Зачем я все это вам говорю? — спросил, помедлив, Маркс, обводя всех испытующим взглядом. — А лишь затем, любезные мои слушатели, что все сказанное имеет непосредственное отношение и к учению Прудона, и к важнейшему сегодня вопросу: что предпринимать дальше нам, членам Интернационала? Ведь именно для этого съехались мы сюда со всей Европы!.. — Он задумчиво потер ладонью лоб. — Да, еще одно напоминание о пресловутом Баденге! Об этом бессовестном искателе приключений, скрывающем свое пошло-отвратителыше лицо под железной маской мертвого Наполеона!.. И до своего восемнадцатого брюмера, то есть до объявления себя императором в пятьдесят втором году, он не раз пытался вскарабкаться на трон своего покойного дядюшки. При Луи-Филиппе он дважды высаживался на севере Франции, чтобы провозгласить себя императором, но оба раза неудачно. Повторная попытка закончилась для него пожизненным заключением в крепости Гам, откуда ему удалось бежать в как-то раздобытой одежде каменщика Баденге, — отсюда и его прозвище! За шесть лет сидения в знаменитой цитадели он настрочил объемистое сочинение, в коем объявлял себя «другом рабочих и бедных классов» — ни более ни менее! Именно эта книжица обманывала и обманывает столько лет деревенскую французскую бедноту.
Стряхнув пепел с сигары, Маркс неожиданно пристально посмотрел прямо в лицо Эжену.
— Мосье Варлен! Не это ли ублюдочное и полное лжи творение вам неоднократно приходилось переплетать в кожу и сафьян? Не оно ли обмануло и вас, и Прудона? Ведь именно ваш благостный Прудон писал о «рыцарском сердце, уме и доброте» Наполеона Малого!
Варлен молчал, не находя что ответить. Конечно, многое из того, что говорил доктор Маркс, временами приходило в голову и ему, но мысли были не собраны, хаотичны, разрозненны. И потом, его понимание добра и милосердия к ближнему само по себе исключало необходимость беспощадной борьбы. Ведь видел же Прудон иной путь!
А Маркс продолжал, изредка окутывая себя дымом сигары:
— Молчите? И что же получается? Целый народ, полагающий, что он посредством революции ускорил поступательную силу своего исторического движения, внезапно прозревает и видит себя перенесенным, откинутым назад в давно умершую эпоху! И чтобы устранить всякие сомнения у него на сей счет, правители вновь воскрешают старые, почитавшиеся когда-то даты, старое летосчисление и календари, старые имена и эдикты, сделавшиеся достоянием антикварной учености! Так воскресают, казалось бы, прочно истлевшие жандармы и полицейские, позолоченные орлы и гербы. Словом, возрождается весь реквизит общественного угнетения и насилия! Нет, не ваше французское общество отвоевало себе новое содержание, а государство лишь вернулось к своей древнейшей форме, к бесстыдно-простому господству меча и рясы! И это не все! Недостаточно показать на примере французов, что их нация была застигнута врасплох. Нации, как и женщине, не прощается минута оплошности, когда первый встречный искатель приключений совершает над ними насилие!.. Увы! Именно при Луи Бонапарте крупная буржуазия стала подлинной его опорой. А мосье Прудон и через тринадцать лет после воцарения узурпатора продолжал петь сладкоголосые псалмы о мире с буржуазией! О, ваш прудонизм, по-видимому, еще долго будет путаться под ногами революций! А вы…
— Но, доктор Маркс! — перебил Анри Толен. — Вы же, вероятно, знаете, что последнее время Империя пошла на целый ряд уступок рабочему движению! Отменен закон Ле Шапелье о забастовках, вот Эжен Варлен и его переплетчики добились значительных успехов в забастовках. Мы убеждены, что в самом недалеком времени получим разрешение на свободу собраний, на издание своих газет.
— Ах, дорогой Толон! — рассмеявшись, воскликнул Маркс. — Вы, видимо, полагаете, что до царственных ушей дошла проповедь Прудона и Баденге внял ей?! И снизошел к народным бедам, стал добреньким? Нет! Просто трон под ним слишком уж сильно заскрипел, зашатался! Вот и все! Он и швырнул вам косточку: радуйтесь, мусольте ее, господа прудонисты! Вы одержали величайшую победу!
И Маркс снова засмеялся, горько и укоризненно.
— Нет, дражайший Толен, вы скоро увидите: Баденге придумает какую-нибудь спасительную для него штучку, вроде очередной военной авантюры. Придумает Франции нового внешнего врага, пририсует ему рога и копыта, и вы все сломя голову броситесь защищать нацию, а значит, не только себя, но и Шнейдеров и самого Баденге! Маленькое кровопускание никогда не повредит великому народу, — говаривал некий скорпион в министерском мундире. Что ж, неплохо придумано! О да, на вас напялят военную форму, и вы броситесь на всякого, кого вам подставят, броситесь с воинственным кличем: «За императора, за отечество!» А за что сейчас умирают французские ребята в Мексике, в Индостане, в Алжире, в Китае? Вы полагаете, что Баденге и правда надеется возродить былое военное величие Франции своими бездарными походами? Э, нет, дорогой Толен, это лишь то самое «маленькое» кровопускание, на которое уповал Талейран. Не более того! А удушение героической Итальянской республики, — вы и эту подлость простили усатому узурпатору? Ну вы поистине добрейшая душа, достойный последователь Пьера-Жозефа!