Купание голышом

– Я не спросил. – Многие друзья Ролваага попадались на том же самом, но ни один из них не падал с круизного лайнера. – А вдруг Уилер прав насчет Перроне?

– Тогда ты тоже это поймешь и выставишь нас всех гениями, – сказал Галло. – Надеюсь, к пятнице.

Ролвааг поостерегся упоминать об отметинах от ногтей на тюке марихуаны, пока не стали известны результаты анализа ДНК. Процедура недешева, и капитан разозлится, что Ролвааг заказал анализ, не получив санкции.

Галло протянул детективу письмо от начальника полиции Эдины. Ролвааг сунул письмо обратно в конверт.

– Трех недель хватит? – поинтересовался он.

– Ты слышал, что я сказал? К пятнице, Карл, надо с этим делом покончить.

– Я не об этом деле. Я поставил тебя в известность. Трех недель хватит?

Галло откинулся на спинку стула и осклабился:

– А, ну да. Будем пока считать, что я не возражаю.

Чаз Перроне припарковал свой «хаммер» на дамбе, в полумиле от водослива. Он не стал выключать аккумулятор и прихлебывал кофе, тупо озирая бесконечные мили Эверглейдс. Ветерок ворошил меч-траву и рябил темную воду. Лысухи крались среди гиацинтов и лилий, молодая цапля ловила мелкую рыбешку на мелководье, и небольшой окунь выпрыгнул из воды, чтобы поймать стрекозу. Живая природа гудела единым стройным хором, и Чаз Перроне был несчастен.

Ничто в природе не внушало ему благоговения, не умиротворяло и не смиряло его – ни уединение, ни сказочные просторы, ни первозданность приливов и отливов. Сплошь жара, вонь, ненадежность, и кишмя кишат насекомые. Чаз был бы куда счастливее на площадке для гольфа в отеле «Игл-Трейс».

Это РедХаммернат настаивал, чтобы Чаз продолжал исследования, на случай если инспекторы из отдела контроля за использованием водных ресурсов решат его проверить. И именно Ред купил Чазу внедорожник: Чаз несколько месяцев ныл, что грязные дороги вконец угробят амортизаторы его небольшого «шевроле».

Чаз выбрал ярко-желтый «хаммер», исходя из предположения, что столь ядовитый цвет отпугнет пум, которые могут таиться на его участке Эверглейдс. Чаз боялся, что большая кошка нападет на него из засады, хотя не было зафиксировано ни одной подобной атаки на людей. Более того, эти животные находились на грани вымирания – вероятно, всего шестьдесят или семьдесят пум обитали на воле.

Когда коллега-биолог напомнил Чазу, что шансы быть разорванным в клочья флоридской пумой и попасть под метеорит примерно одинаковы, Чаз заявил, что не собирается пытать свое счастье. Когда же ему сообщили, что кошки не различают цветов, а значит, им наплевать на ослепительный оттенок его внедорожника, Чаз не особо расстроился. Желтый, судя по всему, нравился девчонкам.

Он вылез из машины и тут же был пожран москитами. Ворча и отмахиваясь, он с боем засунул себя в тяжелые резиновые болотные краги, купленные по профессиональному охотничьему каталогу. Суматоха спугнула со скалы черепаху, Чаз обернулся на всплеск и уставился на предательские круги на воде. Когда ему было семь, мать за бесценок купила ему в подарок детеныша водяной черепахи; Чаз назвал его Тимми и позже смыл в туалет в наказание за напруженные где ни попадя лужицы.

Неохотно хлюпая по болоту, Чаз не опасался нападения черепахи: у черепах нет зубов. На самом деле он боялся наглых аллигаторов, которых тут обитало без меры. Еще ни один ученый не был сожран или хотя бы покалечен аллигатором в болотах Эверглейдс, но Чаз верил, что это лишь вопрос времени. Он бы взял с собой ружье крупного калибра, не будь это строго запрещено: он не мог рисковать увольнением, понижением в должности или изгнанием с участка забора проб. Это бы всё уничтожило, в том числе его выгодный союз с Редом Хаммернатом.

Таким образом, единственным его орудием самозащиты была клюшка для гольфа, которая в его руках гораздо лучше отпугивала водных рептилий, нежели забивала мячики. Чаз суматошно размахивал клюшкой и выл, точно рысь, страдающая геморроем, прокладывая свой топкий путь через меч-траву. Природа в ужасе разбегалась, когда Чаз молотил по воде, разбрасывая комки водорослей, щепки и ошметки листьев кувшинок. В громоздких болотных сапогах Чаз топал и шатался, как монстр Франкенштейна, но желаемый эффект был достигнут: все живые твари в радиусе ста ярдов от дамбы спаслись бегством с места действия.

Лишь москиты и слепни продолжали досаждать Чазу Перроне, и он слышал только их безмятежное жужжание, когда наконец дошел до озерца, где стояла первая станция мониторинга. В остальном болото стало тихим и безжизненным, каким его и предпочитал Чаз. Стоя на краю бочажины, он отдувался и ждал, когда успокоится поднятая им рябь.

Здесь Чаз должен был погрузиться по самые подмышки, лишившись даже той скромной подвижности, какая у него была. Плотные резиновые краги, которые так надежно защищали от острой как бритва меч-травы и ядовитых клыков мокасиновой змеи, не предназначались для плавания, непременно наполнятся водой и якорем утянут Чаза на дно, если он не поостережется.

Поэтому он ждал, пока поверхность воды разгладится, и внимательно изучал ее в поисках зловещих колодообраз-ных рыл. Именно в озерце аллигаторы хватали его в ночных кошмарах, потому что здесь он уязвим и беззащитен, как курица на яйцах. Не раз он, взмыленный, улепетывал со станции мониторинга, уверенный, что его преследует плотоядный ящер. Сегодня он обнаружил только одного, полосатого новорожденного, который легко поместился бы в коробку для обуви. Чаз мужественно шагнул вперед и замолотил по воде клюшкой – как обычно, не попадая в цель. Едва крошка-аллигатор уплыл, Чаз сделал свой ход.

Держа над головой клюшку для гольфа, он тяжело заскользил по грязному дну. Он был готов ударить любую живность, что появится на поверхности, сколь бы мелкой или безвредной эта живность ни оказалась, но никто не осмелился бросить ему вызов. По пути он прилежно останавливался и выдирал свежие ростки рогоза – это скромное опрятное деяние Чаз полагал ключевым для своего будущего процветания и комфорта.

Забор образца воды со станции мониторинга занял всего три минуты. Чаз все проделал весьма старательно, хотя был уверен, что в радиусе тридцати миль нет никого из округа. Ред Хаммернат рассказывал, что иногда посылают вертолеты следить за биологами в поле, но Чаз про себя сомневался. Он устраивал это представление со сбором проб только потому, что так хотел Ред, а Ред – последний человек на свете, с которым Чаз хотел спорить.

Он с воем и без происшествий по свежепроложенному пути проломился обратно к дамбе. Стоймя поставил на заднее сиденье «хаммера» квартовый контейнер и, брыкаясь и извиваясь, выбрался из болотных сапог, которые воняли потом и грязью. Выхватил из кулера манговый энергетик «Гаторэйд» и уселся на бампер, прислонив к нему клюшку на расстоянии вытянутой руки. Грязным рукавом Чаз вытер пот со лба и подумал: «Как же меня запарила эта дыра! Это ж надо, налогоплательщики Америки тратят восемь миллиардов баксов, чтоб ее спасти!… Сосунки, – думал Чаз. – Если б они знали».

Он посмотрел в бинокль по обеим сторонам ухабистой насыпи. Других машин не видно. Он покосился на небо и увидел вездесущих канюков, что кружили по часовой стрелке, но никаких вертолетов или самолетов.

Удовлетворенный, Чарльз Регис Перроне прикончил «Гаторэйд» и выбросил бутылку в меч-траву. Затем открутил крышку с банки для образцов и вылил чайного цвета воду в грязь под ногами.

«Река травы, ха!» – подумал он.

Восемь

Чаз сидел в ванне и смывал с себя въевшуюся болотную грязь, и тут объявилась Рикка.

– Ты что, совсем свихнулась? – возмутился он.

– Нет. Просто мне одиноко. – Она сбросила бордовые туфли на шпильках.

– Кто-нибудь видел, как ты приехала? Где ты оставила машину?

Рикка расстегнула сережки-обручи и положила их на туалетный столик рядом с дезодорантом Чаза.

– Да чего ты нервничаешь? Я думала, ты мне обрадуешься.

Она мгновенно сбросила одежду и властно его оседлала.