Страница 19 из 32
Юстас не стал читать дальше. Взволнованный до крайности, совершенно обессилев, он прислонился к двери лавки, которая, неожиданно отворившись, толкнула его в спину.
В одну секунду молодой человек пришел в себя и с такой быстротой побежал по улице, что лавочник приготовился закричать: «Держи вора!»
Было пять часов вечера. Станция Ватерлоо находилась в четверти мили. Юстас вскочил в проезжавший извозчичий кеб.
— Ватерлоо, Центральная линия! — крикнул он. — Пожалуйста, поскорее!
Кеб быстро покатился по мосту. Через десять минут Юстас очутился на станции, где собралась масса народа, встречавшая поезд.
Он отпустил кеб, бросив кебмену полкроны, и устремился вперед, расталкивая толпу, пока не добрался до коляски, которая готовилась уехать.
— Стой! — крикнул он изо всех сил кучеру, который придержал лошадей.
Юстас увидел прелестное лицо той, которую любил.
Она услышала его голос, узнала его, и глаза их встретились. Луч счастья скользнул по ее нежному лицу, которое залилось густым румянцем.
Он хотел что-то сказать — и не мог. Дважды пытался он заговорить, но тщетно…
— Слава Богу! — пробормотал он наконец. — Слава Богу, вы живы и здоровы!
Вместо ответа она протянула ему руку и одарила его нежным, любящим взглядом.
Юстас взял ее руку и поцеловал.
— Где я увижу вас? — нашел он наконец в себе силы спросить.
— У леди Холмерст. Приходите завтра утром, мне надо кое-что сказать вам! — ответила она.
Лошади тронулись, и коляска уехала, сопровождаемая приветственными криками толпы.
Юстас остался в таком состоянии, которое легче представить себе, чем описать.
XIV. Свидание
Прежде всего Юстас отправился в клуб и разыскал в книге адрес леди Холмерст. Ее лондонский дом находился на Ганновер-сквер.
Вернувшись домой, он наскоро пообедал. Потом какое-то беспокойное чувство овладело им, и он отправился бродить по улицам.
Целых три часа молодой человек гулял, что, несомненно, было очень полезно для него, так как он редко совершал моцион. Затем он направился к дому леди Холмерст. Некоторым затруднением для него было найти нужный номер дома.
Ночь стояла теплая, окно одного из домов было открыто, и в гостиной виднелся свет.
Юстас перешел на другую сторону улицы и, опершись на железную решетку сквера, заглянул в окно. Он был вознагражден за все свои старания и труды, потому что через тонкую шторку различил силуэты двух женщин, сидящих на оттоманке, лицом к окну. Одна из женщин была Августа, которую он сейчас же узнал. Опершись головой на руку, она разговаривала со своей подругой. Ему хотелось позвонить, войти и повидать ее.
Зачем он будет ждать до завтра? Но, несмотря на свое желание, он остался на месте и стоял, пока полицейский не заметил его и, сочтя его поведение подозрительным, не попросил уйти.
Конечно, смотреть на свою возлюбленную и любоваться ею — приятное занятие, но, если бы Юстас не только видел подруг, но и слышал разговоры в гостиной, он заинтересовался бы еще больше.
Августа подробно рассказывала о жизни и происшествиях на острове Кергелен, о татуировке на своей шее. Леди Холмерст слушала, широко раскрыв глаза и уши.
— Этот молодой человек придет к вам завтра утром, — сказала леди Холмерст, — как хорошо! Я видела его, он очень красив, у него такие добрые, милые глаза. Право, все это ужасно романтично!
— Может быть, и романтично, Бесси, — ответила Августа, — но мне это неприятно! Не говорю о самой операции татуировки на пустынном острове. Но показывать эту татуировку в лондонской гостиной — это совсем другое дело!
— Конечно, мистер Юстас должен видеть завещание…
— Но, скажите мне, Бесси, как я покажу ему это завещание? Ведь оно написано на моей шее!
— Я что-то не замечала, — сухо заметила леди Холмерст, — чтобы молодые девушки любили прятать свою шею. Если вы сомневаетесь в этом, рекомендую вам поехать на первый же лондонский бал! Надо только надеть открытое бальное платье!
— Я никогда не надевала открытых платьев!
— Вот как? — мрачно удивилась леди Холмерст. — Ну, вам придется привыкать к этому. Конечно, если вам не хочется, тогда лучше ничего не говорить ему о завещании, — добавила она, — хотя это будет уже целым сложным преступлением!
— Преступлением! Я не вижу тут никакого преступления!
— Разумеется, преступление! Вы украдете завещание — это само по себе уже является преступлением; если вы не покажете его мистеру Юстасу — это удвоит его. В общем — двойное преступление с вашей стороны!
— Пустяки! — заявила Августа на такое возражение. — Как я могу украсть свои собственные плечи? Это же невозможно!
— О нет, вы не понимаете, какая это интересная вещь! У меня был кузен, который готовился стать адвокатом, я много занималась тогда разными юридическими вопросами. Бедняга! Он срезался на экзамене восемь раз!
— Хорошо, значит, я должна надеть открытое платье, но это ужасно, право, ужасно! Вы одолжите мне такое платье, не правда ли?
— Дорогая моя! — ответила леди Холмерст, взглянув на свой траурный наряд. — У меня нет теперь таких платьев, но я поищу… Я носила их, пока мой муж был жив! — Глаза ее наполнились слезами.
Августа взяла подругу за руку и начала толковать об опасностях и лишениях, которые перенесла, потом свела разговор на маленького Дика. Леди Холмерст улыбнулась при мысли о дорогом мальчике, своем единственном ребенке, который сладко спал в детской кроватке и не утонул, как она полагала, в волнах океана. Она взяла руку Августы, поцеловала ее и снова благодарила за спасение ребенка, пока дворецкий не отворил двери и не доложил, что два джентльмена желают повидать мисс Смиссерс. Августа снова попала в руки интервьюеров. За ними появились представители какой-то пароходной компании, несколько репортеров, художник одного иллюстрированного журнала — и так далее, до глубокой ночи, когда Августа могла наконец запереть дверь и лечь в постель.
На следующее утро Августа появилась за завтраком, одетая в чрезвычайно открытое платье, которое леди Холмерст приказала вычистить и подновить. Никогда не приходилось Августе носить такое платье, и, попробовав надеть его в первый раз днем, молодая девушка чувствовала себя так неловко, как трезвый и умеренный человек, который вынужден впервые выпить водки. Делать было нечего. Набросив на плечи шаль, она спустилась вниз.
— Дорогая моя, дайте мне взглянуть! — сказала леди Холмерст. когда служанка вышла из комнаты.
Августа со вздохом сняла шаль, и леди Холмерст поспешила к ней. На шее молодой девушки было написано завещание. Татуировка была так свежа, словно ее только что сделали, и, несомненно, останется на шее Августы до конца ее жизни.
— Я надеюсь, что молодой человек будет глубоко благодарен вам! Мне кажется, что надо действительно горячо любить, — добавила леди Холмерст, значительно посмотрев на Августу, — чтобы решиться на такую жертву!
Августа вспыхнула при этом намеке, но ничего не сказала. В десять часов, когда они уже наполовину позавтракали, раздался звонок.
— Это он! — воскликнула леди Холмерст, захлопав в ладоши. — Право, это презабавнейшая вещь! Я велела Джону проводить его сюда.
Едва она успела произнести эти слова, как дворецкий, торжественный и мрачный в своем траурном одеянии, отворил дверь и возвестил:
— Мистер Юстас Мизон!
Наступила минутная пауза. Августа приподнялась со своего кресла и снова села в него. Заметив ее замешательство, леди Холмерст лукаво улыбнулась.
Вошел Юстас, красивый, возбужденный, прекрасно одетый — в модном сюртуке, с цветком в петлице.
— Как вы поживаете? — спросил он Августу, пожимая ее руку, которую она холодно отняла у него.
— Как вы поживаете, мистер Мизон? — в свою очередь спросила она. — Позвольте мне представить вас леди Холмерст. Мистер Мизон, леди Холмерст!
Юстас поклонился и поставил свою шляпу прямо на тарелку с маслом.
— Надеюсь, что я пришел не слишком рано, — сказал он, совершенно сконфуженный своей неловкостью. — Кажется, вы только что кончили завтракать!