Невозможный маг

— Уф, я уж думал, что ты не придешь! — воскликнул Норрик, когда потайная дверь каморки открылась и на пороге появился силуэт послушницы в темном плаще. — Я устал ждать, а в животе просто война идет! Вторые сутки не ел! И пить охота!

Он выхватил из рук послушницы кувшин и приник к нему губами.

— Сок! Не мог вина раздобыть?

— Некогда было. — Юноша прошел и опустился на колени над спящей девушкой. Губы ее были по-прежнему свежи и нежны, дыхание легким облачком вырывалось из груди.

— Не трогал я ее! — с набитым ртом сообщил сзади Норрик. — Можешь проверить! Цела твоя подружка! Цела!

— Она не моя подружка. — Юноша все-таки не устоял перед искушением и погладил рассыпавшиеся по полу волосы послушницы. Для спящей в зачарованном сне совершенно все равно, где лежать, но он почему-то не мог отделаться от мысли, что ей очень неудобно на голом полу. Но в каморке не нашлось ничего, что бы ей подстелить. Единственный мешок забрал для своей постели альфар. Сейчас он сидел там, скрестив ноги, и торопливо жевал лепешки, запивая их соком.

— Жратва для детей, — утерев рот рукой, заявил он и припрятал две лепешки про запас— Но в лесу и того иногда не бывало. Мы ведь пять лет почти бродяжничаем. В первый год хуже всего было — кругом война и разруха, а тут зима подвалила. Мы на снегу спали. У нас четверо детей умерли от холода и голода.

— Детей? — вскинул голову Видящий.

— А ты как думал? Мы всем поместьем ушли, то есть все уцелевшие альфары. С женщинами и детьми. К нам потом еще прибилось несколько одиночек — кто после разгрома в плен не попал. С нами даже одно время два рыцаря кочевали. Там же не только мы — многие высокородные эльфы драпали, как малышня, все побросав.

— И вы все это время… с детьми? И не пытались вернуться домой? — Юноша думал о своем.

— А куда возвращаться? Лорда нашего убили, его семейство исчезло в неизвестном направлении, замок темноволосые разграбили и сожгли. Нет, какое-то время мы на развалинах провели, да только в лесу лучше оказалось. Холодно и неуютно, но мы землянки вырыли и на второй уже год прилично перезимовали.

К Норрику вернулась живость характера, он болтал и улыбался как ни в чем не бывало.

— Ну а ты чего узнал интересного? Как тут? Девчонки, судя по всему, — альфар кивнул на спящую послушницу, — тут симпатичные.

— Девчонки есть, да не про твою честь, — ответил юноша.

— Оно и видно! Где уж нам, недоразвитым! Ты вот высокородный и не знаешь, как на нас, альфаров, смотрят!

— Почему же? Знаю. У моего отца были слуги-альфары — и в доме, и фермерами работали. Они за одним столом с нами обедали, а по ночам там же, в замке, и ночевали. Мы просто жили, замок небольшой, хозяйство небогатое. У меня с братьями была одна комната на троих. У сестер — своя комната, и у родителей тоже своя. А все остальное — общее.

— А если бы ты узнал, что какой-то слуга твою сестрицу… ну того? Поцеловал?

— А ты, — внезапно догадался юноша, — целовался с леди Оссирель?

— А то нет! — ухмыльнулся Норрик. — Мы же выросли вместе! Мой отец собой пожертвовал, чтобы милорда Оссира спасти на охоте, вот тот и взял меня и мою мать в замок. Она уже там Озрика родила. Мы с Оссирель ровесниками были… почти ровесниками. Я, как ты заметил, старше.

У нее брата не было, она со мной дружила. А когда ее с сыном лорда Инвемара обручили, прибежала и все рассказала, как подружке. А я ей и предложил — мол, хочешь, научу, как с женихом обращаться? Она согласилась. Ну мы и… Мы только целовались! — тут же воскликнул он, выставив перед собой ладони. — Честно-честно! Я хотел предложить еще кое-что, да не успел. Нас застукали. — Норрик хихикнул. — Мы только целовались, ну и потискал я ее чуть-чуть, а лорд Оссир орал так, словно я его дочь не просто изнасиловал, но и уже ребенка ей сделал, как моей матери.

— Какого ребенка?

— У меня брат есть, младший. — Норрик вздохнул. — Озриком его звать. Мама родила его через несколько лет после гибели отца, когда мы уже в замке жили. И кто его отец — неизвестно. Только никак не альфар! Светловолосый он слишком. — Норрик с вызовом тряхнул своими темно-русыми волосами. — Вот и выходит, что альфару высокородную девицу и поцеловать нельзя, а благородному эльфу вдове ребенка заделать можно.

Молодой маг посмотрел на спящую послушницу.

— Я ведь не потому, — произнес он, — что тебе не доверяю. Просто она… нельзя так, исподтишка! Вот если бы она сама согласилась… Но ведь не согласится! Видящие — они такие!

— Погоди, а как тебя зовут? Мы второй день вместе, даже третий, если вспомнить, как познакомились, а я все не знаю, кто ты?

— У меня нет имени. Я отказался от него. Оно слишком… слишком сильное заклинание в него встроено. Пока был медиумом, я помнил, а потом заставил себя забыть. Зови магом.

— Или Майяром. По-эльфийски, — предложил Норрик, и юноша кивнул:

— Идет.

Он переступил порог кельи, где они спали вдвоем со второй послушницей, и поразился тишине, царившей внутри. Там было пусто. Его напарница исчезла. И сгустившаяся тишина сулила опасность. Юноша попятился, лихорадочно перебирая в уме защитные заклинания и набрасывая на себя отражающий мысленный «полог», который позволял скатываться с него большей части заклинаний, как дождю по натянутому тенту. Как настоящий тент против ножа, этот мысленный «полог» не защищал от большинства враждебных заклинаний, но, во всяком случае, давал время, чтобы приготовиться.

— Эй! — послышался капризный голос слепой волшебницы. — Кто там? Иди сюда! Скорее!

Юноша задержал дыхание и переступил порог. Слепая сидела на постели, откинув одеяло на колени. Ее белые глаза были уставлены в пустоту.

— Закрой дверь, — распорядилась она. — И подойди поближе… волшебник!

Глава 7

Юноша вздрогнул и отступил назад.

Тут же за его спиной раздался громкий хлопок — закрылась дверь. Голубые искры пробежали по ее контуру, выдавая магический запор.

— Ты попался, — констатировала старая волшебница.

— Но почему? — вот и все, что он смог произнести. Слепая захихикала:

— Не думай, что если я стара и ничего не вижу, то ничего и не замечаю! Когда ты лишен зрения, для тебя открывается мир звуков. Я слышу то, чего не слышит никто из вас, и не только потому, что слепа. У меня от природы всегда был тонкий слух, и, когда судьба лишила меня зрения, я развила его упражнениями и заклинаниями настолько, что могу слышать стук сердца и шуршание крови в жилах. А еще я замечаю прикосновения, шаги, шелест дыхания. Ты несколько раз выдавал себя, но сначала я просто никак не могла понять, что происходит с моей ученицей.

— Как?

— Перечислить? Сегодня утром, когда вы одевали меня.

Ты непроизвольно затаивал дыхание, стоило тебе случайно прикоснуться ко мне. И твои руки чуть заметно подрагивали, одевая меня. Мне это уже показалось странным. Это — раз! Второе — на совещании, устроенном старшей. Когда заговорили об убийстве императора, я держала вас за руки. Помнишь — у тебя пульс участился? Третье — вечером, когда ты сам пересказал кратко «Повесть о королеве Бордирель», хотя я точно помню, что не давала вам ее читать. Одно из двух — либо моя ученица сама тайком брала книги, либо это читала не она, а кто-то другой. И четвертое — только что. Зачем невинной девушке куда-то ходить по ночам, да еще и носить неизвестно кому еду? Твоя подруга проследила за тобой, только не смогла определить место, куда ты ее отнес: очень сложно ты замел все следы. Ну и пятое — то, что сейчас ты слушаешь весь мой бред и не пытаешься оправдаться — мол, это вам показалось, матушка, я ни сном ни духом, я чиста и вы ошибаетесь!

Юноша с тоской оглянулся на дверь. Конечно, он мог бы разбить запирающее заклинание, но на это нужно время. Вряд ли старуха будет сидеть сложа руки. Она запросто ударит в спину или поднимет тревогу. Молодой маг чувствовал в ней сильного противника, несмотря на немощное тело и слепоту.