Скиталец

– Прощай, госпожа! Завтра я буду ждать тебя у ворот, а там сам я держу в мыслях, как бы покинуть эту страну тайн, колдовства и ужасов, но не могу сделать этого раньше, чем возвратится фараон, отправившийся воевать и поручивший мне охранять его дворец!

– Об этом мы поговорим после, а теперь иди, так как здесь, в этом святилище, нам не должно говорить о земных вещах! – сказала златокудрая Елена. Одиссей прильнул губами к ее руке и затем молча вышел из святилища.

ГЛАВА XVI. Отделение духа Реи

Жрец Реи бежал от врат Смерти, охраняемых духами умерших героев, от святилища, двери которого раскрывались только перед людьми, обреченными на смерть. Тяжело было на сердце у старика: он любил Скитальца. Среди темнокожих сынов Кеми старик не знал ни одного, который бы равнялся этому ахейцу, ни одного столь красивого, столь сильного и могучего, столь ловкого и искусного в боях! Потом Реи вспомнилось, как он спас жизнь той, которую он любил больше всех женщин в мире, – Мериамун, дочь светлого месяца, красивейшую из цариц, когда-либо восседавших на троне Египта, красивейшую и ученейшую после Тайя. Вспомнилась Реи красота чужеземца, когда тот стоял на подмостках, в то время как длинные копья летели в него; вспомнилось видение Мериамун. И чем больше он думал, тем сильнее смущение овладевало им. В одном только он был уверен – это в том, что эти сны и видения насмеялись над Мериамун и что человек, явившийся ей в этих видениях, никогда не будет ее супругом, так как он на его глазах пошел на смерть в храм Погибели.

Спотыкаясь, спешил Реи во дворец и, минуя великолепные залы, хотел пройти в свое помещение, но у дверей, ведущих в собственные покои царицы, стояла сама царица Мериамун во всей своей величественной красоте, точно изваянная из драгоценного мрамора, в царственном одеянии, увенчанная убором из золотых змей на черных как смоль волосах, ниспадавших широкой волной, точно мантия, вдоль стройной спины и горделивого стана. Как-то загадочно странно смотрели ее большие черные глаза из-под густых ресниц и точно проведенных кистью художника бровей, оттенявших матовую белизну ее высокого, гладкого, как слоновая кость, лба. Низко склонившись перед ней, Реи хотел пройти мимо, но она остановила его.

– Куда ты идешь, Реи, и почему так печально лицо твое? – спросила она.

– Я иду по своему делу, царица. А лицо мое печально потому, что от фараона нет никаких вестей и никто не знает, что сталось с ним и с сонмом Апура, которых он пустился преследовать!

– Быть может, ты говоришь правду. Реи, но не всю правду! Зайди ко мне, я желаю поговорить с тобою! – сказала царица, и старик послушно последовал за нею в ее покои, где по приказанию ее сел в то самое кресло, в котором сидел Скиталец. Вдруг царица Мериамун опустилась перед ним на колени, слезы стояли у нее на глазах, грудь ее порывисто вздымалась от подавленных рыданий.

– Что с тобой, царица, приемная дочь моя? – спросил старик.

– Слушай меня, старый друг, единственный друг мой! – отвечала Мериамун. – Помнишь тот день, или, вернее, ту ночь, когда я прокралась к тебе? То было в ночь, следующую за той ужасной ночью, когда я стала женою фараона и рассказала тебе тот страшный сон, который не давал мне покоя!

– Я хорошо помню это странное видение, о котором ты говорила мне тогда, только разъяснить его не в силах мой слабый ум!

– Помнишь, что видением тем был блестящий воин в золотых доспехах, которого мне суждено любить, в золотом шлеме, в который вонзился бронзовый наконечник копья?

– Да, помню!

– А знаешь, как зовут этого человека? – уже шепотом спросила она, глядя на старика широко раскрытыми глазами. – Не зовут ли его Эперитом, Скитальцем? Не он ли явился сюда с наконечником копья в шлеме? Я полюбила его в тот самый миг, когда впервые увидела его во всей его славе и во всей красе! Теперь я узнала его настоящее имя; это Одиссей, сын Лаэрта, Одиссей из Итаки. Я узнала это своим колдовством, вырвав истину у хитрейшего из людей. Хотя мне казалось, что он отстраняется от меня, все же мне удалось выпытать от него, что он странствовал долго и издалека, чтобы отыскать меня, богами назначенную и обещанную ему супругу!

При последних словах ее старый жрец вскочил со своего кресла.

– Госпожа! – воскликнул он. – Опомнись! Ты забываешь, что ты царица Кеми и супруга фараона! Кроме того, я должен сообщить тебе, что твой избранник навсегда потерян для тебя и для всего мира!

При этих словах Мериамун вскочила со своего ложа и, как львица, встала над старым жрецом с лицом прекрасным, но искаженным от бешенства и страха.

– Он умер! – прошипела она сквозь зубы над самым ухом Реи. – Умер, и я об этом не знала. Так ты убил его! Смотри же, как я отомщу за это! – И она выхватила из-за пояса тот кинжал, которым она некогда нанесла удар Менепте, брату своему, когда тот вздумал поцеловать ее, и занесла его высоко над головой Реи.

– Нет! – воскликнула она, опуская кинжал. – Ты умрешь другою, более медленной смертью!

– Царица, – взмолился жрец, – выслушай меня. Не я убил его. Напротив, я старался удержать его, но он пошел в храм Погибели, чтобы видеть чудесную Хатхор, а ты знаешь, что всякий, кто видел ее, должен сражаться с невидимыми духами и потом отправиться в преисподнюю!

Теперь лицо Мериамун стало бледно, как лик луны, как алебастр стен ее покоя, она громко вскрикнула и упала на свое ложе, сжимая голову тонкими пальцами.

– Как мне спасти его?.. Как вырвать его из когтей этой проклятой чародейки? Увы! Теперь уже слишком поздно… – стонала она. – Но я хочу знать его конец, хочу слышать о красоте той, которая виновата в его смерти. Реи! – прошептала она молящим голосом и не на языке Кеми, а на том древнем, мертвом языке мертвого народа. – Не гневайся на меня, а сжалься над моей слабостью, над моим безумием. Ведь ты знаешь тайну отделения духа, ты же сам обучил меня этому. О, Реи, позволь мне послать дух твой в храм ложной Хатхор и узнать, что там делается!

– Это недоброе дело, Мериамун, и страшное дело, – отвечал жрец, – там мой дух повстречается со стражами-охранителями. Кто знает, что из-этого выйдет, когда бестелесный, но имеющий еще земную жизнь, сойдется с бестелесными, уже давно не имеющими ее!

– Да, но ты все же сделаешь это из любви ко мне. Ты один можешь сделать это! – молила Мериамун.

– Никогда я ни в чем не отказывал тебе, Мериамун, – сказал старый жрец, – и теперь не откажу тебе. Прошу только об одном: если дух мой не возвратится оттуда, прикажи схоронить меня в той гробнице, которую я приготовил себе близ Фив, и, если возможно, постарайся силой своего колдовства вырвать дух мой из власти этих страшных стражей-охранителей врат святилища. Ну, теперь я готов. Заклинание ты знаешь, произноси его!

Он откинулся на резную спинку кресла и стал смотреть вверх, а Мериамун подошла к нему близко-близко и стала смотреть ему в глаза упорным, настойчивым взглядом, нашептывая какие-то таинственные слова на мертвом языке. По мере того как она шептала, лицо Реи становилось точно лицо умирающего, тогда она отступила назад и произнесла громко и повелительно:

– Отделился ли ты, дух Реи, от тела его?

И губы Реи произнесли медленно ей в ответ:

– Я отделился от плоти. Куда прикажешь идти?

– Во двор храма Хатхор перед святилищем ее!

– Я там, где ты приказала!

– Говори: что ты видишь?

– Вижу человека в золотых доспехах, а перед ним, преграждая ему путь, столпились тени умерших героев, хотя он не может видеть их своими телесными очами. Из святилища доносится женский голос, поющий странную, красивую песнь.

– Повтори, что ты слышишь!

И отделившийся дух Реи-жреца повторил царице Мериамун все слова песни златокудрой Елены. Из нее она узнала, что в святилище Хатхор восседает Елена-аргивянка. Сердце царицы упало, колени ее подломились, она едва не лишилась чувств, только желание узнать больше поддержало ее.

– Говори, что видишь теперь! – приказала она отделившемуся от плоти духу Реи, и тот послушно передал ей, как Скиталец сражался с невидимыми стражами-охранителями красоты Елены и все, что с ним было дальше. Мериамун громко вскрикнула от радости, узнав, что чужестранец прошел невредимым в самое святилище. Затем дух постепенно передал ей все, о чем говорили между собой в святилище Одиссей и Прекрасная Елена.