Страница 119 из 144
Некоторые лица улыбнулись.
Возчик, думая воспользоваться этой разрядкой настроения, хотел было тронуть лошадь.
— Ну, накричались? — сказал он.
— Накричались… чтоб вас, окаянных!
— Ну и пусти, дай проехать.
— Нет, брат, стой! — крикнул какой-то здоровенный детина в картузе, проломившийся сквозь толпу. Он схватил лошадь под уздцы и повёл её вдоль улицы. — Мы сейчас правду узнаем!
Вся толпа, возбуждённая новым поворотом дела и своей численностью, гудя громким говором, тронулась вслед за обозом, окружив его плотным кольцом.
— Это ещё, может, спекулянт сгноил, да на армию валит.
— Очень просто.
Никто не знал, куда ведёт неизвестный человек переднюю лошадь, но все с верой смотрели на него и шли за ним.
Когда проходили мимо ресторана, вдруг послышался звон стёкол. Кто-то бросил камнем в большое зеркальное окно, и видно было, как сидевшие там господа с испугом вскочили от своих столов с засунутыми за борта пиджаков салфетками.
Тревожно заверещал свисток городового. И, как бы в ответ на это, полетели камни в окна ресторана.
Некоторые из толпы, услышав свистки городовых, бросились бежать от греха. И когда их с тревогой спрашивали встречные, в чём дело, они, беспокойно оглядываясь назад, отвечали:
— Бунт! Громят всё! Ужас, что делается!
На перекрёстке стал накапливаться народ.
Толпа двигалась плотной стеной. Слышались крики и непрекращающийся звон стёкол.
Через минуту в том направлении поскакали конные городовые, послышались ещё свистки и опять крики и звон стёкол.
Раздалось несколько выстрелов. Потом видно было, как толпа врассыпную бежала оттуда, прижимаясь к стенам домов и забегая в ворота.
Мещанка, кричавшая на возчика, бежала поперек улицы с корзинкой на руке и пронзительно кричала:
— Убили, человека убили!
Но вдруг сама ткнулась лицом в снег и осталась лежать неподвижной, с задравшейся юбкой на толстых шерстяных чулках.
— Готова! — сказал кто-то.
XXXVII
Вся эта картина была видна из окон особняка Родиона Игнатьевича Стожарова.
У него в это время собралось несколько человек, чтобы обсудить тревожное положение в столице. Был нарочно приглашён член Думы, кадет, так как хотели узнать о настроении Думы и согласовать с ней свои действия.
Беседа ещё не начиналась, когда на улице послышались крики и выстрелы.
Все бросились к окнам, потом спрятались в простенки и выглядывали из-за штор.
— Вот вам! Уже начинается, — сказал, побледнев, Стожаров и бросился на половину жены, чтобы предупредить её об опасности.
К ужасу его, Марианна стояла прямо у окна и смотрела на улицу. Родиона Игнатьевича поразило её лицо: в нём было каменное спокойствие и холодное, злое презрение.
Увидев жену у окна, Родион Игнатьевич кинулся к ней и стал убеждать её отойти, чтобы не попасть под шальную пулю.
Марианна ещё несколько времени стояла в прежней позе, потом скорбно, презрительно усмехнулась и ушла в другие комнаты.
Родион Игнатьевич вернулся в кабинет. Там было ещё тревожное настроение.
— Господа, — сказал он, — положение становится более чем серьёзно. Вы сами видели сейчас. Из провинции получаются сведения о массовых забастовках. Рабочие вследствие укрупнения предприятий представляют собой опасную силу. Если мы её не. — он задумался, подбирая слово, — если мы её не скрутим, мы погибли.
Он подошёл к столу и, не садясь, точно он стоял перед многочисленной аудиторией, продолжал, опираясь суставом указательного пальца на стол:
— Мы должны решительно сплотиться и согласовать свои действия. Для этого мы и побеспокоили Ивана Павловича. — И он слегка поклонился в сторону члена Думы.
Член Думы в сером пиджаке, в золотом пенсне со шнурком, похожий на врача, опустил глаза и сказал:
— Ведь прогрессивный блок уже совещается и вырабатывает программу.
— Да, но он почему-то держит в секрете свои решения.
— Нам нечего надеяться на верхушку и пассивно ждать её решений…
— Конечно, мы сами должны. — раздались голоса.
— Мы должны не разговаривать, а быстро прийти к какому-нибудь определённому заключению и действовать.
Сказав это, Родион Игнатьевич взволнованно прошёлся по комнате.
— Какую программу вырабатывает блок? — спросил он, остановившись перед членом Думы.
— Он вырабатывает программу действия для масс, — сказал кротко член Думы.
— Как — действия?! Выступления?…
— Не выступления. Он ищет пути, чтобы парализовать действия масс, направленные против законной власти.
— Значит, программу бездействия, — сказал кто-то.
Родион Игнатьевич рассеянно оглянулся в сторону сказавшего.
— А если эта законная власть разгонит Думу?
— Тогда мы не будем расходиться.
— Значит, вы против законной власти?
— Да… когда она нарушает закон. Но мы против неё не насильственными мерами и без участия улицы, — так же кротко сказал член Думы.
— Тогда в чём же ваше п р о т и в заключается?
— В протесте и моральном воздействии. Мы не хотим демагогии, как в а ш Гвоздев. Он, говорят, призывает рабочих к выступлению?…
— Да, призывает…
— Но ведь это революция?
— Нет, предупреждение революции, потому что он будет действовать в единении с Государственной думой.
— Да ведь Дума не хочет выступления! — в отчаянии сказал долго молчавший старый банкир и обеими руками указал Стожарову на члена Думы.
Стожаров растерялся.
— Уф! — отозвался кто-то.
Стожаров спохватился:
— Нужно переменить позиции. Если мы не соединимся с рабочей группой Гвоздева и не пойдём на выступление, мы потеряем всякий кредит у масс.
— Значит, вы подражаете большевикам? — грустно сказал член Думы, кротко посмотрев на своего оппонента.
— Вовсе не подражаем, мы привлекаем рабочих не для того, чтобы подобно большевикам разводить демагогию, а для того, чтобы при их помощи заставить правительство передать власть (без революции) наиболее культурному и благоразумному ядру общественности с Львовым во главе.
— Значит, вы по отношению к рабочим неискренни?
Теперь Стожаров в отчаянии заломил над головой свои короткие руки.
— Боже мой, они тут с какой-то искренностью! При чём тут искренность? Это политика!
В эту минуту в кабинет взволнованно вошёл новый гость и, по дороге сбрасывая кашне, сказал задыхающимся голосом:
— Господа! Рабочая группа при военно-промышленном комитете… арестована!
Все, ошеломлённые этим сообщением, молчали. Стожаров, бегая по кабинету, говорил:
— Всё испортили! Напугали правительство своей демагогией, вот оно и бросается на тех, кто ему же желает добра… насколько это возможно.
— Но вы пришли тут к какому-нибудь заключению? — спросил вновь прибывший.
— Пришли…
— К какому?
— К такому, — отвечал уже с нескрываемым раздражением Стожаров, — что с этими людьми ни к какому заключению прийти невозможно. — И он глазами указал на члена Думы.