Всадники бури

Затем все разом обратили взоры к киммерийцу и храня свое спокойное безмолвие, почтили его тем же самым приветствием, которым незадолго до этого обменялись с Зулгайеном. В ответ Конан постарался изобразить нечто подобное. На губах троих мужей проскользнула тень улыбки, не лишенной сдержанной насмешки, но в общем-то доброжелательной.

— Нам необходимо встретиться с Герданом — верховным жрецом, — ровным голосом произнес Зулгайен. — Проводите меня и моего спутника к нему!

Мужчины в черных тогах переглянулись между собой, будто одним только взглядом могли сказать друг другу что-то недоступное для восприятия остальных людей (ну, хотя бы того же самого Конана). Потом один из них, самый старший по возрасту, обратился к туранцу и киммерийцу:

— Меня зовут Ториот. И для меня, как и для любого в этом храме, будет честью сопровождать к Гердану доблестных мужей, равных тем, коих я вижу сейчас перед собой, — он снова почтительно склонил голову. — Оставьте здесь свои мечи и ступайте за мной!

Зулгайен безо всяких сомнений вынул из ножен меч и отдал его одному из служителей храма. Конан не сразу решился расстаться со своим оружием, но и он уступил требовательной просьбе Ториота.

Двое других служителей Тарима на пару шагов отступили в сторону, позволяя спутникам пройти. Ториот тем временем развернулся и твердой уверенной поступью направился вглубь скрытых в полумраке помещений. Киммериец и туранец последовали за ним.

Шли они молча. И вокруг была такая тишина, плотная, как стена, что, казалось, если вдруг и раздался бы где-то поблизости какой-нибудь звук — все равно нельзя было бы услышать его.

Спутники двигались по пустынному лабиринту узких запутанных коридоров, спускались вниз по бесконечной изогнутой спиралью лестнице. И, уже, видимо, оказавшись где-то глубоко-глубоко под землей, снова шествовали по мрачным петляющим коридорам. Прошли по огромному выложенному из темно-серого мрамора залу с высоченным, какой-то совершенно неописуемой формы потолком, золотыми изваяниями у стен и полупрозрачным, завораживающе искрящимся, словно лед в солнечных лучах, полом. Посреди зала возвышалась массивная золотая статуя полуобнаженного человека неземной красоты, обе руки которого были согнуты в локтях, соединены и держали на ладонях что-то напоминавшее бутон цветка. Но, приглядевшись внимательнее, Конан нашел, что это был вовсе не цветок, а пламя огня.

— Это Тарим, дарующий людям огонь, — с волнением в голосе прошептал у самого уха киммерийца Зулгайен.

Миновав этот зал, все трое снова оказались на лестнице, но не узенькой винтовой, как та, что привела их сюда, в подземный лабиринт храмовых помещений, а широкой, с резными золоченными перилами. Лестница эта вела наверх, хотя была совсем невысока — всего в три пролета. От последней площадки в разные стороны расходились два вздымающиеся крыла. Они закруглялись плавной линией и наверху соединялись друг с другом, образовывая красивейшую балюстраду.

Вслед за Ториотом Конан и Зулгайен поднялись по лестнице и оказались в длинном коридоре. И опять нельзя было не заметить, что этот коридор был вовсе на те, мрачные без тени роскоши, по которым они проходили прежде. Пушистые ковры устилали пол. В мраморных стенах были устроены продолговатые ниши, вместо которых иногда встречались двухстворчатые сделанные из тикового дерева двери. У одной из таких дверей и остановился Ториот. Тихонько постучал в нее кулаком и в ожидании замер. Из-за двери, разрешая войти, послышался негромкий мужской голос.

Жестом руки и сопровождавшим его взглядом велев Конану и Зулгайену подождать здесь, в коридоре, служитель Тарима открыл дверь и тотчас же скрылся за ней. Внутри Ториот был совсем недолго и, когда вышел обратно, вежливо улыбаясь, сообщил гостям, что Гердан ждет их в своих покоях. Придерживая рукой дверь, он пропустил мужчин, а затем осторожно прикрыл ее.

Комната, в которой очутились Конан и Зулгайен, была довольно просторной. Темнота, разбавленная лишь тусклым светом пламени в маленьком, закрепленном на стене светильнике, позволяла разглядеть пышное убранство.

На невысоком подиуме у одной из стен стояла огромная деревянная кровать с массивными, украшенными аркатурой спинками.

Ниспадающий тяжелыми волнами балдахин над ней был чуть раздвинут, и сквозь щель можно было увидеть темноволосую голову лежавшего в постели человека.

Это был еще не старый — лет пятидесяти — мужчина, с безупречно правильными благородными чертами лица и большими светлыми глазами.

Между тем кожа его была пугающе бледна и как будто даже прозрачна. А длинные худые пальцы немощно дрожали. Полуприкрытыми глазами мужчина напряженно вглядывался в лица вошедших.

— Зулгайен, — еле слышно произнес он, обращаясь к полководцу. — Неужели… это ты?! Слышал я… вендийцы… держали… в плену, — Гердан говорил сдавленно, прерывисто. — Не думаю, что… Ездигерд… — он вздохнул. — Ну, так бежал, и… слава Тариму! Подойди же ко мне! Дай мне… посмотреть на тебя!

Туранец, не говоря ни слова, приблизился к нему, опустился на колени и губами коснулся его дрожащей руки.

— Это я, Гердан, — прошептал он. — Я — твой верный ученик и друг Зулгайен.

— Сколько же лет… Сколько же лет… мы не виделись?! — на бледном лице верховного жреца Тарима промелькнула тень слабой улыбки.

— Пятнадцать, — не на миг не задумываясь над ответом, произнес полководец.

— А ты возмужал! Теперь уж мало… что осталось… от того мальчика, которого я… помню.

Обращенный к Зулгайену взгляд учителя был бесконечно ласков.

— Я горжусь тобой! Сюда, в Туманные горы, давно уже дошла слава… — Гердана вдруг совсем замолк. Бледное, почти обескровленное лицо исказила гримаса мучительной боли. Удерживая стон, верховный жрец крепко стиснул зубы.

— Что с тобой, Гердан?! — отчаянно воскликнул полководец. Он вскочил с колен и, склонившись над своим учителем, тревожно вглядывался в его лицо.

Чуть приподняв голову, жрец описал рукой какой-то неопределенный жест и судорожно вцепился в край покрывавшего его льняного одеяла. Широко раскрытые, не моргающие глаза глядели прямо перед собой ничего не различающим взглядом. Мышцы на лице неестественно напряглись. А там, где кожа казалась совсем тонкой и прозрачной, было заметно, как быстро пульсировали болезненно набухшие голубовато-сиреневые вены. Внезапно его тело сильно содрогнулось. Из горла вырвался короткий, едва, слышный стон. Голова бессильно опустилась на подушку. Мышцы расслабились. На глаза медленно, будто нехотя, поползли тяжелые, окаймленные редкими ресницами веки.

— Гердан! — дрожащим от волнения голосом обратился к своему учителю Зулгайен. — Гердан, ты слышишь меня?!

— Да, мальчик мой, — с трудом двигая обескровленными губами, прошептал жрец. Его ресницы едва заметно дрогнули, и, приоткрыв глаза, он взглянул на Зулгайена с трепетной нежностью во взгляде. — Успокойся, мне стало лучше, — уже не шепотом, но все же очень тихо произнес он.

— Но что с тобой?! — с возрастающим волнением в голосе спрашивал Зулгайен. — Что за недуг поразил тебя?!

Гердан ответил не сразу, казалось, он колебался.

— Я и сам не знаю, — наконец, произнес он, задумчиво, печально и глядя вовсе не на Зулгайена, а куда-то вперед. — Еще несколько дней назад… я мог бы похвастаться отличным… самочувствием, но… — он с горечью усмехнулся. — Теперь же… прикован к этой кровати и чувствую, как последние силы… покидают меня. И я… Я не могу… не могу ничего с этим поделать. Нить… моей жизни… рвется.

— Но ведь ты же сведущ в лекарском деле! Пока я жил здесь, в храме Тарима, мне не раз доводилось наблюдать, как ты спасал от верной смерти тех, справиться с недугами которых оказывались бессильны лучшие ученые мужи Турана. А сейчас ты утверждаешь… — Зулгайен вдруг замолк. Судорожно сглотнул подступивший к его горлу ком. И, уже понизив голос, с надеждой спросил: — Почему же ты не можешь излечить себя самого?!

Бледные губы Гердана сморщила грустная улыбка.

— Да, мальчик мой, я не могу, — после некоторых раздумий прошептал жрец