Страница 7 из 37
Александр Житинский: Как Вы уже поняли, я пессимист. Любое великое открытие или изобретение, повышая комфортность жизни, одновременно ускоряло движение этой жизни к гибели.
Андрей Измайлов: А наука откроет-таки? Блажен, кто верует. Тепло ему на свете. Пусть даже и откроет. Далее по древнему анекдоту про слона: съесть-то он съест, да кто ж ему даст! То есть, когда и если по принципу «Счастья! Для всех! Даром! И пусть никто не уйдёт обиженным!», тогда — конечно, изменится! И к лучшему! Но… Довелось мне побывать в Институте ядерной физики, что под Гатчиной. Беседовал с великим учёным (без преувеличения и без иронии). Помимо всего прочего, он изобрёл и запатентовал… как бы так попроще… «атомные пилюли от рака». Объяснил мне «на пальцах» суть. И впрямь, проще некуда! Я ему: «Ну, и где?! Где?!!» Он интеллигентно избежал рифмы. Да просто фармацевты не пущают — иначе у них всё рухнет (см. выше — № 3).
К слову! «Счастья! Для всех! Даром! И пусть никто не уйдёт обиженным!» — последняя строчка в «Пикнике». Мудрые авторы на том и закончили повесть, умолчав о том, что случилось бы по исполнению этого сокровенного желания.
Андрей Лазарчук: Думаю, нет. Энергия и так дешева дальше некуда. Было бы, напротив, полезно подумать о ее подорожании и ограничении производства, поскольку тепловое загрязнение — самое опасное из всех мыслимых.
Святослав Логинов: У нас масса источников дешёвой энергии. Её слишком много, и она слишком дёшева, а второе начало термодинамики никто не отменял. Тепловое загрязнение окружающей среды уже сейчас представляет опасность; куда уж ещё дешевле?
Евгений Лукин: А то она мало их открывала! Жизнь отдельных людей при этом, разумеется, менялась. Слегка, но к лучшему. Ясно же, что пишущий на компьютере должен это делать куда успешней, нежели скребущий гусиным пером в неэлектрифицированном Михайловском.
Сергей Лукьяненко: Да, конечно. Вопрос энергии — это основной вопрос, не надо быть Чубайсом, чтобы это понимать. Будет энергия — будет и пресная вода, и пища, и транспорт, и развлечения вроде космических исследований.
Сергей Переслегин: Изменится. И если не откроет — изменится тоже. Жизнь постоянно меняется. Станет ли она лучше от открытия источника дешевой энергии? Не знаю. В долгосрочной перспективе и больших масштабах рассмотрения — несомненно. А в среднесрочной перспективе открытие нового источника дешевой энергии может привести к катастрофическому экономическому кризису и даже к крупной войне. Может, однако, не привести — все зависит от целого ряда параметров, не фиксированных вопросом.
Геннадий Прашкевич: Кардинально изменится.
Изменится сам взгляд на мир.
Даже, возможно, наметится тот счастливый переход к миру истинного искусства, истинной науки, о котором так много писали философы. Это, разумеется, мой взгляд. Личный.
Вячеслав Рыбаков: По большому счету — никак не изменится. Хотя будут, конечно, потрясения — сейчас-то все вокруг нефти вертится, деньги самые большие пляшут именно там… Нефтянка начнет убивать всех, кто придумает новый источник энергии; те, у кого нефти нет и кто хочет добиться независимости от тех, у кого она есть, начнут этот новый источник и его выдумщиков спасать — на единственно возможный в нашем мире лад: сажать в то или иное подобие шарашки, для полной и вящей безопасности и чтоб конкуренты не пронюхали… Много гадостей произойдет. Мы их творим под любым предлогом и по любому поводу — и какой-нибудь карманный термояд станет еще одним предлогом и поводом в этом ряду. Но по большому счету не изменится ничего.
Борис Стругацкий: Думаю, ничего особенно в нашей жизни не изменится. Энергией ведь сыт не будешь. Будем заниматься превращением этого неограниченного количества энергии в неограниченное количество материальных и духовных благ. То есть тем, чем занимаемся и сейчас, и сто тысяч лет до того, и будем всегда заниматься, пока энергия не иссякнет, — а по современным представлениям о физическом вакууме она не иссякнет никогда.
8. Вопрос: Оправдано ли введение запретов на отдельные направления научных исследований (клонирование человека, новые методы психологической обработки и т. п.)?
Эдуард Геворкян: Человеческому разуму ненавистны пределы, но это не означает, что все дозволено. Запреты не оправданы, но жесткий контроль за критическими технологиями необходим.
Впрочем, историческая практика показывает, что сама система запретов, особенно на межгосударственном уровне, — хитрый ход для получения преимущества — конкурентного или военного.
Олег Дивов: Думаю, нет. Рано или поздно все это придется решать. И мы все равно — сейчас или через сто лет, — окажемся не вполне готовы к тем чисто нравственным выборам, которые перед нами встанут.
Кирилл Еськов: Слушайте, ну сколько можно воспроизводить и ретранслировать эту ахинею про «клонирование человека»! Это же просто фобия, чистой воды. Обыватель, он отчего страшится клонирования человека? — оттого, что якобы можно из генетического материала воспроизвести нового Гитлера (вариант: Пушкина), и оттого, что можно конвейерным методом штамповать «идеальных солдат», сексуальных рабынь и тэпэ. Так вот, объясняю «для тех, кто в танке» (включая сюда и кое-кого из российских фантастов). Клона некой исторической личности теоретически создать можно; вопрос — а нафига? Однояйцовый близнец-то представляет собой даже более точную генетическую копию человека, чем его клон — очевидным образом оставаясь при этом иной личностью. Так что ожидать от клонов упомянутых персон «исправленного и дополненного» переиздания плана «Барбаросса» или сиквела «Капитанской дочки» никак не приходится. Что же касаемо поточного производства «идеальных солдат», то не надо путать человека с овечкой Долли: Долли можно превращать в шашлык через пару-тройку месяцев после вылупления из пробирки, а вот «пробирочного» солдата надо потом ровно те же восемнадцать (или сколько там) лет кормить, одевать, учить, лечить, etc. Что превращает всю эту затею в полнейшую экономическую бессмыслицу; бог с ними с гитлерами и пушкиными, но уж солдат и проституток точно проще делать «старым казачьим способом»… Короче: ребята, учите матчасть! Хотя бы на уровне учебника «Общей биологии» для 9-го класса советской средней школы.
А вот выращивание аутентичных органов для трансплантации из клонированных тканей — совсем другое дело. Так эти работы (по стволовым клеткам, в частности), насколько я знаю, никто и не думал запрещать…
Александр Житинский: Нет смысла ни в каких внешних запретах. Они не работают. Запреты могут быть только внутренними. Некоторых вещей я не стал бы делать сам, без всяких запретов.
Андрей Измайлов: Про «и т. п» — конкретизируйте.
А клонирование — почему нет?! Например, хороший грузчик, но один. И рояль — вручную на этаж затащить. Трое-четверо надобны… Или психобработка. Сидит сволочь, в глаза лыбится: «Не я убил журналистку, начальник!» И судом присяжных оправдан. Но я, начальник, доподлинно знаю: «Ты, сволочь!» Вколоть бы скополаминчику, и — всю подноготную! Во благо ведь!
Другое дело, в чьи руки… Клоны-отморозки, только гурьбой способные одолеть хорошего человека. Или те же отморозки, психологически обрабатывающие добропорядочных граждан: «Где, падла, бабло?! И генеральную доверенность на стол! Подписывай!»
В общем, опять см. № 3: се человек…
Андрей Лазарчук: Нет, они бессмысленны. В этом вопросе я экстремист и либертианец. Любые запреты такого рода порождают больше проблем, чем сами исследования, поскольку в результате те, кто запреты нарушает, получают громадное преимущество.
Святослав Логинов: Любые запреты на науку недопустимы. Запреты должны существовать лишь на те или иные методы. Опыты, которые нацисты ставили над людьми, очень сильно продвинули медицину, но они, несомненно, преступны. Но, с другой стороны, не запрещать же из-за этого всю медицину? А клонированием человека заниматься надо — это моё твёрдое убеждение.