Страница 87 из 87
— Мне тоже все это не нравится. Но ведь они не отпустят нас отсюда, пока не добьются своего.
— Плевать!.. По-моему, они крутят. Неужели судьба мира может зависеть от того, любим мы с тобой друг друга или нет?
Мир, который его обитатели не желают сохранить своей любовью, и не заслуживает ничего, кроме гибели.
— Это ты сказал? — Вита с удивлением посмотрела на мужа.
— Нет, не я. И не ты, как я понял… Значит, это они, наши так называемые отцы.
Двое сидящих на холме покрутили головами по сторонам, но никого не увидели.
— Они на нас давят, — сказала Вита.
— Но мы им не уступим? — отозвался Калинов.
— Конечно, не уступим. Я сама не согласна любить по указке сверху.
Вита встала, потянулась, опустила руки. Рубище висело на ней бесформенным мешком.
«Вот бы сейчас ветерок», — почему-то подумал Калинов.
И ветерок родился где-то, прилетел, упруго натолкнулся на Виту. Словно стяг, затрепетал на ветру Витин мешок, плотно обтягивая ее тело.
— Любить по указке… Да ты просто отвратителен мне, — сказала Вита.
— А ты мне, — отозвался Калинов. — И что я в тебе нашел тогда?!
Он поморщился и встал, намереваясь неспешно спуститься с холма и уйти. Но что-то остановило его, какая-то сила приклеила подошвы его ботинок к траве, рядом с Витой.
— Как противно мне твое тело! — сказал он, и та же самая сила подняла его руки и положила их Вите на талию.
Вита затрепетала:
— Как противны мне твои пальцы! — И, трепеща, положила ладони ему на плечи.
По-прежнему бился о бедра подол Витиного мешка, и разлеталась по ветру рыжая грива. Изумрудные глаза закрылись.
— Я просто ненавижу тебя! — крикнула Вита.
— И я тебя! — отозвался Калинов, а неизвестная сила толкнула его к жене.
Вита, не открывая глаз, рухнула в его объятия.
А внизу, у подножия холма, стояли двое, не видимые ни одному глазу, и смотрели вверх.
— Вообще-то не стоило говорить ему и части правды, — сказал Медовик.
— Но я хотел вызвать у него еще большее противодействие.
— Так я и понял. Потому и начал тебе подыгрывать.
— И нам удалось, — заметил Джос.
Калинова передергивало от отвращения, но его руки, перестав ему подчиняться, раздевали жену. Процесс был хорошо знаком, но еще ни разу в жизни не был так противен.
Ветер исчез — как обрезало, — и Вита шептала:
— Оставь меня. Я не хочу. — Но ее тело так и льнуло к его ладоням.
Калинов опустил ее на мягкую траву. Полузакрытые глаза жены смотрели в небо. Как в смерть.
И все началось. Их тела впивались друг в друга с омерзением, но какая-то сила тянула их друг к другу твердо, неотвратимо. И Калинов почувствовал, как внутри его поднимается удушающая волна тошноты.
Двое внизу по-прежнему смотрели на вершину.
— Освобождай его скорее, — сказал Джос. — Ты же видишь: он рвется к ней даже сквозь твое заклятие… Он же лишится разума! Скорее!!!
— Да. — Медовик воздел к вершине холма руки.
— Я люблю тебя, — шептала Вита. — Просто я хотела тебе досадить, вот и говорила, что ты мне отвратителен.
И случилось. Словно кто-то держал Калинова в смирительной рубашке и вдруг распустил завязки.
Тело Калинова вырвалось из узды, тошнота исчезла, и он окунулся в наслаждение.
— И я люблю тебя, — прошептал он. — А все остальное было каким-то наваждением.
Их тела слились так, как ни сливались с самой юности — неистово, но не без страха. Словно в первый раз…
«Как я люблю тебя, мой милый», — подумала Вита.
«А я тебя, — подумал Калинов. — Боже, мы опять слышим мысли друг друга! Как тогда, помнишь?»
«Помню, — подумала Вита. — И мы научим этому Маринку… Теперь мы сумеем».
А потом их мысли умерли, потому что они растворились друг в друге.
Когда все завершилось, Вита, одеваясь, подумала: «Ты не обращал внимания? Когда мы трах… занимаемся этим, наши позы порой напоминают распятие».
«Наверное, любовь всегда кончается распятием», — подумал Калинов, застегивая пуговицы комбинезона.
«Наверное», — согласилась Вита и прильнула к нему.
Так, в обнимку, они и очутились в джамп-кабине. А когда открыли дверь, увидели серую поверхность Ладоги и привычное солнце на небе.
Едва они исчезли, Джос сказал:
— Что ж, теперь можно и нам уходить. Уж коли он прорвался к ней через твое заклятие, миру, пока они живы, ничего не грозит!
— Не согласен, — сказал Медовик. — Миру всегда что-нибудь грозит. Но теперь есть надежда.
Он снова взглянул на вершину холма. Там, устремленный в небо, стоял большой белый крест.
— Это твоих рук дело, Иешуа? — Медовик глаза ми показал Джосу на крест.
Джос поднял голову:
— Нет… Но пусть стоит. Amor omnia vincit[6].
Перед тем как покинуть тело, Джос еще раз оглянулся на холм. Крест ярко выделялся на фоне сиреневого неба и казался похожим на обнаженную человеческую фигуру.
6
Любовь побеждает все (лат.).