Ожерелье Странника

– Какие же, Джодд?

– Не очень хорошие, генерал. Епископ, по его словам, был убит мусульманами некоторое время назад.

– Упокой, Господь, его душу! Но об остальных, что он сообщил об остальных?

– А вот что. Кажется, этот Копт, как они его называли, то есть Могас, вернулся из длительного путешествия, о котором мы знаем, и поднял восстание где-то в Южном Египте, в самых верховьях Нила. Против него была послана экспедиция под командованием Мустафы, эмира Египта. И там были тяжелые бои, в которых принимал участие и наш пленник. Все закончилось тем, что копты, боровшиеся вместе с Могасом, были разгромлены, сам же Могас – убит, так как отказался спастись бегством. Его дочь Хелиодора захвачена в плен вместе с другими коптскими женщинами.

– А дальше? – с трудом выговорил я.

– Дальше, генерал, ее привели к эмиру Мустафе, который заметил ее красоту и решил сделать ее своей наложницей. Однако в ответ на ее мольбы, будучи, по словам пленного, милосердным человеком, он дал ей неделю на оплакивание павшего отца, прежде чем она войдет в его гарем. Но самого худшего, – добавил он поспешно, – не произошло. Так что Не прошло и недели, в течение которой пленники двигались вниз, вдоль Нила, как она заколола евнуха, сторожившего ее, и сбежала.

– Благодарение Богу! – сказал я. – Но почему, Джодд, этот человек уверен, что это была именно Хелиодора?

– А вот почему! Все знали ее как дочь Могаса, одного из тех, кого почитали египтяне. Кроме того, среди мусульманских солдат ее называли «госпожой с раковинами» из-за некоего ожерелья, которое она носила и которое вы должны помнить.

– Дальше что? – спросил я.

– Только то, что Мустафа был страшно рассержен тем, что потерял ее, и по этой причине целую роту солдат били палками по пяткам. Кроме того, он остановил свою армию и предложил за поимку беглянки награду. В течение двух дней они охотились за нею, но не нашли никого, кроме мертвецов в обысканных могилах. Затем эмир вернулся в низовья Нила. На этом рассказ закончился.

– Пошлите сейчас же ко мне этого пленного, Джодд, вместе с переводчиком. Я хочу сам поговорить с ним.

– Боюсь, что он не в состоянии прийти, генерал.

– В таком случае я сам пойду к нему. Ведите меня, Мартина.

– Тогда вам придется идти далеко, генерал, так как час назад он умер. Его товарищи сейчас готовят его к похоронам.

– Джодд, – сердито проговорил я. – Эти люди находятся в наших руках уже несколько недель. Как могло случиться, что вы всего этого не узнали раньше? Вы же получили мои приказания по этому поводу!

– Потому, генерал, что пока они не узнали, что их освободят, ни один из пленных не говорил нам ни слова. Как ни строго допрашивали их, они все твердили, что не станут нарушать свою присягу, что они предпочитают смерть. Один раз я уже спрашивал этого самого человека о Египте, и он отвечал мне, что никогда там не бывал.

– Успокойтесь, Олаф, – вмешалась Мартина, – так как вряд ли он мог вам сообщить что-нибудь новое.

– Вероятно, вы правы, – ответил я. – Но все же я мог бы выиграть несколько дней. Зная обо всем этом, я бы уже отправился в Египет на поиски Хелиодоры.

– Успокойтесь, говорю вам, – продолжала Мартина. – Все равно вы не смогли бы сделать этого до тех пор, пока не был подписан мир. Вы не смогли бы поступить вопреки вашей присяге и вашим обязанностям.

– Это так, – согласился я со вздохом.

– Олаф! – обратилась ко мне Мартина вечером того же дня, после того как Джодд оставил нас. – Вы сказали, что отправляетесь в Египет. Как вы это сделаете? Будучи слепым генералом империи, недавно разгромившим войска могучего халифа Востока, как вы можете рассчитывать на теплый прием в Египте? Кроме того, хорошо ли вас примет эмир Мустафа, правящий там, когда узнает, что вы прибыли на поиски женщины, сбежавшей недавно из его гарема? Да он просто в тот же день предложит вам выбор между смертью и Кораном! Олаф, ваше намерение – безумство!

– Может быть, Мартина. Но я все равно отправлюсь на поиски Хелиодоры.

– Если Хелиодора еще жива, своей смертью вы ей не поможете, а если мертва, то время для нее уже ничего не значит, и она может еще немного подождать вас.

– Я все равно отправлюсь, Мартина.

– Вы, слепой, отправитесь в Египет искать ту, которую все тамошние власти напрасно ищут месяцами? Пусть будет так. Но каким образом вы туда попадете? Откровенно, открыто, в качестве врага этого сделать нельзя, так как в подобном случае вы бы нуждались во флоте и – десятках тысяч мечей в качестве поддержки, которых у вас нет. Если вы возьмете с собой нескольких храбрых людей, но они не будут мусульманами, – а тех вы для такой цели не найдете, – то их не ждет ничего, кроме мучительней смерти. Как же вы сможете отправиться туда, Олаф?

– Еще не знаю, Мартина. Ваш ум более гибок, чем мой. Думайте, думайте и подскажите мне.

Я услышал, как Мартина поднялась и заходила по комнате из одного конца в другой. Наконец она вернулась и снова села рядом со мной.

– Олаф, – сказала она, – вы же всегда имели склонность к музицированию. И рассказывали мне, что, будучи мальчиком, часто играли на музыкальных инструментах и пели песни собственного сочинения. Да и сейчас, когда вы стали слепым, вы опять возвратились к этому искусству, в котором уже стали настоящим мастером. Кроме того, у вас хороший голос. Пожалуй, и у меня он хорош, это мой единственный дар. Именно мой голос однажды привлек внимание Ирины ко мне, дочери бедного греческого дворянина, бывшего когда-то другом ее отца и получившего поэтому незначительный пост при дворе. Позднее мы вместе с вами пели много песен, разве это не так? И некоторые из них были на языке Севера, не правда ли? Ведь вы меня ему учили!

– Да, Мартина. Ну и что же?

– Вы тугодум, Олаф. Я слышала, что восточные люди любят музыку, особенно если исполняют что-то им неизвестное. Почему бы тогда слепому мужчине и его дочери… нет, племяннице-сироте не зарабатывать себе на пропитание честным трудом, путешествуя по Египту в качестве бродячих музыкантов? У этих последователей Пророка, как мне рассказывали, считается тяжким грехом обидеть калеку… Бедного торговца янтарем, например, который был ограблен ворами-христианами. Будучи слепым, он не мог свидетельствовать против них перед судом, и вот теперь они с дочерью сестры зарабатывают себе на пропитание, как только смогут. Подобно вам, Олаф, я искусна в языках, и даже достаточно хорошо владею арабским, чтобы быть в состоянии просить милостыню. Моя мать – сирийка, она обучала меня своему родному языку, когда я была еще ребенком. А с тех пор как я попала сюда, я все время занималась этим языком. Что вы на это скажете?

– Я скажу, что подобным образом мы можем путешествовать в большей безопасности, нежели в каком-либо другом случае. Но вес же, Мартина, разве могу я просить вас взвалить подобную ношу себе на плечи?

– О, меня и нужды нет просить, Олаф. С тех пор как Судьба взвалила ее на меня, сделав меня вашей… крестной матерью. И куда бы вы ни направлялись, я обязана за вами следовать до тех пор, пока вы не женитесь, – добавила она со смехом. – Тогда уж вы наверняка не будете во мне нуждаться. Что ж, план разработан, чего бы он мне ни стоил. А теперь отправимся спать, быть может, во сне мы придумаем что-нибудь получше. Помолитесь святому Михаилу на ночь, Олаф.

Но так уж случилось, что святой Михаил меня не просветил, и в конце концов я принял решение сыграть роль слепого арфиста. В те дни велась активная торговля между Лесбосом и Египтом, торговали кедровыми деревьями, шерстью, вином для коптов, так как мусульмане вина не пили, и другими товарами. Между островом и владениями халифа был провозглашен мир, так что вскоре небольшое суденышко, нагруженное за мой счет подобными товарами, вышло в море. Грек с Лесбоса, которого звали Менас, командовал этим судном, официально считаясь его владельцем. В команду я набрал людей, верных мне до гроба.

Этим людям, которые все до единого были христианами, я рассказал о своем намерении, заставив их поклясться самой священной из клятв в том, что они все будут держать в секрете. Но, увы! Как мне предстояло убедиться в дальнейшем, этим морякам можно было доверять, когда они были хозяевами сами над собой, но над одним из них частенько властвовало вино. В наших северных краях обычно говорят: «Эль – это совсем другой человек!» И теперь мне уже не в первый раз предстояло убедиться в этой простой истине.