Она

Прямо перед нами возвышалось что-то похожее на главные ворота города, выстроенные из прочного камня, но заросшие травой и кустарником. Парки и сады стали непроходимыми, так что трудно было даже найти след дороги в их густой чаще. По обеим сторонам ворот лежали обломки развалин. По-видимому, нога человека не ступала здесь тысячи лет.

Биллали сказал мне, что народ Амахаггер считает этот разрушенный город проклятым. Сам он согласился идти сюда только по просьбе Аэши. Курьезно, что народ, не боявшийся жить среди мертвецов, боялся подойти близко к разрушенному городу.

Затем мы увидели огромное строение, похожее на храм, с удивительными колоннами, очень красивой архитектуры. Сначала мы подумали, что форма колонн представляет собой женскую фигуру.

На следующий день, взобравшись на откос горы, мы заметили здесь целую рощицу величественных пальм, и я понял, что архитектор черпал свое вдохновение в грациозности форм этих пальм, или, вернее, их предков.

У фасада огромного храма наша маленькая процессия остановилась, и Аэша вышла из носилок.

– Тут была комната, Калликрат, – сказала она Лео, – где мог спать один человек. Две тысячи лет тому назад ты, я и эта египтянка отдыхали тут, но с тех пор я не была здесь, и все пришло в упадок!

Затем Аэша поднялась по изломанным ступеням в наружный двор и огляделась вокруг, словно стараясь что-то припомнить. Сделав еще несколько шагов, она остановилась.

– Здесь все по-старому! – произнесла она, сделав знак немым слугам подойти ближе. Один из них подошел, зажег лампу, и мы пошли далее. Перед нами была маленькая келья, вырубленная в стене, которая, по-видимому, была жилой комнатой для сторожей храма.

Здесь мы решили отдохнуть и, устроившись как можно удобнее, поели холодного мяса, – все, кроме Аэши, которая не прикасалась никогда ни к чему кроме плодов, воды и хлеба. Пока мы закусывали, взошел месяц и серебристыми лучами залил окрестность.

– Знаешь ли, Холли, зачем я привела вас сюда ночью? – спросила Аэша, которая сидела, положив голову на руку, и наблюдала за месяцем, величественно парящим над мрачными колоннами разрушенного храма.

– Я привела вас сюда, чтобы вы могли видеть удивительное зрелище – полный месяц над развалинами Кор. Вы поели, – я хотела бы, чтобы ты не брал в рот ничего, кроме фруктов, Калликрат, но это придет позже. Когда-то и я ела мясо, как зверь. Ну, если вы готовы, пойдем, я покажу вам храм и бога, в честь которого он выстроен!

Мы встали и пошли. Я не в силах описать подробностей всего храма, его великолепия и роскоши. Мрачные дворы, стройные колонны со скульптурными украшениями, пустынные комнаты говорили воображению человека о многом.

И над всем этим – мертвая тишина, тишина смерти: казалось, дух прошлого обитал здесь.

Как все тут было красиво и пустынно! Мы не смели говорить громко, даже Аэша смутилась перед лицом величавой древности. Мы говорили шепотом, и наш шепот перелетал от колонны к колонне и замирал вдали. Лунный свет ярко озарял развалины храма, скрывая все разрушения тысячелетий. Это было чудесное зрелище. Постепенно свет луны исчезал, и мрачные тени медленно заползали в поросшие травой притворы храма, словно призраки старых жрецов, слетевшихся в храм для поклонения божеству…

– Идите, – произнесла Аэша, пока мы, не отрываясь, смотрели и смотрели, – я покажу вам каменный цветок красоты, который словно смеется над временем и наполняет тоской и желанием сердце человека! – и, не ожидая ответа, она повела нас в древний храм.

Посредине необъятного двора стояло величайшее в мире произведение искусства. На большом камне находился огромный каменный шар, около 20 ф. в диаметре, а на шаре – колоссальная крылатая фигура такой поразительной, божественной красоты, что, когда я увидел ее, озаренную серебристым сиянием месяца, мое дыхание остановилось и сердце замерло. Статуя была сделана из чистого белого мрамора, 20 ф. высотой. Крылатая женская фигура, поражавшая красотой и изяществом форм, стояла, наклонившись вперед, с распростертыми руками, словно собираясь обнять возлюбленного. Она была обнажена, но лицо плотно закутано, так что мы едва могли различить ее черты. Покрывало окутывало ее голову, два конца его падали на левую грудь, а третий развевался в воздухе сзади.

– Кто это? – спросил я, не отрывая глаз от статуи.

– Разве ты не догадался, Холли? – спросила Аэша. – Где же твое воображение? Это – Истина, парящая над миром и призывающая его детей открыть ей закутанное лицо! Смотри, вот и надпись на пьедестале. Несомненно, это взято из Священных Писаний народа Кор!

В самом деле, у подножия статуи были выгравированы письмена, похожие на китайские иероглифы.

Аэша перевела их так:

– Есть ли в мире такой человек, который откинул бы мое покрывало и взглянул бы в мое лицо, хотя оно прекрасно? Я буду жить в том человеке, который откинет мое покрывало, я дам ему душевный мир и нежных детей познания и труда! И голос крикнул: Хотя все, кто ищет тебя, жалеет тебя, но смотри! Ты – девственна и будешь всегда девственной, пока не кончится все. Нет человека, рожденного от женщины, который откинул бы твое покрывало и остался жить и никогда не будет! Только смерть сорвет твою вуаль!

Истина простерла руки и заплакала, потому что те, которые стремились к ней, не могли найти ее и взглянуть ей в лицо!

– Ты видишь, – заметила Аэша. – Истина была богиней народа Кор, в честь ее они строили храмы, к ней они стремились, хотя знали, что не найдут ее!

– Да, – добавил я печально, – люди ищут и не находят истины, и никогда не найдут. Только в смерти есть истина!

Бросив последний взгляд на статую – эту поэтическую грезу красоты, сделанную из камня, которую я никогда не забуду, – мы повернулись и пошли назад. Я не видел больше статуи, о чем очень жалею. Во всяком случае, я знаю и убедился: эти давно умершие поклонники Истины вполне признавали факт, что земля – кругла.

XXIV. ЧЕРЕЗ ПРОПАСТЬ

На следующее утро немые слуги разбудили нас еще до рассвета. Пока мы очнулись от сна и освежились водой, вытекавшей из обломков мраморного бассейна в центре какого-то двора, Аэша уже стояла возле носилок, а Биллали помогал слугам собирать багаж. По своему обыкновению, Аэша была закутана в газовое покрывало, и мне пришло в голову, что она могла перенять этот способ прятать свою красоту у мраморной статуи Истины. Я заметил, что Аэша казалась очень расстроенной и потеряла свой гордый и царственный вид, который отличал ее из тысячи женщин. Она смотрела вниз, когда мы подошли к ней. Лео спросил, как она спала в эту ночь.

– Дурно, мой Калликрат, – отвечала она, – дурно! Меня преследовали странные и ужасные сны, и я не знаю, что они предвещают мне. Я чувствую, что-то дурное будет со мной… Но почему? Разве зло может коснуться меня? Я желала бы знать, – добавила она с выражением глубочайшей нежности, – если что случится со мной, станешь ли ты думать обо мне? Я желала бы знать, мой Калликрат, будешь ли ты ждать меня, как я ждала тебя много столетий?

Не ожидая ответа, она продолжала.

– Посидим здесь: нам далеко идти, и раньше рассвета следующего дня мы будем уже близ Утеса жизни!

Через пять минут мы уже шли по разрушенному городу, который в лучах солнца представлял собой величественное, но подавляющее зрелище.

Когда первый луч восходящего солнца золотой стрелой опустился на руины, мы добрались до крайних ворот городской стены. Бросив последний взгляд на древний город, мы, за исключением Джона, который не любил развалин, – вздохнули, сожалея, что не смогли подробнее осмотреть его, и вышли на равнину.

Вместе с солнцем воспрянула духом Аэша и смеялась над своей тоской, приписывая ее влиянию печального места, где она спала.

– Эти варвары уверяют, что город проклят, – сказала она, – и, право, я верю им, потому что никогда не чувствовала себя так дурно, как сегодня ночью… Впрочем, нет, была еще одна ужасная ночь… Я помню. Это было, когда ты лежал мертвым у моих ног, Калликрат! Никогда не приду я сюда, это – проклятое место!