Страница 36 из 37
Фургон, громыхая и подскакивая на ухабах, неторопливо тащился не один час; все это время Рыжий Лис спокойно лежал, желая отдохнуть и набраться свежих сил. Ему хотелось ехать все дальше и дальше — пусть эта дьявольская свора и охотники в алых куртках исчезнут бесследно. Наконец фургон остановился, и возница, кряхтя, слез с облучка. Заслышав звяканье колец и замочков, лис догадался, что возница распрягает лошадей — лис много раз видел, как распрягают лошадей, когда он в родных краях подсматривал из-за укрытия за фермерами. Лис осторожно высунул из фургона морду. Он убедился, что фургон стоит на средине просторного, аккуратно прибранного двора фермы. Но в нескольких шагах от двора виднелись густые кусты и полуоблетевшие высокие деревья, а еще дальше темнел какой-то лес. Это было уже настоящее укрытие, и притом так близко! Лис бесшумно спрыгнул с задка фургона. В этот момент возница, грузный, кряжистый человек с бородой песочного цвета, сдвинул набок свою соломенную широкополую шляпу и обернулся назад. С удивлением увидев лиса и поняв, что тот ехал в его фургоне всю дорогу, он разразился бранью. Но лис уже молнией нырнул в кусты. Низко припадая к земле, он пробежал по цветочным клумбам и огородным грядкам и скоро уже скрылся среди деревьев. Оказалось, что это был лишь маленький перелесок, за которым лежало бугристое открытое поле, а на поле мирно паслись рыжие коровы. Но невдалеке за этим пастбищем лис увидел горы. Склоны у них были иззубренные, скалистые и в то же время темные — там густо росла сосна. Под этими темными соснами лис найдет себе надежное укрытие — он должен добраться до них во что бы то ни стало.
Лис опасливо двинулся по краю пастбища, стараясь не показываться на открытых местах. Но он привлек к себе внимание коров: заметив зверя, одна из них возмущенно уставилась на него, а вслед за ней к лису повернулись и все остальные коровы. Они угрожающе склонили свои рога и громко мычали. В подобных знаках внимания лис нуждался сейчас меньше всего; скрыв свое раздражение, он повернул в сторону и стал огибать поле по перелеску. Скоро он наткнулся на глубокий глухой овраг, сплошь заросший кустарником, густой высокой травой и диким виноградом. Сразу за оврагом начиналась деревня. Здесь, среди кустов, лис укрылся и спокойно пролежал до самого вечера.
Вечером, когда все в деревне затихло и в окнах погасли огни, лис выбрался из оврага. К горам можно было пройти лишь по проселочной дороге через деревню. Навострив уши, лис отважно ступил на дорогу и побежал по ней, держась самой середины, чтобы не оставлять за собой сильного запаха. Тем не менее какая-то дворняжка учуяла лиса и бросилась на него, залившись неистовым лаем. Рассвирепевший лис, храня полнейшее молчание, укусил ее так, что собачонка с визгом убежала к своему дому. Но сейчас уже всполошились и залаяли собаки по всей деревне; негодуя на собак, лис метнулся в переулок и через огороды выскочил на околицу. Лис настойчиво пробирался к горам, смутно видневшимся на западе. Скоро деревня, оглашаемая тревожным собачьим лаем, осталась позади. Теперь дорогу лиса преградил бурный неглубокий поток — не желая мочить лапы, лис перепрыгнул его и оказался уже у самого подножия горных склонов. Вокруг темнел густой кустарник, росли огромные древние деревья. Лис взбирался вверх по скалам, места здесь были еще более дики и неприступны, чем близ его родного Рингваака. Лис остановился только однажды: он уловил тонкий, еле слышный писк меж корней сосны. Мгновение — и мышь была поймана; лис немного заглушил давно терзавший его голод. Горы поднимались все выше; забыв об усталости, лис одолевал гряду за грядой. Когда занялась заря и по небу, трепеща, пробежали первые шафранные лучи солнца, лис вышел на вершину высокого гранитного утеса и, глянув вниз, почувствовал, что он обрел наконец то, к чему так стремился: перед ним был дикий, первобытный хаос горных хребтов и ущелий, куда уже не могли проникнуть ни своры собак, ни охотники в алых куртках.
Послесловие
Писать о животных очень трудно. Кроме литературного таланта, писателю-натуралисту нужно много знать о жизни животных, уметь разобраться в тонкостях психологии своих героев — по сути дела писатель-натуралист должен быть также и хорошим ученым. Вообще говоря, только удачное сочетание этих двух слагаемых и обеспечивает успех сочинений писателей-натуралистов. Нам кажется, что и критическая оценка книг о животных в целом должна идти именно по этим двум направлениям.
Америка конца прошлого и начала нынешнего века была богата писателями-натуралистами. Это и понятно. Во времена Сетона-Томпсона и Робертса шло интенсивное освоение тогда еще диких лесов и прерий. Американский фермер, постоянно живущий среди природы и в еще сравнительно малой степени преследуемый «дьяволом бизнеса», имел своими ближайшими соседями четвероногих и пернатых. А ведь известно, что человек, живущий среди природы, не может не полюбить ее диких обитателей и не отдать им часть своей души.
Этой любовью проникнуты и сочинения Чарлза Робертса — известного и признанного во всем мире литератора-натуралиста. Переводы многих его сочинений публиковались и в Советском Союзе. У меня нет сомнений в том, что и «В долинах Рингваака» — эта широко известная в Америке и Европе книга о жизни лисицы в глухих лесах Восточной Канады будет хорошо встречена нашими читателями.
Книга Робертса — образец жизнеутверждающего произведения. В ней совсем не чувствуется очень характерной для многих современных Робертсу американских писателей философии «сильного и слабого», «закона джунглей», то есть столь модных уже тогда в Америке идей реакционных философов.
Очень велико познавательное значение книги. Читатель получает множество ценных сведений о природе Канады. Он встретится с растительным миром и с обитателями глухих канадских лесов и межгорных долин — оленями, дикобразами, куропатками, рысями, совами, выдрами, норками, тетеревами и многими другими представителями животного царства, познакомится с их жизнью и повадками в разные времена года.
В целом «В долинах Рингваака» отвечает необходимым требованиям с позиций научной точности, но я как натуралист все же считаю необходимым высказать и некоторые критические замечания.
Чарлз Робертс в начале сочинения оговаривается, что в своем Рыжем Лисе он, как в фокусе, собрал физические и умственные особенности всех других известных ему лис. В результате получился особенный лис, который много умнее, сильнее и вообще значительнее обыкновенной лисицы. На мой взгляд, это вполне дозволенный литературный прием. Без такого «фокусирования» не обойтись в книгах и о людях, и о животных. Тем более, что все приключения, все случаи из жизни Рыжего Лиса, описанные в повести, основаны не только на знании автором особенностей лисьего рода, на изучении его способностей — в книге учтены и «свидетельства трезвых, осторожных наблюдателей». Все эпизоды, говорит Робертс, где проявляется ум, приспособляемость или проницательность лисицы, в изобилии подтверждены показаниями людей, знающих толк в точных наблюдениях. Далее: «… что же касается эмоций, проявляемых Рыжим Лисом, то даже особо недоверчивый читатель вполне может считать их эмоциями лисицы, а не эмоциями человека».
Я совсем не принадлежу к тем особо критически настроенным «строгим ученым», которые «запрещают» литераторам наделять животных речью и тем более сложной речью — диалогом и т. п. Более того. Некоторые критики считают, что в художественном произведении животные не могут и не должны думать и мыслить. Я убежден в том, что в художественных книгах все это можно и должно, несмотря на то что настоящее мышление и речь свойственны только человеку. И все же животные у Робертса, пожалуй, слишком уж «очеловечены». В этом отношении Робертс пошел по более легкому пути, и его описания жизни животных несомненно проигрывают и выглядят более грубыми, чем, например, у его соотечественника и современника Сетона-Томпсона — более тонкого натуралиста.