Страница 4 из 37
Она резко отскакивает назад, достаточно быстро, чтобы ни полицейские, ни шпик не успели, завершив поворот, взглянуть наверх прежде, чем она покинет место, на которое указывает рука в черной перчатке. Но движение это оказалось столь стремительным и порывистым, что повлекло за собой неловкий жест левой руки, на палец которой надет массивный серебряный перстень, с силой ударивший по стеклу.
При соприкосновении родился характерный, ни на что не похожий звук. Одновременно по всей поверхности прямоугольника расползается трещина в виде звезды с многочисленными углами. Но ни один кусок не выпадает: только — после долгой паузы — накренился вовнутрь маленький треугольник с очень острыми концами; после некоторого колебания он с хрустальным звоном падает на плиточный пол, разбиваясь, в свою очередь, на три еще более мелких фрагмента.
Лора долго смотрит на разбитое стекло, затем через соседнюю створку окна, сходную с первой, но нетронутую, на голубой фасад дома, стоящего напротив, затем на три осколка, лежащих на полу, затем вновь на стекло с трещиной в форме звезды. Сделав шаг назад по направлению к коридору, она больше не видит улицы. Она спрашивает себя, услышали ли наблюдавшие за ней люди хруст треснувшего стекла и могут ли они заметить отверстие, только что появившееся снизу и слева от железного шпингалета. Чтобы удостовериться в этом, следовало бы выглянуть в дырку: подобраться на четвереньках к окну, а потом, выпрямившись, прижать лицо к стеклу.
Однако сама эта нижняя часть окна, учитывая позицию, которую занимает человек в черном плаще и мягкой шляпе, отнюдь не укрыта от взгляда площадкой наружной лестницы, чьи узкие железные ступеньки, идущие параллельно, оставляют между собой промежутки равной ширины, позволяющие вести слежку и с той, и с другой стороны… Разумеется, с этой стороны — то есть, сверху вниз — делать это несравненно удобнее, ибо Металлическая платформа, о которой идет речь, находится гораздо ближе к окну, чем к земле. Тем не менее, очевидно, что прямая линия, соединяющая нижнюю Часть окна с полями фетровой шляпы, проходит над платформой и с еще большим основанием это можно отнести к треснувшему стеклу.
Тогда молодой женщине вновь приходит в голову мысль, что брат, под страхом сурового наказания, категорически запретил ей выглядывать в окно, выходящее на улицу. Брат должен был выйти из дома как раз в момент появления полицейских; она его не видела, но он, покидая дом, всегда держится ближайшего тротуара, так что из окна невозможно его увидеть, даже если уткнуться носом в стекло.
Не исключено также, что он еще не выходил, вовремя оказавшись в вестибюле первого этажа и осознав опасность при взгляде на улицу через забранное решеткой окошко в деревянной входной двери. И теперь он стоит на посту в укрытии, спрашивая себя, почему полицейские так пристально смотрят вверх, хотя мог бы и сам догадаться о причине, услышав снизу звон разбитого стекла, привлекшего их внимание к третьему этажу.
Значит, сейчас он бесшумно поднимается по лестнице, чтобы убедиться в преступном непослушании: ибо она подкрадывается втихомолку к окну, открытому для всех взглядов, и, сверх того, в момент, когда обоснованность запрета предстает совершенно очевидной.
Положив, как обычно, ключ на мраморный столик возле желтого медного подсвечника, он медленно преодолевает ступеньку за ступенькой, держась за деревянные перила, ибо при подъеме по этой чрезвычайно крутой лестнице вновь дает о себе знать усталость, накопившаяся в течение нескольких дней, полных непрерывного бдения, ожидания, долгих собраний, утомительных путешествий по городу, на метро или пешком, с одного конца на другой, вплоть до самых отдаленных кварталов, расположенных по ту сторону реки… В течение уже скольких дней?
Достигнув площадки второго этажа, он останавливается, напряженно прислушиваясь, чтобы уловить самые ничтожные шорохи дома. Но все беззвучно: не слышно ничего — ни шелеста скомканной ткани, ни затаенного дыхания; кругом тишина и запертые двери в пустом коридоре. Он продолжает подниматься по лестнице. Лора, которая опустилась на колени на керамические плитки дола и начала на четвереньках продвигаться к окну, дабы посмотреть, что происходит на улице, внезапно пугается и, обернувшись, видит буквально в метре от своего лица мужчину, наклонившегося к ней; она не слышала шагов и вдруг оказалась во власти этого застывшего в угрожающей неподвижности человека. Инстинктивным движением ребенка, которому грозит наказание, она стремительно поднимает локоть, чтобы прикрыть лицо (хотя он ни единым жестом не обнаружил намерения расправиться с ней) и, пытаясь уклониться от неизбежной пощечины, делает неловкий шаг в сторону, теряет равновесие и оказывается в полулежачем положении на полу: поджав одну ногу под себя и вытянув другую, выгнув грудь и опираясь на локоть одной руки, тогда как другая по-прежнему поднята в традиционном жесте боязливой защиты.
Она выглядит необыкновенно юной: шестнадцать, может быть, семнадцать лет. У нее ослепительно белокурые волосы; на шелковистые кудри, в живописном беспорядке обрамляющие красивое, испуганное лицо, падает яркий свет, идущий из окна, расположенного за спиной, отбрасывая блики в расширенные от ужаса глаза. Длинные ноги обнажены вплоть до верхней части бедер, поскольку юбка, и без того короткая, задралась во время падения, отчего открывается взору их красивый изгиб, за которым можно следить почти до конца, до промежности, угадываемой в затененном углублении, едва прикрытом краем поднявшейся ткани.
Помимо позы двух персонажей (показывающей одновременно быстроту движения и неожиданно резкое прекращение его), сцена содержит и другие материальные следы борьбы: разбитое стекло, чьи разрозненные осколки валяются на полу, облицованном плитками в форме безупречно правильных шестиугольников. Сверх того, девушка поранила себе руку: то ли она задела при падении разбитое стекло, то ли обрезалась тремя секундами позже об острые треугольники, лежащие на земле, то ли сама разбила стекло, когда мужчина грубо толкнул ее к окну, если, конечно, это не входило в ее собственные намерения: она могла ударить по стеклу кулаком в надежде вооружиться стеклянным стилетом, чтобы защитить себя в случае возможного нападения.
Как бы то ни было, капельки ярко-красной крови выступили на ладони поднятой руки, а также, если присмотреться получше, на одном колене — том самом, которое подогнуто. Алые пятна по цвету совершенно идентичны губам, равно как и крохотному кусочку юбки, попавшему в кадр. Девушка одета в тонкий светло-голубой пуловер, плотно облегающий молодую грудь; он сделан из блестящей материи, но ворот кажется разорванным. На ней нет ни сережек, ни ожерелья, ни браслета, ни обручального кольца; только на пальце левой руки можно заметить массивный серебряный перстень, выполненный с таким тщанием, что ему, судя по всему, отводится важная роль в этой истории.
Пестрой афишей, воспроизведенной во многих десятках экземпляров, обклеены все стены длинного коридора, ведущего на пересадку Пьеса имеет название: «Кровавые грезы». Мужскую роль исполняет негр. Я ничего не слышал об этом спектакле, вероятно, совсем недавнем, поскольку рецензий в прессе еще не было. Что до актеров, их имена, напечатанные, впрочем, очень мелким шрифтом, ни о чем мне не говорят. Я никогда раньше не видел этой рекламы, будь то в метро или же в каком другом месте.
Полагая, что задержался достаточно, дабы вероятные преследователи могли поравняться со мной, я вновь оборачиваюсь и убеждаюсь, что за мной никто не следит. В длинном коридоре пустынно и тихо, он очень грязен, как и все пересадки на этой линии, замусорен бесчисленными бумажками, от рваных газет до конфетных оберток, и усеян мокрыми пятнами — почти все они отвратительного вида. Новенькая афиша, конец которой теряется впереди, равно как и сзади, выделяется своей чистотой на стенах, покрытых блестящей керамической плиткой, некогда белой, но теперь облупившейся, облезшей, испачканной коричневатыми подтеками и местами поврежденной, словно по ней стучали молотком.