Страница 52 из 80
— А чем вы занимаетесь сейчас? Чем-то связанным с политикой?
— Вот уж нет. После 1994 года я потеряла интерес к политике. Пусть теперь другие решают, что дальше делать со страной. Я получила наследство после смерти матери и занялась вложениями в недвижимость. Так я познакомилась с Питом, вышла за него замуж. Теперь я провинциальная домохозяйка с двумя детьми и очень счастлива.
— Вы считаете, что ваш отец совершил ошибку, уехав из Южной Африки?
Зан взглянула на него:
— Да, я так считаю. Он всегда столько говорил о том, как важна для него эта страна, а потом передумал. Я знаю, что Марта этим тоже была недовольна. — Она вздохнула. — Боюсь, что после ее смерти я потеряла связь с родственниками. Говорят, что такие события либо сплачивают семью еще больше, либо, наоборот, разъединяют. Наверное, в моем случае случилось последнее. Время от времени мы перезваниваемся с Эдвином, я встречалась с Тоддом и Ким, когда они приезжали сюда после свадьбы, но с отцом мы отношений не поддерживаем.
— А кто, по-вашему, убил Марту? — спросил Кальдер.
— Вы имеете в виду, не считаю ли я, что ее убил отец? — Зан устремила на Кальдера испытующий взгляд голубых глаз.
Кальдер выдержал его и пожал плечами.
Она немного расслабилась.
— Все эти годы я не раз задавала себе этот вопрос. Полиция утверждала, что это были повстанцы АНК. Разумеется, в те дни полиции никто не верил, но исключать такую возможность все-таки нельзя. Повстанцы часто проникали через заповедники вроде Купугани на западе Крюгер-парка, а потом смешивались с местным населением и терялись в городах и деревнях. Обычно они вели себя тихо и старались не привлекать никакого внимания: весь смысл был в том, чтобы попасть в страну незамеченными. Я наводила справки, когда на следующий год оказалась в Мозамбике, но об убийстве Марты никто ничего не знал. Это могли быть и браконьеры — их тогда было очень много. Тодд считает, что эту версию придумали для отвода глаз. Может, и так. А может, ее убила тайная полиция. А может… — она помедлила, — может, это был и мой отец. Вы ведь приехали, чтобы выяснить именно это, верно?
Кальдер кивнул:
— Я стараюсь быть объективным. Кто-то пытался убить Тодда и меня, кто-то превратил мою сестру в калеку…
— Я слышала об этом, — заметила Зан. — Мне искренне жаль.
Кальдер быстро улыбнулся:
— Кто-то пытается помешать Тодду или мне выяснить, что случилось с Мартой. И — да — ваш отец входит в список подозреваемых.
Зан нахмурилась:
— Мы с отцом очень давно не общались, но все равно трудно представить, что за смертью Марты стоит он, не говоря уже о покушении на Тодда.
— Вы жили в их доме, когда ее убили. Я так понимаю, что их брак в этот период переживал не лучшие времена?
— Верно. Часть той зимы я прожила в «Хондехуке», хотя за пару дней до смерти Марты улетела в Лондон. Но ответ на ваш вопрос — да, атмосфера в доме была ужасной. Отчасти это было связано с решением отца закрыть «Кейп дейли мейл». Марта была категорически против. Я считаю, что у одного из них, а может, у обоих, была связь на стороне.
— Правда? И у кого?
— Я не знаю, — ответила Зан. — В то время я не хотела об этом думать и стремилась иметь хорошие отношения с обоими. Дело в том, что во время учебы в университете я отдалилась от них. Я была настроена на порядок радикальнее, думаю, во мне говорило чувство протеста, свойственное молодежи. Но когда убили моего дядю, я поняла, что отношения с матерью испортились окончательно, и отец с Мартой остались единственными близкими мне людьми. Я очень волновалась за их безопасность, если начнется революция и воцарится насилие. Мне хотелось навести мосты. — Она замолчала и, закусив губу, отвернулась, устремив взгляд на гору. Когда она снова посмотрела на Кальдера, в ее глазах блестели слезы. — Думаю, что мне удалось. Марта мне очень нравилась. Она оказалась замечательной мачехой, когда я была маленькой, и стала мне совсем как мать, даже ближе родной матери, но я сама оттолкнула ее, когда подросла. Я очень рада, что ту зиму перед ее смертью мы провели вместе.
— Мне жаль, что я заставил вас ворошить прошлое, — мягко сказал Кальдер.
— Да нет, все в порядке, — отозвалась Зан. — Кто-то должен был это сделать. Отец не будет, а Тодд попытался, и сами видите, что получилось.
— А не было ли кого-нибудь, что желал Марте смерти? Ненавидел ее?
— Моя мать ненавидела Марту, — отозвалась Зан. — Но это понятно. Она не могла ей простить, что та увела у нее мужа. И злилась, что после развода газетный бизнес остался у отца. Деньги на его приобретение дал мой дед, отец мамы. — Зан заметила, что Кальдер хочет задать другой вопрос, но не решается. — Но я сильно сомневаюсь, что моя мать причастна к убийству. Если бы Марту убили, проломив ей голову бутылкой из-под джина, то тогда — возможно. Моя мать почти всегда была навеселе. Она точно не смогла бы убить своими руками и была слишком неорганизованной, чтобы спланировать убийство. Сейчас ее уже нет в живых, поэтому спросить у нее нельзя.
— Извините.
Зан покачала головой:
— Отчасти я этому даже рада. С каждым годом она становилась все хуже и хуже. — Зан провела рукой по коротким светлым волосам, будто стараясь прогнать воспоминания о своей матери. — Однако вернемся к вашему первому вопросу. Это вполне могла быть тайная полиция. Хотя Марта всегда была настроена против апартеида, она никогда не принимала участия в каких-нибудь политических акциях. Думаю, что она просто не хотела ставить отца в неловкое положение, осложнять ему жизнь. Однако в конце она несколько раз спрашивала меня, можно ли ей пойти со мной на марш протеста. Она была на похоронах сына нашей служанки. В то время это было политической акцией. И потом она дружила с Либби Вайсман.
— Либби Вайсман?
— Они вместе входили в правление благотворительного Проекта по ликвидации безграмотности в Гугулету. Либби Вайсман читала лекции в Университете Кейптауна и отличалась радикальными убеждениями. В то время она, возможно, уже была членом Коммунистической партии, во всяком случае, потом она им была точно. Она заняла пост младшего министра в первом правительстве после апартеида. Марта вполне могла в чем-то ей помогать, что наверняка не понравилось бы тайной полиции. Я даже помню, как однажды к ней приходили два полицейских и советовали быть разборчивее в выборе друзей.
— А вы не знаете, где сейчас Либби Вайсман?
— Понятия не имею. Но она была достаточно известна несколько лет назад. Наверное, найти ее будет нетрудно.
— А у вас самой были неприятности с тайной полицией? — поинтересовался Кальдер.
Зан улыбнулась:
— Несколько ночей, проведенных в тюрьме, когда я училась в Йоханнесбурге. Но я не участвовала ни в чем особо серьезном, пока не уехала в Лондон.
— И Мозамбик?
— И Мозамбик.
Кальдер задумался, что могло стоять за этим «особо серьезным» в Мозамбике. Даже сейчас в тренированности и отличной форме Зан сомневаться не приходилось.
— Вы по-прежнему плаваете?
— Да. А почему вы спрашиваете?
— Мне говорили, что в свое время вы плавали на уровне олимпийских чемпионов. И сейчас выглядите прекрасно.
— Я плаваю. Бегаю. Занимаюсь триатлоном. Сейчас готовлюсь к марафону «Комрадс» в Дурбане, который состоится через пару недель. Восемьдесят девять километров.
— Господи! И вы все это время бежите?
Зан улыбнулась:
— Конечно. Я старею, но с годами в скорости теряю мало, особенно на длинных дистанциях.
Кальдер, обычно гордившийся своей физической формой, почувствовал себя полной развалиной и занялся остатками пирога с мясом газели. Официантка забрала пустые тарелки и принесла кофе. Солнце ярко светило на толпы людей, крутившихся возле причалов. Хотя зловещие и мрачные времена апартеида остались в прошлом, темнокожие лица в толпе встречались редко.
— Похоже, никто так и не знает, зачем Марта отправилась в Купугани в тот злосчастный уик-энд, — сказал Кальдер.
— Вы правы, это загадка. Я помню, как она сказала, что собирается туда поехать, потому что хочет побыть в одиночестве. Когда я была маленькой, мы ездили в заповедник Мала-Мала. Он хорошо известен и даже знаменит, и я знаю, что Марте там очень нравилось. Но о Купугани я раньше даже не слышала. Наверное, ей порекомендовал кто-то из друзей.