Невидимое зло

Мой отец был хорошим человеком, — продолжал Корнелиус ван Зейл. — Вы знаете, что он основал газету на африкаанс «Аудтсборн рекорд»? Так вот эта газета поддержала вступление Южной Африки во Вторую мировую войну на стороне британцев и выступила против прихода к власти Национальной партии в 1948 году и проведения политики апартеида. Поверьте, для этого требовалось мужество: такие идеи не пользовались популярностью в сердцах читателей. Но мой отец еще страстно верил в образование. Стать равным британцу африканер мог, только получив такое же образование. Вот почему он всячески содействовал моей учебе сначала в Стелленбоше, а потом Оксфорде. И как я распорядился полученным образованием? Внес ли я свой вклад, чтобы помочь своему отцу и таким, как он? Нет, я повернулся к ним спиной. Мне было ужасно за себя стыдно. Похоже, у южноафриканцев на роду написано чувствовать стыд по самым разным причинам: так вот эта — была моя. А потом убили Марту… — Корнелиус замолчал, но тишину никто не нарушил, и он продолжил: — Она была по-настоящему замечательной женщиной, и мы отлично ладили. Думаю, вы все знаете, что за несколько месяцев до ее гибели у нас появились сложности в отношениях. И я об этом всегда очень жалел. Но когда она умерла, все изменилось. Мне больше не было дела до своих предков, до языка, на котором они говорили, и сколько их погибло, убивая зулусов в Битве на Кровавой реке. Я знал, что мне надо как можно быстрее вывозить оттуда свою семью. Так я и сделал. Мы продали «Хондехук», продали или закрыли все газеты и начали с нуля в Америке и Англии. Кэролайн и Эдвин вступили в брак с американцами, а Тодд женился на Ким. У моих внуков теперь новая родина. Южная Африка для всех нас осталась в прошлом.

— Кроме Зан, — уточнил Эдвин.

— Кроме Зан, — едва поморщившись, признал Корнелиус. — Но это — ее выбор.

— И вы действительно думаете, что Марту убили повстанцы? — спросила Ким.

Корнелиус перевел на нее взгляд.

— Возможно. — Он поднял руку, предупреждая следующий вопрос. — Я понимаю, что наверняка мы этого не узнаем. Может, преступники-браконьеры. Или это было отвлекающее убийство. А может, во всем виновата тайная полиция, решившая покончить с Мартой по каким-то надуманным и только ей ведомым причинам. А может, кто-то еще. Если честно, я не хочу этого знать. Мать Марты предложила обратиться в Комиссию по восстановлению правды и примирению, но делать этого я ни за что не хотел. Выслушивать откровения какого-нибудь сумасшедшего подонка, не важно — белого или черного, которому взбрело в голову убить Марту! И слушать это буду не только я, но члены комиссии, пресса, общественность. Это станет обязательной частью всех статей, написанных обо мне, превратится в настоящее проклятие для всех нас: Эдвина, Кэролайн, Тодда и даже тебя. Я ничуть не жалею о своем решении поставить на этом точку.

— Но Тодд не согласен.

— Я знаю.

— Алекс помогал мне выяснить, что тогда произошло на самом деле.

— Это правда? — Корнелиус бросил на Кальдера угрожающий взгляд.

— Я попросила его об этом, — пояснила Ким. — Например, хочется выяснить, что случилось с дневником.

— Ты имеешь в виду тот дневник, о котором Марта упоминала в письме матери? — переспросил Корнелиус. — Тот самый, который я не должен был читать?

— Да. Тот самый.

— Я понятия не имею. Я даже не знал, что она его вела.

— А я знала, — сказала Кэролайн.

— Ты?

— Да. Не забывай, что мне тогда было двенадцать лет и я бывала дома гораздо больше тебя, папа. Я видела пару раз, как мама что-то записывает в черную тетрадку — такую аккуратную, небольшую и таинственную. Она каждый раз сильно смущалась и старалась скрыть, чем занимается. А однажды даже сказала, что это очень личное и мне ни в коем случае никогда нельзя это читать.

— И ты не читала? — спросил Эдвин.

— Нет, — ответила Кэролайн. — Хотя мне ужасно хотелось ее поискать, но я так и не решилась.

— И ты никогда не видела, чтобы она убирала ее в нижний ящик стола?

— Нет. — Кэролайн помедлила, окидывая взглядом всех сидящих за столом. Было видно, что ей неловко, но теперь она решилась и расскажет все, что хотела. Из всех ван Зейлов только она говорила без южноафриканского акцента, что делало ее не похожей на остальных. Все молча смотрели на нее в ожидании. — Я однажды застала ее за одним занятием, которое наверняка было чем-то неправильным. — Она снова сделала паузу. Корнелиус недовольно нахмурил брови, а Ким, как и Кальдер, ловила каждое ее слово. Кэролайн решила продолжить: — Она сидела в машине возле нашего дома и что-то переписывала в тетрадку из листов, которые лежали на дипломате.

— Чьем дипломате? — спросила Ким.

Кэролайн посмотрела на отца, который не спускал с нее глаз.

— Человека с бородой и торчащими в стороны ушами. Я думаю, он был вашим с мамой другом. Он приехал в «Хондехук» вместе с другим человеком, чтобы встретиться с тобой. Того я не знала, он никогда у нас не был раньше. Помнишь? Это было за неделю или около того до смерти мамы.

— Я понятия не имею, о ком ты говоришь, — сказал Корнелиус.

— Когда мама меня увидела, она сильно рассердилась, — продолжила Кэролайн, — но еще и испугалась. До чертиков! Она велела мне забыть, что я видела, и никогда никому об этом не рассказывать.

— И все же ты рассказала! — не удержался Корнелиус.

— Но она была и моей матерью! — возразила Кэролайн. — И я тоже хочу знать, что же произошло на самом деле.

— Интересно, где сейчас этот дневник, — вслух подумала Ким.

— В «Хондехуке» его не было, — заверил Корнелиус. — Я в этом уверен.

— А не могли его найти в заповеднике, где она погибла? — высказал предположение Кальдер.

— Если и нашли, то мне об этом ничего не известно.

— Но если полиция его все-таки нашла, она вовсе не обязательно сообщила бы вам об этом, — не сдавался Кальдер.

— Должна была.

— Если, конечно, не хотела что-нибудь скрыть, — заметила Ким.

— И тогда у нас тем более нет никакой возможности узнать правду сейчас, — подвел черту Корнелиус.

— А я все-таки попытаюсь, — заявила Ким. — Ради Тодда и ради себя самой. И Алекс мне в этом поможет.

Корнелиус пристально посмотрел на Кальдера, потом перевел взгляд на Ким.

— Я сказал, что это все впустую. Оставьте это! Я ясно выразился?

Ким взглянула на Кальдера.

— Более чем, — сказала она примирительным тоном и с мягкой улыбкой. — Эдвин, ты не мог бы налить мне еще воды?

Кальдер вел свою «мазерати» по темным дорогам Норфолка обратно в Ханхем-Стейт.

— Ты мастерски раскрутила Корнелиуса, — похвалил он.

— Он и сам хотел выговориться. Во всяком случае, объяснить, почему уехал из Южной Африки.

— Но во всем, что касается смерти Марты, он непоколебим. Будто намеренно не хочет знать, что с ней произошло.

— Не буди лиха… — ответила Ким. — Но так не получится. Каким бы могущественным человеком он ни был, он все равно не имеет права решать, что Тодд должен, а чего не должен знать о своей матери. Или Кэролайн, если уж на то пошло.

— Мне она понравилась, — признался Кальдер.

— Да. Она хорошая женщина и очень похожа на Тодда, но не так зациклена на себе. — Она бросила на Кальдера быстрый взгляд. — Извини, я не должна была так говорить. Мне очень стыдно.

Какое-то время они ехали в неловком молчании.

— Как ты думаешь, Корнелиус говорил искренне? — спросил Кальдер.

— Ты имеешь в виду, не утаивал ли что-нибудь?

— Именно.

Ким немного подумала.

— Не знаю. Это как раз и бесит. Совершенно очевидно, что, вспоминая об этом периоде, он испытывает настоящую боль, и здесь он искренен. Но я не верю, что он рассказал нам все о причинах, во всяком случае, обо всех. Ты ведь поможешь мне, правда, Алекс? Выяснишь, что происходит и что он скрывает.

— Можешь не сомневаться, — заверил Кальдер. — Мне не нравятся люди, разрушающие такие чудесные старые самолеты, как «Як». Особенно когда я сижу за штурвалом.