Крокодилия

Шли годы,

Один за другим, они неслись так быстро,

Что когда король наконец взглянул

В зеркало,

Он уже постарел,

А раньше он и не думал, что это возможно.

Он пошел посмотреть на крокодила.

Тот был столь же крепок, как прежде,

И брильянты по-прежнему сияли.

Король сел, держа

Факел перед собой так, что пламя

Металось возле зверя.

Вся комната озарилась красным…

"Мне сказали, что тебе

Уже триста с лишним лет, —

Произнес король. —

Как ты посмел жить дольше, чем я,

Как ты посмел?"

И крокодил, казалось, улыбнулся.

На следующий день король пришел

Поговорить со своей дочерью, принцессой.

"Крокодил смеется надо мной", — сказал он.-

"Смеется потому, что я стар".

Но принцесса тоже рассмеялась.

Тогда король пошел к самому мудрому

Человеку в стране, чтобы спросить его, почему

Крокодил должен жить дольше, чем король.

Мудрец размышлял много дней,

Но ничего не ответил.

Король спрашивал всех встречных,

Но ответа не знал никто.

Каждую ночь король приходил посмотреть

На крокодила, но тварь

Лежала неподвижно, не смыкая глаз.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Хоть прежде любил, теперь я тебя ненавижу

11

Мой дорогой Доминик, мне кажется, история моей жизни началась в тот день, когда я встретил Дэвида в зоопарке. До этого я был никем, пустой скорлупой, безликой куклой, выносящей занудные повторения жизни изо дня в день. С появлением Дэвида все изменилось. Он показал мне, как жить своей жизнью, что нужно делать. Но, что важнее всего, он открыл мне красоту крокодилов.

Дэвид был одержим крокодилами. Он говорил, что они снятся ему почти каждую ночь. В его снах они были прекрасны и благожелательны: они доверяли ему свои тайны, сверкая острыми зубами. Он сидел на зеленых чешуйчатых спинах и пробирался по озерам и лесам загадочного царства. Порой он и сам ощущал себя крокодилом, длинным непобедимым существом, крепко плывущим по медленным водам, как гигантское бревно.

Дэвид сказал, что его привлекло выражение моего лица в тот день, когда мы впервые встретились в зоопарке.

"Я почувствовал, что ты понимаешь, — говорил он, — мне показалось, я встретил человека, который знает все, что знаю я сам. Глядя на тебя, я был уверен, что встретил человека, который испытывает такое же влечение к крокодилам, как и я. Когда я стоял, разглядывая тебя и крокодилов, я чувствовал, что вы знакомы друг с другом целую вечность".

Я не стал говорить ему, что благодаря фотографиям я жил с его образом несколько месяцев. За те шестнадцать недель, что я не расставался с квартетом его изображений, я оживил его образ. В моих мечтах он возникал из темноты, говорил со мной, целовал меня, обнимал и — слушай внимательно — это был реальный человек. Я дал моему вымышленному Дэвиду характер и имя. И когда я его, наконец, встретил, он оказался точно таким же. Даже его манера говорить, его походка, даже его имя были теми же самыми.

Сказать, что я влюбился в него с первого взгляда, было бы неверно. Я был влюблен в него целую вечность до того, как мы встретились. Мы ни разу не предавались этой бесконечной пустой болтовне, которая обычно сопутствует началу отношений. Мои мечты и фотографии уже выполнили эту предварительную работу. Я уже знал его чувство юмора, его симпатии и антипатии, то, как он не переносит домашних животных, знал каждое движение его языка, когда он занимается любовью. Как корчатся и изгибаются пальцы его ног в секунду оргазма. И, к моему удивлению, казалось, он знает меня. Когда мы уходили из зоопарка, мы уже были любовниками, неразрывно связаны вместе, и оба уже предвкушали предстоящие нам наслаждения и муки.

О, мой дорогой маленький Доминик, мой безликий мальчик, мой бескрылый голубок, ты думал, что я — часть твоей истории. Ты думал, что это история о тех летних днях, когда ты раскрыл сам себя, а я, Билли Кроу, стал твоим наставником. Но ты ошибся. Это вовсе не твоя история. Она не была твоей и никогда не будет. Это моя история, история о том, как однажды, глядя в окно, я увидел мальчика, снимающего рубашку в доме напротив, и как я решил, что хочу этого мальчика, хочу, чтобы он полностью принадлежал мне, так, что я смогу, наконец, позабыть своего Дэвида…

Нет, я не должен говорить тебе всего сразу. Талант рассказчика не в том, чтобы говорить, а в том, чтобы многое оставить недосказанным.

Так почему же я так хочу забыть Дэвида?

Иногда ты встречаешь кого-нибудь и удивляешься: что же ты делал все годы до этой встречи? Этот человек объясняет тебе кто ты такой, берет тебя, мнет, как глину, пока ты не примешь новую форму. Иногда этот человек — отражение твоего собственного я, твоих желаний, порой он, даже если ты этого и не знаешь и пытаешься отрицать, разрушает тебя, создавая новое. Таким человеком стал для меня Дэвид.

У него было множество друзей и толпы знакомых. У меня было много знакомых, но мало друзей. Пока развивались наши отношения, я был втянут в водоворот его светской жизни. Но для меня это был омут унизительных ощущений. От меня требовалось, чтобы я чувствовал все меньше и меньше, чтобы я просто находился рядом, стал его придатком, мои собственные чувства сводились на нет благодаря гипнотическому эффекту присутствия Дэвида; это был нескончаемый водоворот, вынуждавший меня задыхаться от тоски, когда я думал о чем-то, кроме Дэвида.

Это Дэвид купил мне всю одежду, которую ты видел. У меня почти не было денег. Он же был из довольно богатой семьи. Так что он решил "развить мою индивидуальность". Он покупал мне тряпки. Он украшал меня, словно живую марионетку.

— Эта одежда — подлинный ты, — утверждал он.

— Ты так считаешь?

— Да, — отвечал он. — Ты выглядишь намного более живым. Таким витальным. Как ты себя в ней ощущаешь?

— Неплохо, — отвечал я.

— Но вот твои волосы…

И моя голова была выбрита, а оставшиеся волосы покрашены в синий цвет, уши проколоты, и теперь, ловя свое отражение в витрине, я думал: кто этот незнакомец? Но этим незнакомцем был я сам. Я обитал в шкуре, которую не чувствовал своей, жил жизнью, потерявшей направление и смысл, тусовался с людьми, которые не знали и не понимали меня, обсуждал книги, которые не читал, смеялся шуткам, не казавшимся мне смешными. Короче, я перестал понимать, что значит быть Билли Кроу. Я существовал только для того, чтобы находиться рядом с Дэвидом. Меня выставили, словно зверя в зоопарке. Когда он не говорил со мной, мне было нечего сказать. Я ходил туда же, куда и он, делал то же, что и он, даже думал так, как он. Все его предрассудки и пристрастия стали моими. Немногих друзей, которые у меня были прежде, я отверг. Когда мы встречались, я говорил только о Дэвиде. Их это обижало и раздражало, и, в конце концов, они оставили меня наедине с моей страстью.

Днем я тосковал и грустил, ночью же, когда застывал в объятьях моего Дэвида Блю, все мои сомнения развеивались и испарялись от жара его страсти, и я лежал, улыбаясь, и счастливо прислушивался к убаюкивающему ритму его дыхания.

Дэвид был на вершине самоуверенности, когда я чувствовал себя неловко. Он был счастлив, когда я грустил. Он не позволял мне ни малейшей независимости. И я принял все его условия. Потому что у меня не было выбора. Быть вдали от него хотя бы на секунду казалось пыткой, все во мне с властной силой требовало его. Хотя быть с ним было кошмаром, остаться без него означало умереть заживо.

Ты наверное скажешь — о, я даже вижу как ты это произносишь: "Так почему же ты позволил, чтобы все это произошло? Как это можно впасть в такую одержимость?"

Мой Доминик, беда в том, что это происходит само собой, ты, как личность, не имеешь к этому отношения. Бывают люди, способные разрушить тебя силой своего взгляда. Конечно, тебе может повезти. Ты можешь никогда такого человека не встретить. Но если тебе все же доведется… в таком случае знай: у тебя не останется выбора. С первой же секунды ты окажешься на крючке. Если ты встретишь такого человека — ты, словно смертный пред ликом Горгоны. И я на собственном опыте изведал, что даже их отражение опасно.