Древо скорбных рук

У Кэрол был в собственности маленький домик, втиснутый в ряд таких же домов, самых старых из построенных здесь. Если переходить канал по Китайскому мосту, направляясь к Уинтерсайд-роуд, то их фасады первыми открывались взгляду, и если Кэрол находилась дома, можно было видеть свет в ее окне.

Впрочем, Барри редко приходил домой позже Кэрол, но если такое случалось, или он думал, что она все-таки опередила его, он начинал искать глазами гостеприимный огонек, едва поднявшись на мост.

Ее дом был восьмым от того места, где пешеходная тропинка переходила в асфальтированную Саммерскилл-роуд. Он принимался считать — один, два… четыре… шесть… восемь, и если свет в окошке горел, счастье волной накрывало его и радостно колотилось сердце.

Обычно Барри являлся домой первым. Для него этот дом стал домом в последние шесть месяцев, но не просто помещением, которое он выбрал себе для жилья, а именно домом, потому что там обитала Кэрол. Когда она работала вечерами в баре, он шел не через Китайский мост, а избирал более длинный путь по Лордшип-авеню и по улицам, забитым машинами, чтобы как-то развеять тоску по Кэрол.

В дневное время за ее маленьким сыном Джейсоном иногда присматривала старуха Изадорос, иногда его бабушка Айрис или, реже, тетка Морин. Барри заглянул к Айрис по пути домой, но Джейсон уже уснул перед телевизором, и Айрис уложила его у себя. Мальчик мог бы переночевать здесь, почему бы и нет? Все равно утром он будет опять на попечении у Айрис.

К дому Барри подошел через Бевин-сквер. Он завернул в табачную лавочку, открытую до восьми, и купил пачку «Мальборо». Он раньше никогда не курил, но, проведя столько времени с Кэрол и ее семьей, он привык выкуривать пачку в день.

Площадь была вымощена розоватой плиткой, украшена цветниками, обложенными невысоким кирпичным бордюром и абстрактной скульптурой, похожей на автомобильный кузов, побывавший под прессом. Запах цветов с клумб перебивался пряными ароматами из турецких бань.

Старшая девчонка Изадорос и мальчишка, которого Барри не знал, сидели рядышком на ограде цветника и угощались кебабами и чипсами из бумажных пакетиков.

Натриевые буро-желтые лампы на цементных фонарных столбах едва рассеивали темноту, и все освещенное пространство, казалось, было окрашено под цвет хаки.

У одного из парней, что крутились по площади вокруг статуи на своих мотоциклах, выделывая разные трюки, на голове был красно-желтый гребень, как у удода, другой покрасил шевелюру в ярко-синий цвет. Оба были облачены в черную кожу.

Эти мальчишки были ненамного моложе Барри, почти его ровесники, но он чувствовал себя неизмеримо взрослее их. Сблизившись с Кэрол и став в некотором смысле главой семьи, он совершил прыжок сразу лет на шесть вперед.

Фотография ее мужа в пластмассовой рамке, купленной в «Вулворте», стояла на полке в гостиной над электрическим камином. Это была единственная фотография в доме. Дэйв, незабвенный Дэйв. Он погиб, когда грузовик, который он вел, свалился в пропасть где-то в горах Югославии. Дэйв был высоким, худым мужчиной, голубоглазым, с типично ирландским подбородком и очертаниями рта.

Барри не очень походил на него, но оба они принадлежали к одному мужскому типу. Типу, который предпочитала Кэрол.

При первой же их встрече, завершившейся его приходом к ней в дом, Кэрол сказала ему, что он — ее тип мужчины, и показала фото Дэйва.

Барри вытирал пыль с фотографии. Он протирал немногие безделушки, украшавшие комнату, телефонный аппарат, заднюю стенку телевизора, затем вытаскивал на крыльцо и пылесосил ковер, который когда-то принадлежал Айрис, но по дурости, как сама Айрис говорила впоследствии, был за бесценок продан Кэрол. А ковер был хорош и точно покрывал весь пол в гостиной.

Барри поддерживал в доме чистоту ради Кэрол — самое малое, что он мог сделать для нее. Когда он стал жить у нее — и с ней, — то внес этот пункт в негласный договор об условиях его пребывания здесь, причем по собственной инициативе. От него это и ожидалось, раз он связывался с женщиной, имеющей троих детей и занятой на двух работах.

В уборке дома для Барри не было ничего унижающего его достоинство. Его мать, узнай она про это, посмеялась бы и обязательно бы сказала, что он взвалил на себя женскую работу.

Барри мог принять как должное, что его мать убирает, стирает, чистит и моет посуду, но только не женщина, с которой живет он. Почему она обязана этим заниматься? Она трудится не меньше его, и ее труд не менее тяжел.

Он убрал разбросанные вещи, заново перестелил постель, сменил простыни. Единственная приличная мебель была как раз в этой спальне, спальне Кэрол, а теперь, значит, и его тоже. В их общей спальне.

У буфета, который Дэйв смастерил своими руками, когда супруги только въехали сюда и дом был совсем новехонький, имелись зеркальные дверцы. В них отражалась кровать. Кэрол любила, приподнявшись, сидеть в кровати по утрам и смотреть на себя. Это доставляло ей почти детскую радость, а у Барри на сердце теплело, когда он глядел на ее отражение.

Барри сложил простыни и ворох пеленок Джейсона в тележку и повез в общественную прачечную на Бевин-сквер.

Синеволосый и Птичий Гребешок с присоединившейся к ним компанией по-прежнему болтались там, но теперь сгруппировались возле старого американского авто — «студебеккера», припарковавшегося у въезда на площадь. Все его стекла были опущены, а внутри орало на полную мощность радио, оглушая округу «тяжелым роком».

Барри опять ощутил, как далеко он ушел от этих ребят, но не взгрустнул, а, наоборот, преисполнился гордости за свое положение взрослого, ответственного мужчины.

Он и Кэрол познакомились в прачечной, правда, не в этой. Стиральная машина его матери вышла из строя, и он понес пару своих джинсов в ближайшую прачечную.

Кэрол пришла туда же с двумя неподъемными сумками. У нее провели выходные старшие дети — Райан и Таня, а детский приют «На четырех ветрах» не очень-то жаловал, когда их питомцы возвращаются туда после праздников с кучей грязного белья.

Этих двух подростков Барри принял сначала за ее брата и сестру. Он подумал, что Кэрол его ровесница или даже чуть моложе. Нельзя было догадаться, что ей уже двадцать восемь лет.

Морин говорила, что у Кэрол лицо куколки, и это было правдой, но кукол так специально и изготовляют, чтобы они походили на красивых девочек В этом как раз и заложена была идея, чтобы девочки мечтали о таких дочках, вечно остающихся красивыми и не меняющихся с возрастом.

У Кэрол было округлое лицо, а верхняя губка кокетливо приоткрывала ровные зубки. Кожа светилась, словно розоватый фарфор, а головку ее венчали золотые кудряшки. Они то свивались кольцами, то ниспадали на виски и на лоб волнистыми прядями и на ощупь казались шелковистыми. А голубые, как море при ясном солнце, глаза Кэрол, встретив его взгляд, тотчас заулыбались.

Барри часто потом вспоминал, что влюбился в нее сразу, еще до того, как она с ним заговорила. Первая фраза, ею произнесенная, была самой банальной. Кэрол спросила, не найдется ли у него мелочи, чтобы запустить еще и вторую ее машину. У него не нашлось — у кого в прачечной-автомате имелась в запасе лишняя мелочь? Но он дал ей дельный совет, где раздобыть монетки.

— Пошлите вашу сестренку в газетный киоск — тут рядом, через один дом отсюда. У них всегда водится мелочь.

Она пленительно посмотрела на него и слегка опустила свои темные пушистые ресницы.

— Лесть, знаете ли, далеко вас заведет.

Барри не понял, что она имела в виду, а когда Кэрол объяснила, в чем дело, он с трудом ей поверил. И еще он не мог поверить в свою удачу, что ему выпало счастье встретить Кэрол, и он ей понравился.

Днем позже он уже навестил Кэрол дома и спросил, кто этот мужчина на фотографии, и она ответила:

— Вы чем-то похожи. Я всегда говорю — вот это мой тип мужчины.

Загрузив выстиранное белье обратно в тележку, Барри направился домой ждать ее.

И через полгода он с таким же волнением считал минуты до ее прихода, прислушивался, когда раздастся звук поворачиваемого в замке ключа. Так же? Нет, не так, а с гораздо большим чувством, чем поначалу.