Страница 1 из 33
Эрик Френк Рассел
Война с невидимым врагом
1
Крепче, чем Форт Нокс, мрачнее, чем Алькатраз, неприступней Бастилии, таинственней Кремля — серое здание из алюмоцемента, крепость, в которой всего лишь две бдительно охраняемые двери. Много лет глаза врагов тщетно ищут трещину в этих стенах, слабинку в охране. Нерушимая твердыня — национальный научный центр. Здесь решались судьбы мира, здесь созидалось будущее, его процветание или погибель. Режим секретности вечной повивальной бабкой стоял над колыбелью будущего. И, конечно, прозевал самое главное.
Бессмысленно кидаться на эти стены извне. Но можно взорвать их изнутри…
Несмотря на хитрости и предосторожности, очевидное было упущено. Люди, стоящие высоко на лестнице научного центра, были блестящими специалистами каждый в своей сфере и полные невежды в других областях. Главный бактериолог мог часами рассказывать о новом вирусе и не мог ответить на такой вопрос: сколько спутников имеет Сатурн. Главный баллистик мог быстро нарисовать сложнейшую шую траекторию движения тела, но не мог сказать, к какому классу относится опоссум, — к лошадям, оленям или жирафам. Все предприятие было напичкано высококвалифицированными специалистами, там не было лишь такого, который мог бы заметить и дать оценку признакам, становившимися уже явными.
Например, никто не придавал значения тому факту, что если служащие и смирились с постоянными подслушиваниями, подсматриваниями и периодическими обысками, то большинство из них ненавидели принятую для административного удобства цветовую систему. Цвет стал символом престижа. Служащие желтого отдела считали себя обделенными по сравнению со служащими голубого отдела, хотя и те и другие получали одинаковое жалованье. Человек, работающий за красными дверями, считал себя на голову выше, чем служащий находящийся за белыми. И так далее.
Женщины, которые всегда были ревнивы к чужому благополучию, раздули это еще сильнее. Женщины-служащие и жены работников в своих связях твердо придерживались кастового принципа. Жены работников черного отдела считали себя выше остальных и гордились этим, а жены работников белого отдела очень на это сердились. Сладкая улыбка, воркующий голос и в то же время по-кошачьи показанные когти были нормальной формой приветствия у них.
Такое положение дел было принято всеми и рассматривалось просто как заведенный порядок. Но это был далеко не простой порядок, а прямое доказательство, что в центре работают обычные люди, а не стальные роботы. Отсутствующий специалист — грамотный психолог — мог увидеть это с первого взгляда, даже если бы он и не мог отличить системы навигации ракеты от системы наведения той же ракеты.
Вот в этом-то и была главная слабость. Не в бетоне, граните или стали, не в механизмах или электронных устройствах, не в режиме, не в предосторожностях, не в бюрократии, а просто — во плоти и крови.
Отставка Хаперни принесла больше раздражения, чем тревоги. Он был специалистом по глубокому вакууму. Все, кто его знал, считали его умным, работящим и спокойным, как гипсовая статуя. Насколько было известно, его ничего не беспокоило, кроме работы. То, что он был холостяком, рассматривалось как доказательство преданности делу.
Байтс, начальник отдела, и Лендлер, начальник охраны, вызвали его для собеседования. Они сидели рядом за большим письменным столом, когда Хаперни, шаркая ногами, вошел в кабинет и, мигая, уставился на них сквозь толстые стекла очков. Байтс взял из стопки лист бумаги и положил его перед собой.
— Мистер Хаперни, я только что получил вот это. Ваше заявление об отставке. В чем дело?
— Я хочу уйти, — ответил Хаперни, нервно двигая руками.
— Почему? Вы нашли себе лучшее место где-нибудь еще? Мы должны это знать.
Хаперни начал шаркать ногами. Вид у него был довольно несчастный.
— Нет, я не нашел еще другой работы. Да я и не искал. Пока что нет. Может быть, потом.
— Тогда почему вы решили уйти? — спросил Байте.
— С меня довольно, — сказал Хаперни смущенно и взволнованно.
— Довольно? — скептически переспросил Байтс — Довольно чего?
— Работы здесь.
— Давайте говорить прямо, — настаивал Байтс. — Мы вас ценим. Вы работаете здесь уже четырнадцать лет. До сих пор вы, казалось, были довольны. Ваша работа считалась первоклассной, и никто никогда не критиковал ее или вас. Если вы будете продолжать в том же духе, вы обеспечите себя до конца своих дней. Вы действительно хотите отказаться от выгодной и интересной работы?
— Да, — подтвердил Хаперни.
— И не имеете ничего лучшего в перспективе? — Именно так.
Откинувшись на спинку стула, Байтс уставился на него и задумался.
— Знаете, что я подумал? Вам стоит показаться врачу.
— Я не хочу, — ответил Хаперни. — Более того, мне это не надо, и я не буду этого делать.
— Врач может просто определить, что вы страдаете неврозом в результате того, что много и упорно работали. Он, может быть, просто порекомендует вам долгий и полный отдых, — настаивал Байтс. — Вы можете тогда взять оплачиваемый отпуск. Поехать куда-нибудь в спокойное местечко, порыбачить и в положенное, время вернуться — такой же блестящий, как миллион долларов.
— Я не интересуюсь рыбалкой.
— Какой же черт вас тогда интересует? Что вы собираетесь делать после того, как уйдете отсюда?
— Поеду куда глаза глядят, попутешествую немного. Мне хочется быть свободным и ехать, куда захочу.
Нахмурившись, вступил Лендлер.
— Вы хотите выехать из страны?
— Не сразу, — ответил Хаперни.
— Вы еще ни разу не запрашивали заграничного паспорта, — продолжал Лендлер. — Я должен предупредить, что вам придется ответить на много нескромных вопросов, если вдруг запросите этот паспорт. Вы были допущены к информации, которая может быть полезна врагу. Правительство не может игнорировать этот факт.
— Вы хотите сказать, что я намереваюсь торговать этой информацией? — спросил Хаперни, слегка покраснев.
— Совсем нет. По крайней мере, не при этих обстоятельствах, — горячо заявил Лендлер. — На данный момент ваша репутация безупречна. Никто не сомневается в вашей преданности. Но…
— Что но?
— Обстоятельства могут измениться. Субъект, который просто ездит по стране, без работы, без каких-либо источников доходов, в конце концов встает перед финансовой проблемой. И тоща он получит свой первый опыт в испытании бедностью. Его убеждения начнут меняться. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Я найду работу когда угодно и где угодно, если мне понадобится.
— Ах так! — вмешался опять Байте, ехидно подняв брови. — Кому это, интересно, пригодится специалист по глубокому вакууму?
— С моей квалификацией я могу и посуду мыть, — отрезал Хаперни. — Если вы не возражаете, я бы хотел решать свои проблемы сам, на свой манер. Это ведь свободная страна, не так ли?
— Мы просто хотим внести ясность, — с угрозой в голосе сказал Лендлер.
Байтс глубоко вздохнул и возразил:
— Если человек настаивает на том, чтобы стать сумасшедшим, то мне его не удержать. Так что я принимаю его отставку и передаю его дело в штаб-квартиру. Если они решат, что вас надо пристрелить до рассвета, то это будет на их совести. — он махнул рукой. — Хорошо, идите, я все сделаю.
Когда Хаперни вышел, Лейдлер сказал:
— Ты заметил его реакцию, когда сказал, что его надо пристрелить до рассвета? Мне она показалась чересчур острой. Может быть, он чего-то боится?
— Иллюзия, — возразил Байтс. — Я думаю, он просто поддался естественному зову природы.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Он просто задержался в сексуальном развитии, а сейчас созрел. Даже в сорок два не поздно заняться тем, чем занимаются в юности. Бьюсь об заклад, что он пустился отсюда во всю прыть, как разгоряченный бык. И так и будет скакать, пока не наткнется на подходящую самку. Тогда он ею воспользуется по прямому назначению, остынет и захочет обратно на свою работу.