Ясень

Шатун взялся за бороду. Потом вспомнил, как горела его вежа — меньше той, где они сейчас стояли, — кивнул и выговорил:

— Смолы.

Велем сглотнул.

— Смолы им!

Велем крутнулся на пятках и загрохотал вниз по сходам.

Шатун поглядел на поле: кнехты уже выстраивались по берегу, ожидая, что их товарищи, вошедшие ночью в подземелья, сейчас откроют ворота и опустят для них мост. Лучники на стенах кутафьи ожидали приказа.

Кто-то толкнул Шатуна сзади, и на место, где он стоял, с неба отвесно ударила стрела.

— Накройся, — сказал Тума, поднимая над обоими щит.

— Где их стрелки?

Тума махнул в сторону невидимых с кутафьи стен. Шатун понял: враг перестреливает через замок навесом. Чтобы летело сверху в незащищенные спины. Что ж, задумано неплохо. Если бы не волчий капкан в ходу, да не смола, те — из подземелья — как раз резали бы ему глотку: люди-то все повернуты к полю!

А на дороге кнехты пришли уже в очевидное замешательство: золотые мгновенья утекали, а ворота никто не открывал. Шлемы там и здесь поворачивались к лесу.

— Лучников не достаем, бей этих, — Шатун кивнул на мост.

— Рубай! — прокричал Тума своим, и внизу басом зарычали отпущенные канаты из воловьих жил. Камни, копья, горшки с дерьмом полетели в столпившееся перед настилом войско. Свистнули стрелы. Кнехты, приседая за щиты, насмешливо рыкнули в ответ, но Шатун понял, что прямо сейчас они на приступ не кинутся. Они готовились к другому. И внезапно Шатуна озарило — так, что завыл от собственной глупости.

— Перезаряжай!!!

Шатун точно, достоверно знал, что сейчас он увидит своего врага. Мелден выедет из леса — или где он там прячется — чтобы ободрить свое вдруг остановившееся воинство. И дать им новый приказ. А чтобы кнехты увидели вождя и воспряли духом, Мелден просто обязан подъехать поближе.

Под выстрел крепостных машин.

— Да перезаряжай же!!!

Тума, похоже, проникся. Люди волокли снаряды и животами наваливались на визжащие коловороты самострелов. В щиты над машинами били стрелы, впиваясь в доски до половины древка, но внимания на них обращали меньше, чем на дождь.

Из редеющего тумана на дальнем краю поля показались всадники. Личный стяг Мелдена колыхался в такт конскому шагу. Рыцарь ехал рядом, и косицы стяга шлепали его по шлему. Шатун еще раз глянул на самострелы: никак не успеть. Мелден или отведет людей, или бросит их на приступ. А сам подождет в безопасном месте, пока не будут взяты мосты. Или весь замок.

Тума это уразумел также. Не особо раздумывая, он слетел по лестницам в нижний двор, где стоял резерв:

— В седло!!! Мо-о-ост-т… Бросай!

Шатун на крыше схватился за виски, почувствовав, как под ним гулко бухнулось мостовое полотно. По полотну тотчас продробили копыта: десять… двадцать… тридцать… Все сорок всадников конного резерва на челе с этим бешеным Тумой вымкнулись из ворот, проскочили мост и врезались в павезы, как кулак в морду.

И, неожиданно для Шатуна, для Мелдена и для самих кнехтов, конница раздавила и павезы, и строй, и вылетела прямо на рыцаря и его охрану — лоб в лоб.

Шатун выбранился.

— Лучники! Прикрыть вход! Гино, твой десяток у самострелов! Остальные за мной!

И сам побежал к воротам.

"Ну, Тума! Щенок! Самого скосят, резерв пропадет, хорошо еще, если на плечах бегущих в кутафью не ворвутся!"

Рубились уже на мосту.

— Мост подымай! — закричал Шатун, вбегая под браму; невесть откуда выскочивший Велем повис на его плечах:

— Нет!!

— Быдло! — Шатун стряхнул Велема с плеч, как медведь собаку. — Замок держать надо!!! К подъемникам!!! — и сам бросился к лестнице в цепную залу.

Прыткий кнехт вскочил в самые ворота, пнул Шатуна ногой в пах и, пока тот разгибался, полоснул по бедру. Метил по шее, да Велем, не вставая, рванул кнехта за голенища. Тот с маху лег навзничь, лязгнув шлемом о камень.

Велем отпихнул Шатуна к лестнице.

— Наверх… Владетель долбаный…

Шатун вылез на галерею. Охватил взглядом мост, где кнехты вбивали остатки отряда Тумы в проем ворот кутафьи. В них летели стрелы со стен. Натужно скрипело под тяжестью подъемное полотно моста, в цепях от усилия разгибались звенья. На свайной части клубилось тугое месиво кнехтов и латников, спешащих ворваться в кутафью, пока мост еще не поднят.

— Валите сваи! — скомандовал Шатун, оседая на бойницу: ноги не держали. С грохотом и плеском свайная часть моста рухнула, и над разом закипевшей водой взвился злобный отчаянный рев.

Шатун поискал глазами Мелдена. Не нашел и не огорчился. Увидел, как от леса напротив ворот скачут еще латники — Мелденов засадный полк. А на южном окоеме висела туча пыли: это шло крыло Гротана. Далековато. Не выйдет зажать рыцаря в клещи. Ну и пес с ним.

Из раны текло. Подумал: если б жилу, уже бы помер. И хорошо бы. А так — надо…

И потерял сознание.

А жаль. Потому как посередине поля грозный засадный полк Мелдена, его неуязвимый стальной таран, на полном разбеге споткнулся о простые волчьи ямы. Все в железе, с уже опущенными для удара копьями, тяжелые всадники, готовые втолкнуть сечу в ворота и победно прогреметь сквозь Сарт, закувыркались через головы своих могучих коней. Которые еще и добавили им копытами.

Видя это, ратаи Гротана-Шершня перехватили пики перед себя и, набирая разбег, устремились к упавшим.

С кутафьи плюнули стрелы, добивая тех, кто барахтался во рву.

Над главной брамой Сарта бешено задергался стяг: сводим мосты!

Мосты свели. Из Сарта в кутафью пошла конница. Вынесли загодя сделанный настил и быстро восстановили мост там, где он только что был обрушен. Одновременность удара получилась сама собой: пока заново стелили мост, Гротан как раз добежал до засадного полка со спины.

Взревели рога, яростно заметались стяги. Мелден приказал отступать. Стать на севере, спиной к Ставе — там, куда не достреливают замковые камнеметы. Принять удар на стену щитов и переломать, наконец, хребет возомнившим о себе червям.

Но отойти в порядке ему не дали. Пока рать Шершня приканчивала спешенных, пока резались в скользкой от крови траве среди вкопанных в землю кольев и обломков оружия, пока чеканы дырявили брони, а мечи надвое разваливали тела, конница Золотоглазой, миновав мосты, взрыв копытами мокрый пепел, перестроилась на поле — и ударила сбоку, тесня Мелдена к топкому берегу. Когда же в лоб рыцарева войска вломилась вышедшая из Сарта пехота, кнехты сломали строй.

Они спасались в воду. Видя это, побежали остатки отряда, который все утро лез на северную стену и обстреливал перевесом кутафью.

Падали обземь дивы.

Тлели кусты вдоль Ставы, летела сажа, тянулся удушливый дым. Горело бы и перед кутафьей, но там нечему было гореть.

В пыли, среди вытоптанной травы остатки рати Мелдена гнали страшнее, чем гонят зверя, вминали копытами в топкий берег, загоняли во вспененную воду, перехватывали на опушке, как неводом, чтобы не просочился ни один. А когда уцелевшие бросились через реку вплавь, из ольхи и лещины правобережья выступили лучники рыцаря Горта и спустили тетивы. Течение выбрасывало на излучине только мертвых. Мелден предал прежних богов, а новые предали его. И сирины не в срок, хохоча, рыдали над убитыми. Не разбирая, где свои, а где чужие…

— Из-ба-витель-ница… от…пусти…

Слеза текла по небритой щеке. Шатун бился в удерживающих его руках так, что его примотали к столу. Оторванная от других раненых Леська что-то делала сейчас с его ногой. А еще в него влили не меньше кварты вина, и он был мутно пьян. Но видел, как полуденное солнце почти отвесно падает сквозь пролом крыши. И путано, как из колодца, в который бросили камень — лицо Золотоглазой. Лицо было искажено, точно застыло между плачем и смехом. Шатун больно стиснул ее запястье.

— Глазастая… морок тебя! Ты добилась… умеешь выбирать… людей. Я… сделал… — язык и губы не повиновались, слова выходили невнятно. — …С быдлом… кнехтов… обученных… в железе.