Страница 37 из 41
— … на два сектора: полигон и мертвятник, — вещала Кира, подливая себе киселя из протянутого кем-то чайника. — Если игра ведется с перерывами, то выделяют отдельно лагерь для личных вещей, ночлега и психологической реабилитации.
— Какой ужас! — пробегая, вскричала Любочка.
Валькира пожала плечами. Почему-то при слове «игра» ей чаще всего вспоминались теплые воскресенья, желтые листья на фоне яркого осеннего неба, прозрачность веток и перестук деревянных мечей. Игра — это неограниченная возможность быть самим собой. Сбросить маску, не подстраиваться под обстоятельства, жить полно так, как больше нигде… ведь в игре даже смерти можно не бояться. И если прохожий шарахается от людей с деревянными мечами — это проблемы прохожего. Почему он от пьяниц так не шарахается? Привык?
— Но почему "Костры и ливни"? — допытывался Роман Ростиславович.
Валькира улыбнулась:
— Это просто. Один из парней, что ходил к нам в клуб, устроился сторожем в детский садик. Длинное, совершенно темное здание, только изредка в стеклах отражается фонарный свет. Он на него смотрел и думал, как здорово сделать ночную игрушку: когда в окнах движутся свечные огоньки и рыцари фехтуют на плоской крыше…
— Если с философской точки зрения, — прибавил Ванечка, — то главная цель… Э, ребенок, отойди! — рявкнул он на Кекса, пробующего подслушивать. — Сверх, эта, задача — чтобы и Костры знания, и Ливни чувств поняли, что лишь объединившись, они могут пережить Ночь. А не поймут — так пусть просто поразвлекаются.
— Я так и не понял, — навис над столом Вадимчик, — а роль надо учить?
Нет, ну за две планерки и пол дня «загруза» не врубиться? Валькира обратила гневный взор на Гену: твоя идея — сам меня и выпутывай. И Генаша объяснил проникновенно, что ролевая игра — не театр (в большинстве случаев) и слова учить не надо. Мастера задают абрис эпохи, граничные условия, а внутри этих условий игроки вольны творить сами — и словами, и поступками.
— Вот только анахронизмов не надо, — открыла рот Ленка. — Кирка за анахронизмы мяукать заставляла.
— И что?
— Мяукали.
Стихийный разговор обрастал людьми. Как-то незаметно на столе убывали пряники. Но последний штрих внесла Жанночка. Исподлобья обозрела Киру и Генашу и истерически крикнула:
— Пожар!
Народ повскакал, опрокинув кисель.
— Дети пожар устроят. И нас водой обольют.
— Деточка, — Ростиславыч вытер вспотевший лоб, — мне в моем возрасте так пугаться вредно.
— Мы фонарики сделали, из консервных банок, — заметил Иван Владимирович. — Кругом не только идиоты.
Юрьевна побагровела.
— Жанночка, там, за столовой, склад пластиковых бутылок, — нежно поддержала Елена Тимофеевна. — Надо еще брызгалок понаделать.
Кира задумчиво поводила пальцем по кисельной лужице, вскинула взгляд. Мальчишки из ее отряда как раз доканчивали дежурство. А Максим, забыв про недотертый столик, смотрел на нее, и его уши медленно становились малиновыми.
— Симрик, тебе чего? — спросила воспитательница удивленно.
Ребенок отшатнулся, с грохотом снеся с соседнего стола опрокинутый кверху ножками стул.
— Э-э, ничего, — Даник Кахновский кое-как умудрился и вернуть на место стул, и уволочь приятеля.
— Чего ты лез? — бесцеремонно рявкнул он на выходе из столовой.
— Я… я только… в общем, если один человек признается второму в любви, а третий знает, что первый — преступник, то должен ли он второму об этом говорить?
… На закате над лагерем протяжно и звонко пропела труба, и, повинуясь этому знаку, вспыхнул на Змеиной Горке Костер, а с пожарной бочки возле третьего отряда сняли крышку, превратив ее в щит, а бочку — в волшебный Источник. В этот же миг экспедитор Володя, исполнявший и обязанности электрика, нажал на рубильник, и свет погас, заставив лагерь окунуться в совсем другие, влажные и духовитые сумерки незнакомого мира. Отчаянно заливались в росистой траве кузнечики, пахло рекой и сеном, надвинулось на таинственные сосновые, дубовые, березовые кроны бесконечное небо, и узоры свечек, скользящие среди темных домиков, казались спустившимися к земле звездами. Брызнула по листьям вода, простучали шаги, в отдалении засмеялись, и звонко откликнулось на смех эхо.
3.
— Мне все ясно, — сказал Максим, задвигая поглубже в малинник горящие фонарики, и задумчиво уставился в облака. Катька с Даником переглянулись. Официально числились они в команде «костров», почему и должны были таскать с собой огонь, как символ души. Конечно, проще было бы завершить расследование, носясь по лагерю бесхозной нечистью, но Симрик решил пойти на жертвы: сегодня свет мог очень и очень пригодиться.
— Ну и…
— Если вы пообещаете меня не перебивать…
Катька хищно изогнула пальцы:
— Нет, я его исцарапаю!
А Даник плюхнулся на землю и подпер подбородок ладонью:
— Ну слушаем, слушаем.
— Так вот. Как вы помните, первым актом марлезонского балета было явление Бритого Кекса. Может быть, он действительно чего-то испугался, но уж внимание к себе точно привлек и в лучах славы грелся не один день. ("И в карамельках", — тихо пробурчала Катька. Макс сделал вид, что не услышал.) Стало быть, в его интересах было поддерживать версию с привидением. Это раз. Многие в «Чайку» приезжают не впервые, и все всегда делятся страшными историями. Происходящими если не с ними, то, желательно, с их знакомыми и лучше здесь, на месте. Про умершего физрука они могли слыхать и совместить два и два. А тут еще и мы со своим расследованием.
— Жуть, — произнесла Катька удовлетворенно.
— Это два, — загнул палец Максим. — Факт третий: педагоги — тоже люди. Правда, здесь мы натолкнулись на ложный след. Это когда Валькира "устав ведьм" посеяла.
— Это они с Ленкой развлекались для удовольствия, — уточнил Даник. — Кстати, иностранное слово там было «ковен» — ведьмовская организация.
— Ага, спасибо. Из факта третьего, — Максим внушительно поднял палец, — вытекает желание одного известного нам человека поставить себе на службу эту суету. Кстати, мысль мы ему подали сами. Помните, когда он в акациях подслушивал? И он весьма умело подливал масло в огонь. Не корысти ради, а чтобы доказать себе и другим…
— Кто он? — не вынесла Катька. Глаза ее сверкали.
— Тот, кто на тебя напал, тот, кто облился Жанночкиными духами, в общем, тот, на кого мы могли подумать в последнюю очередь.
— Кто?!! — проорала Катька. — Убью!
— Тебя убьет, — пояснил другу Даник.
— Я назову это имя позже. Тем более, что оно не главное. Этот м-м… мужчина только помог усугубить замешательство и помешал настоящему преступнику добраться до клада.
На него уставились, как пораженные громом. А Максим довольно улыбнулся и произнес слегка укоряюще:
— Я же вам говорил, что читать полезно.
— Сдавайтесь!
Вот этого только не хватало. Пока они почти мирно обсуждали в кустах свои проблемы, трое гнусных врагов подобрались вплотную и намеревались взять их в плен! "Тс-с!" — шепнула и без того злющая Катька и выпуталась из малины.
— Не буду, — сообщила она. Гордо выпрямилась, сложив на груди руки, перед «ливнями». Только бы коллеги все не испортили, сразу кидаясь на помощь. С тремя она, Катька, прекрасно справится.
— Какие люди! — произнес предводитель, окидывая девчонку наглым взглядом. — Объявляю тебя нашей пленницей. Пойдешь с нами.
— Не пойду.
— Тогда мы тебя оглушим.
Катька презрительно пожала плечами:
— Пжалста. Все равно нести придется.
— Взять ее!
Подчиненные замотали головами: они Катьку знали.
— Взять, я приказываю! — предводитель наставил брызгалку на своих же бойцов. Катька прыгнула, стукнула его по плечу:
— Оглушен!
Придержала, закрываясь от струй воды его телом: падать в траву, как требовали правила, он сразу не решился. Она же мо-окрая! Воины, от неожиданности и возмущения исчерпав свой боевой (и жизненный) запас воды, горемычно поплелись в мертвятник. Данила с Максимом выскочили тоже, связали и обыскали Катькину жертву и положили ее на дорожке — пусть подбирают.