Страница 33 из 41
(Приписка на полях "И так восемнадцать раз.")
Короче, когда мы вылезли на берег Сожа, мы не то что плот — ракету согласились бы построить, только чтоб назад не соваться. И было уже часа два пополудни. С шести до двух — полная рабочая смена в болоте, а результат? Сели мы на берег, отмылись от болотной грязи и стали думать, как это всех великих путешественников не утомляет свои открытия делать.
Вспомнили кстати и о еде — достали еще консервов. Бульонные кубики не стали трогать — если еще ночь ночевать, как эту, то пачка нам весьма понадобится. Чаю попили. И пошли на юг вдоль Сожа. Дойдем до слияния с Беседью, потом вверх по реке поднимемся. Как-нибудь. Устали, помню, здорово — даже мыслей почти никаких не было. Шли на автопилоте, теплому ветру только радовались.
Так мы дошли до места, где Беседь впадает в Сож. Практически, мы эту чертову лужу все-таки обошли. Но каким крюком! Сколько было времени, уже и сам не помню. Похоже, часа четыре. К мосту подниматься недолго, встретим болота — не будем и пытаться обойти. Вернемся на берег, плюнем на шум, срубим деревья, слепим как-нибудь плот и перегребем через Сож. И мы стали подниматься вверх по Беседи, оглядываясь и остерегаясь больше по привычке, чем взаправду.
Но, похоже, набор приключений, выделенных судьбой на этот поход, себя исчерпал. Мы спокойно дошли до моста и некоторое время за ним наблюдали. Потом рискнули и перешли. Нарочно не стали ни пригибаться, ни делать перебежек: оправдывается виноватый. Показывая, что чего-то боимся, мы сами признаем свою вину. А так, если даже и увидят: шли ночью, таблички запрещающей не видели. Думать не думали, что в двух шагах от Ветки зона начинается. Утром поняли, где находимся, вот идем обратно. С таким объяснением не надо и по кустам прятаться, можно прямо по дороге идти. Что мы и сделали, потому как одного приличного болота нам хватило по самое нехочу.
И опять же, никого мы по дороге не встретили до самого выхода из зоны. Приключение явно шло к концу. Еще до темноты мы перешли Ветковский мост и были уже на Гомельском берегу. Надо было снова искать ночлег, и мы опять стали высматривать на карте какой-нибудь достаточно далекий от людей лесок, потому что проситься в дом не хотели. Ближе всего был нарисован фруктовый сад по дороге на север; к нему-то мы и направились.
Ночная дорога не то, что дорога утренняя. Звезды не перепутаешь с фарами. Люди, которые ездят по стране автостопом, говорят "Вниз по течению", имея ввиду нужное им направление. Они неспешно передвигаются по обочинам, поднимая руку с оттопыренным большим пальцем: "Я еду не до ближайшего села или поворота. Я еду далеко, из-за меня Вам не придется останавливаться еще раз через пару километров".
Мы шли просто так; и тем не менее, несколько раз нас предлагали подвезти до ближайшего городка по ходу движения. Мы вежливо говорили, что дойдем и сами. Тем более, что мы шли не до городка, а до фруктового сада, если карта нас не обманула и это зеленое пятнышко на ней обозначало именно сад. Но говорить об этом тоже не хотели: мало ли за кого нас примут в этом варианте. Да и сам сад очень скоро показался на повороте. Мы обошли его кругом и устроились на берегу реки. Завтра мы скорее всего, будем в Гомеле. Погода, простояв день, начинала, похоже, портиться, но нас это уже не пугало. Мы ночевали по отработанной схеме — два часа вахта, два часа сон. Только на этот раз мы могли развести костер и греться по-человечески, что нам здорово помогло. А еще мы за день так вымотались, что спать хотели по-настоящему, и мелочей вроде комаров даже не замечали.
Где-то часа в четыре утра нас прихлопнул теплый ливень. Костер помер тут же. Мы успели накрыться пленкой и не сильно промокли, но спать уже не могли. Что ж, часом раньше, часом позже — все равно идти. Так и так вечером мы дойдем до конечной остановки какого-нибудь троллейбуса. Тут даже ползком за полдня добраться можно.
Поэтому мы не пошли прямой дорогой, а повернули на проселок. По карте выходило, что он упирается в аэропорт, а мы там не были — интересно было бы взглянуть. Дождь немного сбавил силу, но моросящим его назвать было нельзя, так что мы укутались в пленку и шли небыстро — накидки немного мешали.
В восемь часов мы поняли, что рано расслабились и что приключение все еще продолжается.
Во-первых, дождь из воздуха с водой превратился в воду с тонкой прослойкой воздуха.
Во-вторых, Степан натер ногу. Видимо, носок во время беготни сбился в складку, или просто вчера неудачно поменял стельки — так или иначе, наша скорость, и без того маленькая, упала почти до нуля.
Подумали мы, подумали, и решили, что теперь уже хватит с нас. Давай возвращаться. И остановили первого встречного дедушку на грузовике: "Извините за беспокойство — вы нас до Гомеля не подбросите?" "Да я вообще на Речицу еду, и надо через Присно, это ж какой крюк… А ладно, садитесь — из совхоза никто долго не будет ехать, вам стоять придется. Могу вас на трассе высадить тут рядом, а могу довезти до развилки на Речицком шоссе, оттуда до города совсем близко, вы даже и пешком дойдете."
Развилку на Речицком мы хорошо знали. Оттуда до Гомеля и правда было рукой подать. Только добрый дедушка брался везти нас огромным кругом, и доставить до южного входа в город — а сейчас мы были на северном краю. С другой стороны, застопить кого-нибудь другого здесь — на выезде из совхоза — шансов почти нет. Если вернуться на трассу к фруктовому саду — там больше надежды отловить кого-нибудь, кто едет в город. Но если вдруг никто нас везти не согласится, то оттуда до дому километров двенадцать, а от развилки на Речицком всего шесть. Тут дождь ударил еще свирепее, и это разрешило наши сомнения. Бог не выдаст, свинья не съест — поехали до Речицкого!
В кабине грузовика было тепло. Мы даже не заметили, как уснули. Дедушка разбудил нас около одиннадцати-полдвенадцатого. "Он там город, хлопцы," — махнул рукой, и уехал.
Мы стояли на обочине шоссе за развилкой. На нашей стороне дороги громоздились пионерлагеря. Город действительно был рядом. Два часа ходу — и мы дома. Правда, дождь все еще свирепствовал, так что мы поискали взглядами какую-нибудь крышу, чтобы переобуться и посидеть немного перед решающим броском. Каково же было наше изумление, когда первое, что попалось на глаза, оказалось руинами дома с сохранившимся крыльцом!
"Что ж мне, всю жизнь по этим… мотаться!" — сказал Степан, имея в виду развалины. Но ничего более подходящего не сыскалось — и мы спрятались от дождя на крыльце. Доели консервы, какие были, закопали банки. Передохнули. Степан отошел за сруб по малой надобности.
И тут же заорал не своим голосом что-то невнятное. Я вскочил, как подброшенный, забежал за угол дома, на участок — нигде никого! Товарищ мой что-то кричал, но я его не видел. Тут я различил наконец дырку в земле и все понял: Степка ухнул в заброшенный погреб, скорее всего, под ним просел старый кирпичный свод. Секундой позже я понял, что он кричит — чтобы я не подходил, иначе остальное осыплется. Ирония судьбы! То, чего мы боялись в зоне, случилось в двух шагах от города, в самом конце пути. Я сказал, что слышу — Степан перестал орать. Погреб был неглубокий, и Степка ничуть не пострадал, только сильно испугался. Он сказал, что нашел там какой-то сундук не то шкаф и попытается вылезти, подставив его под ноги. Потом ругнулся — видимо, шкаф оказался непрочным или неподходящим — а потом вдруг замолчал. Обеспокоившись, я живо срубил сук с придорожного дуба, и прощупывая землю перед собой, двинулся к провалу. Пока я бегал за веткой, Степан наполовину вылез из земли. Он стоял на чем-то и обнимал громадную вычурную штуковину. Пришлось извлекать их по-очереди: вначале клад, потом Степку. Только тогда я толком разглядел, что было в этом, рухнувшем под Степаном, шкафу.
Это сейчас я пишу относительно спокойно. А тогда мы сидели над этим и слюной захлебывались от неожиданности и восторга. И только потом до нас начало доходить… (тут был то ли размыт, то ли нарочно вымаран большой кусок — Симрик зубами заскрежетал от возмущения. Все равно они от холода уже стучали — не жалко)… вляпались. Огромный, до пояса высотой, серебряный или посеребренный, очень красивый (и тяжелый!), с костяными вставками в ручках (Приписка: "Я потом узнал — оказывается, настоящая слоновая кость!"), с позолоченными финтифлюшками и фигурной короной — в общем, совершенно изумительной работы. Начала позапрошлого века, с гравированой табличкой. Кажется, золотой. Все!