Клуб патриотов

Гилфойл промолчал.

Иногда он стоял так тихо, что Пендлтону казалось: перед ним не человек, а мумия.

Пендлтон подошел к окну, занимавшему всю стену. На севере его взгляд уперся в темную свинцовую змею — реку Потомак, а дальше за ней до самого горизонта тянулись Мемориал Линкольна, Зеркальный пруд, памятник Вашингтону, и в конце Эспланады сквозь тучи виднелся купол Капитолия. От этого вида у него мурашки побежали по спине. Там заседало правительство величайшей империи в истории человечества. Ее размерам позавидовали бы даже древние римляне, и Пендлтон был в самом сердце этого правительства — одним из игроков. И весьма влиятельным.

Он стоял, скрестив руки на груди, одетый в костюм-тройку благородного серого цвета, в зашнурованных, до блеска начищенных туфлях, образцовый представитель правящего класса. Шестьдесят семь лет, высокий и худощавый, строгое скептическое лицо, какое обычно бывает у киношных дипломатов и шпионов. В свое время он успел побывать и тем и другим, как и его отец, и отец его отца, и так далее вглубь истории страны, до самой революции. Его можно было бы назвать красивым, если бы не густые брови, которые топорщились, как колючий кустарник, и придавали ему диковатый, непредсказуемый вид. Его волосы, некогда иссиня-черные, теперь поредели и стали почти седыми. Он смазывал их «Брилкримом» и, тщательно разделив на косой пробор, зачесывал на правую сторону. Такую прическу он носил с 1966 года, когда молоденьким лейтенантом служил в морской пехоте в Республике Вьетнам, и с тех пор не видел причины менять эту привычку. Приятные воспоминания.

Неожиданно повернувшись, он посмотрел на Гилфойла:

— В чем же проблема?

— Возникла непредвиденная ситуация.

— Мне следовало догадаться. Вы мой единственный сотрудник, кто предпочитает сообщать мне хорошие новости по телефону и плохие — при личной встрече. Итак?

— Взяли мы его чисто. Но потом все пошло не так гладко.

— Подробнее, пожалуйста.

— Болден здорово испортил наружность одному из моих людей. Как только его немного подлатают, тут же переправят в центр города в штаб-квартиру нью-йоркской полиции.

— Вы хотите сказать, сейчас он в камере? — Пендлтон быстро заморгал, чувствуя, как у него учащенно забилось сердце. — Ничего себе «непредвиденная ситуация»! Да это хуже ядерной войны!

— В данный момент последствия ликвидируются. К полудню наш человек будет чист как стеклышко.

— Получается, что какой-то банкир из «Харрингтон Вайс» справился с контрактником «Сканлона», которому присвоен уровень «может принимать самостоятельные решения»?

— Вот именно.

— Но речь идет о людях, которых специально учили убивать! Спецназ! Зеленые береты!

Гилфойл кивнул и отвел взгляд. Он был почти готов принести извинения.

— Все равно я бы посоветовал вам оставить это дело, — произнес он. — Болден — деловой человек, вы и сами отлично это знаете. И как я уже сказал, он не тот, кто нам нужен.

— Нет, вот теперь он именно тот! — со злостью воскликнул Пендлтон, оправившись от потрясения. Не хватало еще здесь напортачить! Да еще и когда его очередь стоять у руля. Его просто не поймут. — Теперь этот парень все знает.

— Ну, может, знает несколько слов, не более того. К тому же он не понимает их истинного значения. Через неделю он их и не вспомнит.

— У меня нет этой недели. Меня больше интересует, что будет через два дня. Мы не можем позволить себе, чтобы кто-то совал нос куда не следует.

— Все не так просто. — И Гилфойл еще раз напомнил про контрактника из «Сканлона», который сейчас сидит в городской тюрьме Нью-Йорка, и про то, что оба пострадавших — Болден и его подружка — написали в полицию заявления, в которых значатся описания двух других людей из «Сканлона» — Уолтера Рамиреса, то есть Волка, и Эймона Джеймисона, то есть Ирландца. — Если с Болденом что-то случится, у полиции могут возникнуть подозрения. А держать под контролем расследование убийства довольно трудно. Также подозреваю, что благодаря Болдену полиция имеет описание моей персоны во всех мельчайших подробностях.

— Там еще и девчонка какая-то замешана? — нахмурился Пендлтон.

— Она — никто, — ответил Гилфойл.

Пендлтон покачался в кресле: да, это проблема, но вполне разрешимая.

— Выведите его из игры. Опозорьте. Отнимите у него ту жизнь, которой он живет сейчас. Вы знаете, как это делается. Если нельзя убить, то есть другие действенные способы. Пусть сам захочет умереть. Ну и эта девчонка… Ее надо просто вывести за скобки нашего уравнения. Заодно и Болдену хороший урок, чтобы держал язык за зубами.

Гилфойл пристально посмотрел на собеседника, но промолчал. Наконец он кивнул.

— Тогда ладно, решено, — подвел итог Пендлтон, хлопнув по столу. Он поднялся и прошел к модели боевого корабля. — Видели?

Гилфойл подошел к нему и тоже встал перед стеклянной витриной.

— Классно сделано.

— Рассмотрите получше. Этот корабль, копия славного «Мэна», — само совершенство. Работа одного голландского мастера с острова Кюрасао. Моделька обошлась мне в десять тысяч долларов. — Пендлтон протянул руку к модели, будто хотел коснуться не только корабля, но и самого прошлого. — Пошел ко дну, а на борту — двести пятьдесят душ. Хорошие были ребята — отлично обученные, решительные, готовые к бою. Они отдали свои жизни, чтобы Америка заняла подобающее ей место на мировой арене. Гавайи, Панама, Филиппины, Гаити… Через пять лет после того, как затонуло это судно, все эти острова стали нашими. Иногда единственный способ чего-нибудь добиться — это пролить немного крови. Хотя, конечно, чертовски жаль.

Гилфойл наклонился к витрине и прочел имя на носу боевого корабля, а потом чуть слышно, одними губами, повторил боевой клич Испано-американской войны 1898 года:

— Помни о «Мэне»!

11

Йода ждал на кухне у барной стойки, когда Болден переступил порог квартиры.

— Проснулся? Или совсем не спал?

Огромный рыжий полосатый кот зевнул в ответ. Болден прошел мимо в небольшую кухню и включил свет.

— Хочешь молока?

Йода поднял лапу.

Болден поставил на пол блюдце и налил молока.

— Подкрепляйся.

На его автоответчике из одиннадцати сообщений предпоследнее было следующее: «Томас… э-э… привет. Сейчас три тридцать. Я обзвонила все больницы, но тебя нигде нет. Я дома. Позвони мне сразу, как прослушаешь это сообщение. Целую тебя».

Болден набрал домашний номер Дженни. Она ответила с первого же звонка.

— Томас? Куда ты пропал?

— Привет. Я дома. Со мной все в порядке.

— Где ты был? Я так волновалась.

— Долго рассказывать. Но теперь все нормально. Прости, что не позвонил раньше.

— Ничего. Я получила твое последнее сообщение. Куда же ты все-таки убежал? Я ждала на улице двадцать минут, а затем полицейский настоял, чтобы я поехала в больницу.

— Твои часы у меня.

Последовало молчание. Болден услышал всхлипывание, затем приглушенный смех. Со вздохом он потер переносицу. Эх, лучше бы сейчас она была здесь, рядом с ним, а не у себя дома.

— Давай вместе пообедаем? — предложил он. — Тогда и поговорим.

— Я могу приехать к тебе прямо сейчас.

— Мне к восьми на работу. У меня сделка с Джефферсоном, я тебе рассказывал.

— Не ходи, — сказала Дженни. — Я тоже возьму выходной. Приезжай ко мне.

— Не могу. — Он ненавидел себя за эти слова, как будто их говорил какой-то закомплексованный сопляк.

— Ты мне нужен, — проговорила Дженни, а затем добавила совсем другим голосом: — Приезжай. Слышишь?

— Джен, это большая сделка. Люди прилетят из столицы. Ну как я могу не пойти?

Дженни вздохнула.

— Ладно, тогда вместе обедаем, — произнесла она как-то очень сдержанно. — Мне тоже надо тебе кое-что сказать.

— Хоть намекни.

— Скажу при встрече. Но предупреждаю: я ведь потом могу тебя и похитить.

— Если с «Джефферсон партнерс» все пройдет гладко, похищай. Итак, ровно в двенадцать, да?