Доктор Терн

Не берусь описывать, с каким негодованием и омерзением слушал я эту наглую ложь. Как беззастенчиво, с каким невозмутимым спокойствием клеветал на меня этот человек!

Задыхаясь от волнения, я мог только воскликнуть:

– Это ложь, наглая ложь от начала до конца!

После сэра Джона выступила со своими показаниями сиделка. В числе многих лживых показаний, не моргнув глазом, она заявила, что стоя на верхней площадке лестницы, она слышала довольно продолжительный разговор между сэром Джоном и мной и в конце которого я будто бы произнес: «Я сам буду отвечать за свои поступки».

Я не нашел, что возразить на ее слова, и мог только повторить, что она лжет.

Затем последовал вопрос, есть ли у меня свидетели, которые могут опровергнуть эти показания; таких свидетелей у меня не было. Тогда мне задали обычные вопросы и спросили, что я имею сказать в свое оправдание.

Я изложил все факты в их настоящем виде, заявив, что свидетельские показания – сплошная ложь и что сэр Джон – мой давний недруг, желавший погубить меня с того момента, как я начал практиковать в Денчестере. После этого суд удалился и вскоре мне объявили, что дело мое передается на съезд, сессия которого состоится ровно через месяц. А до того времени местный суд согласен отпустить меня на поруки под залог в пятьсот фунтов от меня и пятьсот фунтов от двоих поручителей, по двести пятьдесят фунтов от каждого, или же пятьсот фунтов от одного. Я безнадежно опустил голову, так как у меня не было ни родных, ни друзей, которые бы согласились выразить свое сочувствие столь скомпрометированному человеку.

– Благодарю вас, господин председатель, за ваше доброе желание, но мне придется отправиться в тюрьму, так как у меня нет никого, кто бы мог поручиться за меня! – сказал я печально.

Вдруг с задних рядов зала чей-то грубый голос произнес: «Я готов быть вашим поручителем!»

К столу подошел плечистый мужчина, лет пятидесяти, с отекшим бледным лицом и плешивой головой, на которой непокорно торчали пучки еще уцелевших волос. Он был неряшливо одет в поношенный, черного цвета костюм и огненно-красный галстук.

– Эй вы, молодой человек, не напускайте на себя важность. Вы еще должны мне двадцать фунтов, три шиллинга и шесть пенсов, и вам хорошо известно мое имя; если же вы его забыли, то я укажу его вам в конце исполнительного листа!

– Это моя обязанность – спросить ваше имя, – ответил растерявшийся секретарь, – я спрашиваю вас по долгу службы.

– А-а, в таком случае, пожалуйста! Мое имя Стивен Стронг. Я могу добавить, что это имя имеет известную цену при подписании чека на любую сумму. Сейчас я явился сюда, чтобы поручиться за этого молодого человека, о котором я решительно ничего не знаю, кроме его фамилии и внешнего вида. Я не знаю, заразил ли он покойную леди или не заразил, но уверен, что, как и большинство отравителей, поклонников телячьей заразы, именующих себя оспопрививателями, этот Белл – наглый лжец, и если даже молодой человек действительно заразил ту женщину, то не его в этом вина. А теперь вот, считайте деньги!

Когда все было кончено, я подошел и поблагодарил его.

– Благодарить меня вам не за что, – ответил он, – я делаю это не для вас, просто я не хочу, чтобы они сажали невинных людей в тюрьму. Ну, а теперь скажите мне, не нуждаетесь ли вы в деньгах для защиты?

Я отвечал, что в деньгах я в настоящее время не нуждаюсь, еще раз поблагодарил его, и на этом мы расстались.

V. Допрос

В назначенный день и час прокурор произнес блистательную обвинительную речь, в которой он доказывал, что я, преследуя низкие материальные выгоды, принес в жертву молодую жизнь. Затем начался допрос свидетелей, не выяснивший ничего нового. Когда же дошла очередь до сэра Джона Белла, то он повторил дословно все, что было сказано им на предварительном следствии. При опросе свидетелей подсудимого выяснилось, что с самого начала сэр Джон Белл относился ко мне недоброжелательно, так как, к его великому огорчению, я оказался более сведущим и знающим врачом, чем он, и что родильная горячка у моей жены была вызвана только его небрежностью. После этих показаний заседание суда было закрыто, и слушание дела отложено на следующий день.

Так как я находился на поруках, то прямо со скамьи подсудимых отправился пообедать в скромный ресторанчик, где меня никто не знал, для того, чтобы не видеть перед собой знакомых лиц.

Я медленно шел по улице, когда вдруг заслышал за собой шаги и, обернувшись, очутился перед бледной физиономией и огненно-красным галстуком мистера Стивена Стронга.

– Вы расстроены и устали, доктор Терн, – сказал он, – почему же вы не с друзьями, а бродите один по улицам после такого утомительного дня?

– Потому что у меня нет друзей, – сказал я.

– Вот оно как? – проговорил он. – Пойдемте-ка поужинаем со мной.

Я поблагодарил старика. Сердечное отношение совершенно чужого человека тронуло меня. Вместе с ним мы дошли до его главной торговой лавки, и через небольшой коридорчик он провел меня в свою квартиру. В большой гостиной, обставленной громоздкой старомодной мебелью, в самом центре большого дивана сидела румяная седая женщина в черном шелковом платье. Она читала при свете лампы под розовым абажуром, поставленной на консоли позади нее. Я почему-то сразу заметил, что она читала какой-то трактат о противооспенных прививках и что на обложке книги изображена рука, страшно изуродованная оспой.

– Марта, – произнес мистер Стронг, входя в комнату, – вот доктор Терн, о котором я уже говорил тебе! Он зашел поужинать с нами. Доктор Терн, это моя жена!

Миссис Стронг встала и протянула мне руку. Это была стройная худощавая женщина, с тонкими изящными чертами лица и ласковыми голубыми глазами.

– Я вам очень рада! – сказала она мягким, несколько монотонным голосом. – Все друзья Стивена для меня – желанные гости, в особенности те, которых преследуют за правое дело!

В этот момент вошла служанка и доложила, что все готово. Мы вошли в смежную комнату, где нас ожидал простой, но вкусный ужин, и, к немалой своей радости, я имел возможность убедиться, что мистер Стивен не подражал своей уважаемой супруге, которая не пила ничего, кроме простой воды. Муж же ее поставил на стол передо мной бутылку прекраснейшего портера.

Во время разговора за ужином мне удалось узнать, что Стронги, у которых никогда не было детей, посвятили себя пропаганде разных «идей». Мистер Стронг был «анти» всего, чего угодно, супруга же его не шла дальше «анти оспоривания». Вне этого великого вопроса ее ум был всецело поглощен совершенно безобидной «идеей», что англосаксы произошли по прямой линии от десяти затерявшихся колен израилевых.

Оставив в стороне вопрос об оспопрививании, я одобрил ее взгляды относительно десяти колен израилевых, чем до такой степени расположил миловидную маленькую женщину к себе, что, совершенно позабыв о моем неопределенном будущем, она просила меня почаще заходить к ней и тут же снабдила целой кипой литературы, касающейся предполагаемых странствований этих десяти племен. Таким образом завязалось мое знакомство с миссис Мартой Стронг.

На следующий день, в десять часов утра, я снова сидел на скамье подсудимых. Сиделка, ухаживавшая за моей женой во время ее родов, повторила согласованный с сэром Джоном Беллом вымысел. Однако после строгого повторного допроса выяснилось, что эта особа не вполне достойна доверия, хотя опровергнуть ее показания не было возможности. Тогда мой защитник указал суду на то обстоятельство, что все обвинение построено исключительно на одних только показаниях сэра Джона Белла, моего заведомого и давнего врага, и что, к несчастью, я не могу представить в свою защиту ни одного свидетеля, так как при этом мнимом разговоре не было третьего лица. Он пояснил, что если заявление доктора Белла – правда, то я должен быть положительно сумасшедшим: несомненно, что такой сведущий доктор не мог не знать, что родильная горячка заразна и что, переходя из комнаты больной жены к постели пациентки, он должен был непременно заразить последнюю и тем самым погубить свою медицинскую карьеру. Но допустим даже, что из каких-либо соображений он принял на себя этот страшный риск. Неужели он не принял бы необходимых мер предосторожности? А последних, как было доказано, никому заметить не удалось.