Иисус: Возвращение из Египта

— Восемь лет назад в Вифлееме родился младенец. Ангелы пели пастухам, когда он родился. Ангелы называли его Христос Господь. Через несколько дней три человека с востока, персидские волхвы, пришли к младенцу с дарами. Они утверждали, что их вела звезда.

— Да, — сказал старик. — Я знаю эту историю.

— Что случилось с этим младенцем?

— Зачем тебе знать это? Почему ты вообще об этом говоришь?

— Умоляю тебя, скажи мне. Я не могу думать ни о чем другом, только об этом. Я не пью и не ем, думаю день и ночь. Я должен узнать об этом ребенке.

Он подумал над моими словами, отпил вина.

— Хорошо, я скажу тебе, — промолвил он. — Чтобы ты наконец мог подумать о чем-нибудь другом. И заняться учебой, как должно.

— Да, — согласился я.

— Эти волхвы, как ты их называешь, эти мудрецы пришли в Иерусалим. Они пришли во дворец Ирода, который стоял к югу от Вифлеема. Они сказали ему, что шли за звездой. Они сказали, что знамения в Небесах поведали им о рождении нового царя. — Раввин замолчал на мгновение, потом продолжил: — То были богатые мужчины, хорошо одетые, с караваном верблюдов и слугами. Они были советниками при своих правителях. И они несли дары этому младенцу. Однако возле Иерусалима звезда повисла над скоплением деревень. Они не могли найти то место, где находится ребенок. Ирод принял этих людей, притворился, что очень хочет узнать, кто же этот царь. — Старик горько улыбнулся и снова отпил вина.

Я ждал.

— Ирод созвал нас всех, старейшин, писцов, всех, кто знает Писание, чтобы мы решили, где мог родиться истинный царь Израиля. Как всегда в подобных ситуациях, Ирод разыграл перед нами и волхвами горячую заинтересованность. Он буквально умолял нас скорее сказать, что говорят Священные книги.

Старик покачал головой. Он отвернулся, скользнул взглядом по стенам, потом медленно обернулся ко мне.

— Мы сказали ему, что Мессия должен родиться в Вифлееме. Это была правда, не более того. Уж лучше бы мы ничего ему не сказали. Но ведь мы не знали тогда, что в Вифлееме уже родилось дитя и что его рождение сопровождалось чудесными знамениями! Мы не слышали об этом, потому что ребенку было всего несколько дней от роду. Еще никто не рассказывал об ангелах, о матери-деве. Все это мы узнали позже, гораздо позже. Мы знали только то, что говорит Писание. И мы думали, что эти люди с востока были язычниками, которые ищут неизвестно что. Поэтому мы ответили не хитростью, а правдой. А что касается Ирода, то мы отлично понимали, что этот человек хочет чего угодно, только не найти истинного царя, Христа.

Он опустил голову.

Ожидание было невыносимо для меня.

— Ребе, что же было дальше? — спросил я.

— Волхвы отправились в Вифлеем. Мы потом узнали об этом. Они нашли дитя. Они принесли ему дары. Однако они не вернулись к Ироду, как он просил их. Они ушли домой, по неизвестной дороге. И когда Ирод услышал об обмане, то впал в ярость. Рано утром, когда было еще темно, он послал солдат из своей крепости в Вифлееме и наблюдал с парапета, как они вошли в каждый дом и убили каждого ребенка младше двух лет!

Я вскинул руки к небу. В горле моем застыли рыдания.

— Они выхватывали детей из рук матерей. Они бросали их головой на камни. Они перерезали им горло. Они убили всех. Не осталось в живых ни единого малыша.

— Нет, это невозможно! — выдохнул я, не в силах кричать. — Они не могли так сделать!

— О да, могли и сделали, — печально сказал раввин.

Рыдания, перехватившие мне горло, грозили вырваться наружу. Я не мог шевельнуться. Я хотел закрыть лицо руками, но не смог.

Потом меня затрясло, и я заплакал. Заплакал всем телом, всей душой.

Руки раввина сжали мне плечи.

— Сын мой, — бормотал он, — сын мой.

Но я не мог остановиться.

Я не мог остановиться и не мог рассказать ему. Я не мог сказать никому! Это случилось из-за меня! Я закричал, закричал, как в ту ночь, когда видел горящий Иерихон. Ужас, охвативший меня, был в тысячу раз сильнее, чем страх, в тысячи раз. Ноги больше не держали меня.

Кто-то поднял меня. Раввин шептал мне на ухо ласковые слова. Но ужас не отпускал меня, и я ничего не понимал.

Я видел младенцев. Я видел, как их бросали на камни. Я видел перерезанные горла. Я видел перерезанные горла агнцев, приносимые в жертву в храме. Я видел кровь и несчастных матерей. Я плакал и не мог остановиться.

Вокруг меня переговаривались люди. Руки подхватили меня и понесли куда-то.

Меня положили на кровать. Я чувствовал холодную ткань на лбу. Судорожные всхлипы душили меня. Я не мог открыть глаза. Я не мог отвернуться от убитых младенцев, от крови на алтаре, от крови на детях. Я видел того человека, погибшего в храме с копьем в груди. Я видел, как он падает. Я видел крошку Есфирь, она истекала кровью. Младенцы на камнях. Господи Небесный, нет. Это не из-за меня. Нет.

— Нет, нет… — Я повторял это снова и снова, ничего другого я не мог выговорить.

Меня приподнимали.

— Открой рот, выпей!

Я захлебывался жидкостью — медом, вином. Я пытался глотать.

— Они мертвы, мертвы, мертвы!

Не знаю, сколько это продолжалось, но в конце концов пришли слезы, я заплакал по-настоящему и тогда смог сказать:

— Я не хочу спать. Во сне я увижу их.

25

Я болел. Мне хотелось пить. Голоса и руки такие добрые. Мне давали пить мед и вино. Я спал, и холодная ткань на лбу приносила облегчение. Если мне и снились сны, я их не помнил. Я слышал музыку — глубокие звучные голоса левитов. Я плыл в ней. Только изредка я видел младенцев, невинно убиенных, и скорбел о них. Я утыкался лицом в подушку и плакал.

Надо проснуться, думал я, но не мог. Только однажды я очнулся, было темно, рядом со мной на стуле сидел старый раввин и спал. Это тоже было похоже на сон, и я снова соскользнул в полузабытье, не в силах противиться слабости.

Но настал момент, когда я открыл глаза и понял, что здоров.

Тут же передо мной возникли ужасные картины убийства младенцев в Вифлееме, но я уже мог видеть их без слез. Я сел в постели и огляделся. Старый раввин действительно сидел в этой же комнате за столом. Заметив, что я не сплю, он тут же подошел ко мне. В комнате был еще один человек, и он тоже приблизился к моей постели.

Незнакомый мне мужчина, более молодой, чем раввин, приложил ладонь к моему лбу и посмотрел мне в глаза.

— Что ж, он пришел в себя, — заметил он. — Ну, безымянный мальчик, теперь ты снова с нами. Скажи что-нибудь.

— Благодарю вас, — проговорил я. Горло болело, однако я предположил, что это всего лишь от долгого молчания. — Спасибо, что позаботились обо мне. Я нечаянно заболел.

— Вставай, я дам тебе чистую одежду, — сказал более молодой мужчина. — Я помогу тебе.

Поднявшись, я увидел, что на мне новая туника, и доброта этих людей тронула мое сердце.

Когда я искупался в ванне и переоделся, старый раввин отпустил второго мужчину и попросил меня сесть.

Напротив него стоял табурет. Не думаю, что раньше мне доводилось сидеть на табурете. Я сделал, как мне сказали.

— Ты всего лишь маленький мальчик, — начал раввин, — и я забыл об этом. Маленький мальчик с большим сердцем.

— Я хотел получить ответы на свои вопросы, ребе. Мне это было очень нужно. Я бы не перестал спрашивать.

— Но почему? — удивился раввин. — Младенец, рожденный в Вифлееме, мертв уже восемь лет, ты же сам сказал! Только не надо снова плакать.

— Хорошо, я не буду.

— И его мать-дева, кто может поверить такому.

— Я верю в это, ребе, — возразил я. — И младенец не погиб. Его спасли.

Долгие секунды он не сводил с меня глаз.

И тогда с внезапной остротой я почувствовал, что теперь отделен от всех, кто окружает меня. Мне стало так грустно от этого, так горько.

Я догадывался, что старик не воспримет мои слова серьезно, догадывался, что он скажет: даже если младенец спасся из Вифлеема, это всего лишь история, и избиение младенцев было лишь еще одним ужасным деянием Ирода.